Суть острова

– Под ноль.

– Как, совсем?

– Брови оставь и ладно.

– Вот сейчас как тресну машинкой в лоб, тогда у меня пошутишь! – Впрочем, тетка-парикмахер сердитой не была, просто долгие годы работы с бомжатником помогли ей выработать наиболее уместное в этом мире поведение. Под ноль – так под ноль, это всего проще. Да она часто и без спросу корнала налысо, иногда и женщин, если со вшами, а тут спросила – взгляд у этого нищеброда не такой какой-то… Не мутный.

Сигорд стоял перед зеркалом, голый, как раз после пострижки очутился, перед второй помывкой: впервые за многие-многие годы он обратил внимание на себя… Ужас какой. Да, он не первой молодости, он это конечно же осознавал, но… эта коричневая шея на тощем синеватом тельце. Руки-плети почти до колен, ноги худые и кривые, словно из разных концов задницы растут… И задница… Костлявая и в то же время дряблая… Доходяга. Весь худой, одни ребра, а на животе – складки… И грудные мышцы, вернее, то, что когда-то было мышцами – двумя отвратильными дряблыми маленькими мешочками свисают… Сигорд никогда не был физически сильным человеком, даже в своем благополучном прошлом, но вот это вот… Боже, как оно все по-уродски сложилось…

– Ну ты красаве́ц! Хоть к господину Президенту на прием! Брови оставила, как просил. Следующий! Нет никого? Все равно: вперед, вперед, ковыляй, потом на себя налюбуешься, видишь, даму привели с зоопарком на голове! А ты говоришь – нет никого. Гуляй.

И рот старческий… Тело зачесалось и под казенной одеждой, хотя после двух помывок грязи уже нигде быть не могло, видимо старое раздражение, или хлорка на одежде разъедает кожу… Сигорд повел по щекам корявыми пальцами и расплакался. Конечно, если бы хотя бы зубы с обеих сторон вставить, так не столь ужасно все бы это смотрелось… Что?..

– Смотрю, не новичок здесь? Садись. Вернее, присаживайся, отсидеть всегда успеем.

– Третий раз.

– Что?

– Третий раз, говорю. А ты?

– Пятый, или восьмой. А может и пятнадцатый… Я у них колеса чиню. – Собеседник с гордостью хлопнул себя по культям. – На этой точке у них завхоз – народный умелец, классный мужик, вот он мне забесплатно чинит. Тележку, колесики на ней и култышки. Предпочитаю время от времени ошиваться в этой юдоли всеобщего сострадания, нежели в государственной богадельне на постоянной основе. Курить есть?

– Нет.

– А у меня есть пара штук. Пойдем раскумаримся, а то я сегодня еще ни в одном глазу, поламывает малость без вина, так хоть табачком повеселимся. Только тебе придется меня нести, но я легкий… Легкий, легкий, не сомневайся. Сажай на спину – и в курилку, в туалет. Там высадишь на подоконник. Спички у меня тоже с собой.

– Ну, садись, подвезу. А… не это самое?..

– Чего? Завтрак мы уже пропустили, до обеда четыре часа. Проповеди тоже пропустили, физический труд нам с тобой не по кондициям, не заставят… Койки только после обеда покажут… так что нам с тобой курить, да треп тереть, да сидеть в сракной комнате, брошюрки читать…

– В какой?

– Шутка такая. Не в сракной, а в красной, игра слов. Оп па… Поехали.

Безногого знакомца звали очень смешно: Титус. Впрочем, откликался он и на Августа. Смуглый, скуластый, видимо, с индейскими примесями, лет сорока на вид. Ног у него не было по самые ляжки.

– Титус Август!

– Ну, я.

– Пожалуйста без «ну», господин Август, храпеть вы будете в спальне, но не в аудитории. Если вы не читаете, то хотя бы другим не мешайте. И не мните, пожалуйста книгу. И если вам что-нибудь непонятно – поднимите руку, позовите, спросите, я подойду и отвечу по мере моих скромных возможностей.

– …положеннных мне Господом, – прошептал Титус, кривляясь украдкой в сторону Сигорда. Голос его был хрипл, потому что он действительно заснул прямо за столом, даже и не пытаясь, в отличие от Сигорда, читать и слушать пресные спасительные благопоучения. Титус рукавом утер слюнявые спросонья губы, попытался зевнуть со стиснутым ртом, потом все-таки прикрыл ладонью…

– Скука. По идее, это она бы должна читать нам божественное, жития святых, или еще какую чудь, а она…

– Да тише ты, опять сейчас наорет…

– Слушай, точно как в школе, да? Жил и не думал, что за миску бесплатного супа вернусь в прежнее униженное состояние…

– Это точно. Но ты потише. Можно же так кемарить, без храпа. Сколько там до обеда?

– Скоро уже. А ты что, думаешь, ты не храпишь? В каждой ноздре по свистульке.

– Да? Что, серьезно?

– Ну, это еще не храп, но сопишь знатно.

– Титус Август!

– Все, молчу я, молчу. Это с голоду…

Суп гороховый оказался наваристым, вторым блюдом прыгнула в желудок отварная рыба поверх настоящего картофельного пюре, а чай оказался пресным и полусладким.

– Это нам повезло с гороховым супчиком. Здесь на неделе в среднем пять дней постных, никакого тебе мяса и бекона, но на сахар и заварку – всегда жмотничают, даже и в скоромные дни.

– Да знаю я, – Сигорд улыбнулся новому товарищу, – я же здесь третий раз, я же тебе говорил…

– Ну а я сотый. Покурим? У меня есть заначка – пара штук.

– Опять заначка? Давай, Рокфеллер! При случае отдам, не забуду, не сомневайся.

– Да ладно… Вези скорей, а то после обеда сил моих нет – как курить хочется…

В приемке, в своего рода маленьком карантине, кроме них почти никого не было и никто не помешал им занять место в курилке у самого окна, с подоконником для Титуса.

– Поможешь барахло перенести? Матрас, подушку? – Сигорд ухмыльнулся и наморщил нос. Во всем мире люди одинаковы, хоть в обезьяннике, хоть в приюте, хоть лягавые, хоть калеки…

– Слушай, Титус, ты вообще… Я бы тебе и без курева помог. Не стыдно, а? Подмазчик хренов.

И вдруг случилось небольшое чудо: Титус Август смутился, аж уши заалели.

– Ну, извини. Привычка, что никто нигде никогда ничего никому «за так» не делает. Ты, я вижу, не из простецов, интеллигент?

– Был интеллигент, теперь я бомж. Почему так – не помню.

– Да я и не лезу с распросами. Я вообще не имею этой привычки – лезть в чужую душу. Дети есть?

– Есть. Сын, дочь.

– Взрослые?

– Да.

– А жена, родители? – Сигорд опять оскалил остатки зубов, но уже с некоторым раздражением, без улыбки.

– Это ты так-то не лезешь и не имеешь таких привычек, да? Не помню, я же тебе внятно сказал. – Сигорд не докурил почти треть сигареты и швырнул ее в унитаз.

– Ну все, все… Чего ты сразу распсиховался…

– Ничего. Я же тебя не спрашиваю? Не расспрашиваю.

– Это потому, что ты боишься.

– Чего это я боюсь?

– Что я начну подробно отвечать.

Сигорд прислушался к себе, засопел, не выдержал и рассмеялся, атмосфера разрядилась.

– Это ты верно меня пришпилил, не выношу чужих рассказов о «поломатой» жизни, да и сам помалкиваю. Я лично всем доволен.

– Оно и видно. Ну что, поехали обустраиваться? Ты что себе планируешь?

– Залезай. Ничего не планирую, завтра отсюда сдергиваю.

– А спасение души и тела? Ты же их уверял, что хочешь получить работу и крышу над головой?

– Я солгал.

– Да? В этом вместилище святости ты посмел солгать? Ну и?..

– Дальше буду бомжевать, есть у меня точка, пока живу, а там видно будет. А ты?

– У-у… Смотри, в черный список занесут, фиг потом у них переночуешь. Я здесь на неделю как минимум. Пока мне Пиночет колеса починит, да пока я более-менее отъемся здесь… Они меня знают, я калека без фуфла, алкоголизмом не отягощен, воровать толком не выучился… – Титус притворно вздохнул.

– А учился?

– Куда мне? – Титус вытянул руки ладонями вверх – две огромные сплошные мозоли подковами. – У меня же обе руки заняты, я ими хожу по белу свету, тележку свою катаю. Да, теперь я сюда, на побывку, а пока баба моя пусть от меня отдохнет недельку, а я от нее.

– Так у тебя что, и баба имеется?

– Регулярно имеется. А ты что думаешь, она бы иначе к себе жить пустила? Не-е-ет, бабы, брат, это такой практичный народ… Имеется, конечно. Но если говорить об удаче и материальных ценностях, даже и с моими руками-крюками – если что где подвернется – украду, естественно.