Суть острова

И Сигорд опять вздохнул, и еще раз, укоризненно покачал головой самому себе… Надо спать ложиться, темнеет уже. Если сейчас как следует укутаться, укрепиться по всем фронтам, особенно ноги, поясницу и выше, то тогда холод не успеет протрясти и можно будет легко доспать до самого утра, а там уже и новый день, который к теплому лету ближе…

Нет, разжигать костерок никак нельзя. Сигорд однажды попробовал, чуть дом не спалил, а ведь был считай что трезвый. Во дворе тоже не разведешь, как раз лягавые повяжут, или какие-нибудь ханурики придерутся… Сигорд вспомнил вдруг, как давно он не ел горячего… Армию спасения и лягавку – не считать, они не считаются, потому что еда их на желчи настояна, а именно такого горячего, чтобы на воле и по собственной воле, по своему хотению и возможностям…

И сон в этот раз долго не шел к Сигорду, и Дом тоже маялся вместе с ним, все ждал, пока человечек в его утробе перестанет ходить туда-сюда, ворочаться, пить воду из кружки и опять ковылять к дырке-туалету…

С тех недавних пор, как Сигорд перестал пить и стал чаще есть, поменялась и атмосфера в доме: днем, на дневном тепле, пованивало заметно. И Сигорд бесповоротно решил: все! Хоть горшок заводить, хоть на первый этаж ходить, но без этого сортира в ноздрях! И дабы не побеждало впредь ленивое искушение, он наглухо заделал, а вернее завалил дыру в полу, через которую так долго справлял естественные нужды на нижний этаж. Найденное новое решение оригинальностью не отличалось, однако Сигорда оно устроило вполне: лестничным пролетом ниже он обнаружил похожую дыру, но уже соединяющую второй этаж с первым, самым нижним. И Сигорд справедливо рассудил, что через такие лабиринты дерьмотным запахам будет не пробиться в его спальню-резиденцию, а мухи все равно вездесущи и неистребимы в теплое время года.

Дни жизни его превратились в постоянное кружение по свалкам и помойкам, а место на чердаке, где он жил и спал, – в филиал такой свалки. Чего только не натаскал он к себе: абажуры, ведра, пластиковые бутыли, банки, тапки, примусы, стулья… Все должно было пригодиться ему в новой начатой жизни, да никак не пригождалось. Стулья мгновенно доламывались, на вешалки вешать было нечего, чистые тряпки и одежды никак не хотели находиться среди грязи и отбросов, кружка у него была, даже три кружки. И все три были нужны! Да, все три! Из одной, эмалированной, которую он первою нашел, Сигорд пил простую воду. Из другой, алюминиевой, после всех найденной, он растворял в кипятке и пил бульонные кубики, а третья, с отбитой ручкой, фарфоровая, была торжественная, праздничная: под чай! Чай, конечно был неполноценный, из пакетиков, но все-таки – чай, со вкусом чайным и запахом. Оказалось, что на многие виды найденного мусора есть покупатели в лице старьевщиков и они платят за него деньги! Деньги-то грошовые, из иного прохожего можно больше выпросить, но эти – заработанные. Не то чтобы Сигорду важна была моральная сторона – честно там, не честно, выпрошено, заработано – но ему понравилось добывать, не уповая на милость и щедроты чужих людей! Сам – и никого не спросил!

Сигорд большую часть заработка тратил на бульонные кубики и чай, этим и питался; и настолько увлекся на первых порах в ущерб нормальной еде с калориями, что однажды грохнулся в голодный обморок и так и пролежал до утра. К счастью, обморок случился «дома», посреди чердака – Сигорд упал удачно, даже без ушибов и шишек обошлось… Вот и бросай после этого пить, как раз с голоду и помрешь! – Сигорд даже ухмыльнулся собственному юмору, но за бухлом не побежал, сглотнул только… И раз, и два, и три…

Весна тем временем развернулась в полную силу, все газоны были зелены и деревья вот-вот уже готовы были распуститься. Сигорд нашел декоративную бутылку фиолетового стекла, фигурную, с вензелем на боку, с горлышком-раструбом, тщательно вымыл ее, повернул трещиной к стене и воткнул веточку вербы – украсил чердак, а сделал он это исключительно для себя, для собственного удовольствия – гости к нему не захаживали…

Быть может, потому он так пристрастился к чаю да бульону, что возможность появилась – готовить, пусть и примитивно, – воду кипятить! Опытным путем обнаружил он, что есть в доме электричество: на втором этаже сохранилась в одном месте проводка и – чудо из чудес – электрики позабыли обесточить. Торчали в стороны два контакта – скукоженные в неправильные спирали проводочки, а Сигорд возьми да и схватись! Так и брякнулся со всего маху на тощую задницу, а в мозгах такое… такое… типа, мучительное просветление… от которого, впрочем, никакого толку – сверкнуло и забылось… К одному проводочку Сигорд приладил покрепче лезвие от безопасной бритвы, а другой, на конце крючком, свободен остался: только и делов – прижать поплотнее и в воду сунуть. И присматривать, чтобы все аккуратно было, рук и кружки чтобы не касалось. Единственное существенное неудобство: каждый раз, когда надобно вскипятить, приходилось спускаться этажом ниже, а потом подниматься с горячей кружкой наверх – суставы скрипят, рука дрожит… Но тут уж Сигорд поблажки себе не давал: кухня – это кухня, а гостиная – это гостиная. На самом же чердаке, как ни старался Сигорд, ничего, что напоминало бы электрический ток, найти не удалось.

Жизнь стала вдруг удивительно хороша: ни тебе трясотки утренней, ни спешки похмельной, память всегда на месте… Только вдруг тело стало чесаться – и на спине, и в паху, и под мышками. Грязь, наверное – ну а что еще? И аппетит – часу не пройдет с момента пробуждения, как уже хочется жрать. Желудок изнывает, просит горяченького, и пустым чаем его не задобришь теперь: давай бульон, да покрепче! В первые дни обретения электричества Сигорду хватало одного кубика на четыре, а то и на пять порций; недели не прошло, как определилась другая, четкая норма: один кубик на две кружки. А вечером уже и бульон не бульон, если его сухарями не заправить… А это деньги. Хотя, если сравнивать с прежним, то и не бо́льшие, чем на халку уходили, нет, не бо́льшие. Питаться начал чаще – кожа стала жирнее, зачесалась. Ну, чесучка – это терпимо: пойти сдаться на пару-тройку суток этим сушеным курицам из Армии Спасения, те и вымоют, и постирают задаром, да еще душеспасительными беседами по самое доверху нагрузят… Ну их к черту! Сигорд решил, что и так помоется и постирает, в домашних условиях: таз у него найден, воды полно, небесной, чистенькой, – дожди давно уже промыли крышу от пыли, мути и мелкого сора, пей да умывайся сколько хочешь… Но все попытки сделать кипятильник помощнее безопасной бритвы приводили только к неприятностям: то провод оплавится, то в мозг через все тело долбанет – с этого и окочуриться недолго. Сигорд решился вымыть тело в холодной воде и осип на три дня, грудным кашлем замучился. Тот, было, поутих на весеннем солнышке, а холодная вода его пробудила, да еще как пробудила: с понедельника по среду Сигорд спать не мог, грудь наизнанку выворачивало, желчью плевал…

Упрямства Сигорду и в нормальной прежней жизни было не занимать: накопил он денег на помывку в общественной бане, да возле самого входа развернул лыжи в обратную сторону, увидев свое отражение в уличной витрине. Ну куда в таких отрепьях: выпроводят пинками и деньги отнимут. Как он вшей миновал при своем образе жизни – Сигорд и сам удивлялся… Но блохи, конечно же, доставали по ночам, покусывали… И от них, кстати, тоже чесучка по телу, не только от грязи…

Делать нечего, пришлось за спасением к курицам идти. Десятку накопил к тому времени Сигорд, полноценный червонец. Его он завернул в полиэтилен, тщательно, в три или даже в четыре куска, один поверх другого, а сверточек перемотал проводом и сунул его в щель в стене на втором этаже, чтобы если кто забредет в его логово – так на глаза случайно бы не попался… Можно было идти сдаваться. Сигорд расправил тряпье на лежанке, с понтом постелил покрывало, – чья-то бывшая скатерть с коричневами разводами пятен – и пошел.

Когда надо – фиг пробьешься, а когда не надо – под белы руки ведут: Сигорд, решив про себя пройти через казенное милосердие и таким образом на время очиститься, – не духовно, так хотя бы физически, – робко надеялся все же, что дадут ему от ворот поворот и будет он ковылять по жизни чешущимся, но свободным… Получаса не прошло, как был он уже в душевой, единственным в то утро спасаемым мазуриком. Хлоркой пахло немилосердно и вода была не сказать чтобы впору – то она холодная, то почти кипяток, но мыло в руки – и мыться можно…