Больница Преображения

лом были пусты два островка тени в золотистых облачках солнечных бликов. А профессор положил свою тяжелую, узловатую руку на книгу и выжидал. Это означало, что вся сцена представляет собой лишь интермедию, эпизод, предваряющий действие куда более важное, смысл которого пришедшие сюда понять не в состоянии.

- Я узнал, ваша магнифиценция, что к этим солдафонам в качестве начальника приставлен немецкий психиатр. Стало быть, вроде как коллега. Доктор Тиссдорф.

Паенчковский смолк. Профессор не отозвался ни звуком, только слегка сдвинул брови, словно седые молнии: "не слышал", "не знаю".

- Да, это молодой человек. Эсэсовец. И, насколько я понимаю, предприятие это неблагодарное - но что еще остается? Надо пойти к нему, в Бежинец, еще сегодня, ваша магнифиценция, ибо как раз, как раз завтра... говорил он, и голос его набирал силу. - Немцы уведомили сегодня магистра Петшиковского, старосту, что завтра утром им понадобится сорок человек дорожная повинность.

- Это известие... оно для меня не совсем неожиданно, - быстро проговорил профессор, и было странно, что такой великий человек может говорить так тихо. - Я ожидал его, быть может, не в такой форме, после статьи Розеггера... Вы ведь помните, коллега?

Пайпак подобострастно подтвердил: он помнит, он слушает и внимает.

- Однако же я не знаю, какова здесь моя роль? - продолжал профессор. Насколько я разбираюсь в этом деле, ни персоналу, ни врачам ничего не угрожает. Ну, а больные...

Этого ему говорить не следовало. Обычно подбирающий слова задолго до того, как их надо будет произнести, профессор на сей раз не успел их обдумать. Паенчковский внешне ничем себя не выдал, оставался таким же, как обычно (никакой не титан, голубок да и только), но, когда он оперся о стол, его тощая рука, рука старца, преобразилась - она больше не дрожала.

- Времена теперь такие, - сказал он, - что жизнь человеческая обесценивается. Времена страшные, но пока еще имя вашей магнифиценции могло бы, словно щитом, прикрыть этот дом и спасти жизнь ста восьмидесяти несчастных.

Правая рука профессора, прятавшаяся до сих пор под столом, словно кто-то, не принимающий участия в дискуссии, вмешалась теперь в нее: твердым, горизонтальным движением дала знак молчать.

- Я ведь не руководитель этого заведения, - заговорил профессор. - Меня нет даже в списках сотрудников, я не состою в штате, вообще нахожусь здесь неофициально, и, как полагаю, и я, и вы, мы можем из-за этого иметь серьезные неприятности. Однако же, если вы того пожелаете, я останусь. Что же касается заступничества - мои заслуги, ежели таковые и есть, уже были признаны "ими" в Варшаве; вы знаете, каким образом. Молодой, дикий ариец, который, как вы, коллега, говорите, намеревается завтра истребить наших больных, несомненно, получил приказ властей, каковые не считаются ни с возрастом, ни с научным именем.

Наступило молчание, и оно постепенно преображало комнату. Последний луч ускользавшего за стену солнца красным расплывающимся пятном сползал