Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах.

И вот теперь я обнимал ее и понимал, что ничем не могу ей помочь. Я бы отдал жизнь за то, чтобы ее страдания кончились и она попала домой, к отцу.

Отец! В сумятице всего, что навалилось на меня, я и не вспомнил о нем. А ведь ему, наверное, было безумно тяжело. Печальная новость должна была дойти до него три дня назад, и все это время он жил, думая, что потерял нас всех. Я понимал, что он не станет тешить себя ложными надеждами. Разве можно выжить в авиакатастрофе, если самолет рухнул в Андах? Да еще в такое время года? Нет, это невозможно. Я представлял себе, как он ворочается без сна, думая о нас. Он так много трудился, чтобы наладить нашу жизнь, чтобы обеспечить наше счастье. И теперь он столкнулся с жестокой правдой: он ничем не мог нам помочь. От сострадания к нему у меня разрывалось сердце. Я не мог привыкнуть к мысли о том, что он считает нас погибшими. Мне безумно хотелось оказаться с ним рядом, сказать, что мы с сестрой живы.

День клонился к закату, стало темнее и холоднее, и меня охватило отчаяние. Мы словно упали с неба и провалились в ледяной ад, из которого нет пути в нормальную жизнь. Я знал много сказок и легенд про героев, которые попадали в подземный мир или в заколдованный лес, откуда не выбраться. Чтобы вернуться домой, им нужно было сражаться с драконами, мериться умом с чародеями, плыть на утлом суденышке через моря и океаны. Но и эти герои не обходились без чудесной помощи: у кого-то был ковер-самолет, у кого-то меч-кладенец, у кого-то волшебная палочка. А мы были мальчишками, которые впервые оказались в горах. Многие из нас даже снега раньше не видели. Откуда здесь возьмется герой? Каким чудом мы доберемся до дома?

Чтобы не разрыдаться, я уткнулся лицом в волосы Сюзи. И тут вдруг вспомнил историю, которую множество раз рассказывал мне отец. В молодости он был одним из лучших гребцов в Уругвае и однажды летом отправился в Аргентину, чтобы принять участие в гонках на реке Дельта-дель-Тигре. Селер быстро оторвался от большинства соперников, но один аргентинец упорно шел с ним наравне. Каждый из последних сил старался вырваться вперед, но это не удавалось ни одному, ни другому. У отца ноги свела судорога, было больно дышать. Он мечтал только об одном — чтобы эта пытка прекратилась как можно скорее. Будут и другие гонки, сказал он себе и был готов уже выпустить весла. Но тут он взглянул на своего соперника и увидел, что лицо его тоже искажено мукой. «И тогда я решил, что не сдамся. Решил, что еще чуть-чуть помучаюсь». И Селер решительно налег на весла. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, сухожилия были напряжены до предела, но он заставлял себя двигаться дальше и на финише обогнал противника на каких-то несколько сантиметров.

Отец впервые рассказал мне эту историю, когда мне было лет пять, и потом я всякий раз слушал ее как завороженный. И много лет спустя, когда я видел, как он сидит в магазине, устало склонившись над кипой счетов, я видел того юношу, который борется из последних сил, но не сдается.

Лежа рядом с Сюзи, я пытался найти в себе такую же силу, но испытывал только отчаяние и страх. И услышал голос отца: «Будь сильным, Нандо, будь умным. Борись за свое счастье. Заботься о тех, кого любишь». Но от этих слов я только острее ощутил свою утрату.

Сюзи заворочалась.

— Не волнуйся, — шепнул я, — нас обязательно найдут.

Не знаю, верил я в тот момент в то, что говорил, или нет. Мне хотелось одного: успокоить сестру. Солнце садилось, и холод стал еще сильнее. Остальные, те, кто уже пережил две долгие ночи в горах, устроились на ночлег и приготовились к очередному испытанию.

Вскоре тьма стала кромешной, и стужа сомкнула свои безжалостные челюсти. Мне даже дышалось с трудом. Но укрыться от холода было негде — только в объятиях сестры. Казалось, даже время замерзло. Я лежал на ледяном полу, ветер дул во все щели, и я никак не мог справиться с дрожью. Когда мне казалось, что я больше не выдержу, я теснее прижимался к Сюзи, и мысль о том, что я хоть как-то ее согреваю, помогала мне не сойти с ума. Лица ее я видеть не мог, только слышал ее прерывистое дыхание. Помня о ее ранах, я старался обнимать Сюзи как можно нежнее и так и держал ее в своих руках всю ночь — словно прижимал к себе всю любовь и радость, которые мне довелось и еще доведется испытать, словно, обнимая ее, я мог удержать все самое дорогое, что у меня есть.

3. Обещание

В первую ночь после комы я почти не спал, и мне казалось, что утро не наступит никогда. Но наконец в иллюминаторах забрезжил слабый свет, и все потихоньку заворочались. Когда я увидел остальных, у меня защемило сердце — у каждого брови, волосы, губы были покрыты инеем, и двигались они с трудом, как старики. Когда и я попробовал подняться, оказалось, что одежда у меня стоит колом — промерзла за ночь. Но я заставил себя встать. Боль в голове не утихала, но кровотечение прекратилось, и я выбрался наружу — взглянуть на тот странный мир, в котором мы оказались.

Снег нестерпимо блестел на солнце, и мне пришлось прищуриться. «Фэрчайлд» врезался носом в ледник на восточном склоне огромной горы, а затем съехал в широкую долину между горами. Обзор открывался только на восток. На севере, юге и западе нас обступали горы.

Меня настолько поразил открывшийся вид, что даже не верилось, что все это настоящее. Гор я прежде никогда не видел и растерялся. Всю жизнь я прожил в Монтевидео, полуторамиллионном городе — он был построен людьми и для людей. А в Андах, казалось, никогда не ступала нога человека. Нас мучил холод, разреженный воздух раздирал легкие, яркое солнце слепило глаза, обжигало кожу. У нас было бы больше шансов выжить, окажись мы в открытом море или в Сахаре. Здесь мы были как моржи в пустыне или цветок на Луне. И меня посетила пугающая мысль: человек здесь — явление чуждое, и горы нас долго не потерпят. Мы играли в игру с незнакомым и беспощадным противником. Ставки были предельно высоки, а нам даже не были известны правила игры. Я понял: чтобы выжить, мне придется понять эти правила, но белое безмолвие вокруг не давало никаких подсказок.

Когда мои друзья вспоминали страшные подробности катастрофы, я понимал, что спаслись мы чудом.

Я помню, как мы летели через Планчонское ущелье, помнил, как мы попали в воздушную яму и самолет упал на несколько сотен метров. Наверное, именно тогда летчики и увидели гору прямо по курсу. Они включили моторы на полную мощность, и им удалось чуть-чуть поднять нос самолета, благодаря чему мы избежали лобового столкновения, но у них не было времени набрать достаточную высоту и перелететь через гору. Сначала от фюзеляжа оторвало крылья, правое полетело вниз, а левое загнулось назад. Через долю секунды корпус треснул прямо над моей головой, и отвалился хвост самолета. Все, кто сидел сзади меня, погибли, в том числе штурман, стюард и трое ребят, игравших в карты. Среди них был и Гвидо.

Помню, как дикая сила бросила меня вперед и ударила обо что-то — возможно, о перегородку между салоном и кабиной. Я потерял сознание, и мои впечатления на том закончились. А корпус самолета без крыльев и хвоста полетел дальше — как неуправляемая ракета. И тут случилось первое из многих чудес: самолет не закрутило, не перевернуло вверх тормашками. Уж не знаю, по каким законам аэродинамики, но «фэрчайлд» отнесло до следующей горы. Самолет потерял равновесие, и, когда нос пошел вниз и самолет стал падать, нас спасло второе чудо. Угол падения «фэрчайлда» точно совпал с углом наклона горы. Будь там расхождение всего в несколько градусов, самолет бы разбился о скалу. Но он приземлился на брюхо и понесся вниз по снежному склону. Пассажиры кричали, читали вслух молитвы, а самолет мчался со скоростью двести пятьдесят километров в час по ущелью между скалами. Он врезался в огромный заснеженный уступ. Нос «фэрчайлда» разбился всмятку. Сиденья сорвало с мест и бросило о переднюю стену. Когда кресла сложились, словно мехи аккордеона, нескольких пассажиров задавило насмерть.