Избранные романы: Трудный путь. Волшебный час. Просто, как смерть. Чудо в Андах.

Отец разговаривал со мной серьезно, как со взрослым, и я был горд тем, что он доверяет мне секреты своего ремесла. В глубине души я понимал: он учит меня не только своей работе, но и своему взгляду на жизнь. Видишь, Нандо, для каждой работы нужен свой инструмент. Не витай в облаках. Обращай внимание на мелочи. Из мечты жизнь не построишь. Нужны трудолюбие, сосредоточенность, упорство. Жизнь не будет подстраиваться под твои желания, у нее свои правила. И твоя задача — понять эти правила. Если ты их усвоишь и не будешь лениться, все будет хорошо.

Мне ужасно хотелось стать таким, как отец, но когда я учился в старших классах, то понял — мы с ним совершенно разные люди. У меня не было его смекалки и трезвого ума. Отец считал, что жизнь человека зависит от его трудолюбия и силы воли. Я же полагал, что в жизни все открывается постепенно, что всему свое время. Я вовсе не был лентяем, я просто любил помечтать. И не мог себе представить, что всю жизнь буду торговать гвоздями. Я хотел путешествовать. Я жаждал приключений, впечатлений, свободы. И больше всего на свете мне хотелось стать автогонщиком — таким, как мой кумир Джеки Стюарт, трехкратный чемпион мира.

Но эти мечты казались невыполнимыми, и, когда настало время выбирать, где учиться дальше, я решил поступать на сельскохозяйственный факультет, куда шли все мои друзья. Отец, услышав про это, только улыбнулся. «Нандо, — сказал он, — твои друзья из семей фермеров. А у нас магазин скобяных товаров». И он довольно легко уговорил меня изменить решение. Я подумал и поступил в школу бизнеса, особо не задумываясь о том, к чему это приведет. Я не знал, окончу я ее или нет. Буду ли заниматься торговлей или нет. Когда настанет время, жизнь сама подскажет правильный выбор. И лето я провел как всегда: играл в регби, вместе с Панчито ухлестывал за девушками, ходил на вечеринки, загорал на пляже — то есть жил сегодняшним днем и был рад тому, что кто-то указывает мне путь.

Мы летели над Андами, и я думал об отце. Это он отвез нас в аэропорт Монтевидео.

— Ну, вы уж там отдохните, — сказал он на прощание. — В понедельник я вас встречу.

Он поцеловал мать и сестру, обнял меня и отправился назад — на работу. Мы ехали развлекаться в Чили, а он собирался, как всегда, трудиться от зари до зари. Он отлично все спланировал, и семье Паррадо не грозили никакие несчастия. Он верил в это так твердо, что и мы никогда не сомневались: с нами все будет хорошо.

— Будьте добры, пристегните ремни, — сказал стюард. — Мы приближаемся к зоне турбулентности.

Панчито по-прежнему сидел у иллюминатора, но за бортом был такой туман, что ничего было не разглядеть. Самолет мотало из стороны в сторону, а потом четыре раза здорово тряхануло. Я посмотрел на мать и сестру и ободряюще улыбнулся. У мамы вид был взволнованный. Она отложила книгу, которую читала, и взяла сестру за руку. Я хотел сказать, чтобы она не волновалась, но не успел, потому что самолет начал стремительно терять высоту. Летчики пытались стабилизировать ситуацию, а Панчито вдруг толкнул меня в бок:

— Нандо, а разве мы должны лететь так низко над горами?

Я выглянул в иллюминатор. Сквозь просветы в облаках я видел горы и ослепительно белый снег. Крыло самолета было всего метрах в десяти от горного склона. Несколько мгновений я смотрел вниз, не веря собственным глазам, потом завизжали моторы — пилоты пытались набрать высоту. Фюзеляж так сильно вибрировал, что мне казалось, он вот-вот разлетится на куски. Мама и сестра обернулись ко мне. Наши взгляды встретились, и тут самолет затрясло. Послышался лязг металла. И вдруг я увидел над собой небо. Лицо обдало ледяным холодом, но сообразить, что происходит, я не успел — все случилось в одно мгновение.

Какая-то невероятная сила сорвала меня с места и швырнула во тьму и тишину.

2. Самое дорогое

— Нандо, пить хочешь?

Надо мной наклонился мой товарищ по команде Густаво Зербино и прижал к моим губам комок снега. Снег был холодный, и, когда я сделал глоток, мне обожгло горло, но меня так измучила жажда, что я глотал кусок за куском и просил еще. Прошло несколько часов, как я пришел в себя. Сознание мое прояснилось, и я сразу подумал о маме и сестре.

— Где они? Где моя мама и Сюзи? — спросил я у Густаво. — Что с ними?

— Тебе нужно отдохнуть, — невозмутимо сказал Густаво. — Ты еще очень слаб.

Он отошел от меня, и остальные тоже держались поодаль. Снова и снова я умолял их рассказать о моих маме и сестре, но голос мой был еще очень слаб, и они делали вид, что не слышат меня.

Я дрожал от холода и мечтал увидеть ласковую улыбку мамы, хотел, чтобы она обняла меня и сказала, что все будет хорошо. Я очень тосковал по ней, и это было хуже холода, тяжелее боли.

Когда ко мне подошел Густаво с очередным комком снега, я схватил его за рукав.

— Густаво, где они? Скажи, умоляю…

Густаво заглянул мне в глаза и решил, что я готов выслушать ответ.

— Держись, Нандо, — сказал он. — Твоя мать погибла.

Меня охватил ужас, мне показалось, что я сойду с ума, но тут в моих ушах раздался далекий голос, который произнес: «Не плачь. Со слезами из тела уходит соль. Соль тебе нужна, чтобы выжить».

Меня поразила простота этих слов, поразила невозмутимость этого голоса. Как это — не плакать? О матери не плакать?

«Не плачь», — повторил голос.

— Это еще не все, — сказал Густаво. — Панчито тоже мертв. И Гвидо. И многие другие.

Я изумленно покачал головой. Как это могло случиться? К горлу подступили рыдания, но тут опять раздался голос: «Их всех нет. Они все — часть твоей прошлой жизни. Не трать силы на то, чего не можешь изменить. Смотри вперед. Сохраняй ясность мысли. Ты выживешь».

И тут я вспомнил про сестру и, помимо своей воли, подчинился голосу. Тоска по маме и друзьям ушла в прошлое, и я думал только об одном — о сестре. Собравшись с духом, я спросил:

— Густаво, где Сюзи?

— Она там, — показал он в дальний угол салона. — Она в тяжелом состоянии.

И тут я забыл о собственной боли, мной овладело одно желание — оказаться рядом с сестрой. Я поднялся и попытался сделать несколько шагов, но боль в голове была такой невыносимой, что я рухнул на пол. Отдышавшись, я пополз к сестре. На полу валялись пластиковые стаканы, книги, журналы, колода карт. Все поломанные сиденья были свалены в кучу у кабины летчиков, а по обеим сторонам прохода валялись искореженные металлические рамы, на которых они прежде держались. И я попытался представить, какая страшная сила сорвала сиденья с места.

Сантиметр за сантиметром я приближался к Сюзи, но силы скоро кончились. Я уронил голову на пол, хотел полежать и отдохнуть, но тут чьи-то руки подняли меня и понесли меня в хвост самолета, туда, где лежала Сюзи. На первый взгляд она не очень пострадала. Волосы были аккуратно зачесаны назад. Друзья уложили меня рядом с ней. Я обнял ее и прошептал:

— Сюзи, я здесь. Я твой брат, Нандо.

Она повернулась и посмотрела в мою сторону, но взгляд у нее был рассеянный, и, похоже, меня она не видела. Она попыталась пододвинуться ко мне поближе, потом застонала от боли. Я обнял ее руками и ногами — чтобы согреть. Так я пролежал несколько часов. Время от времени она стонала или вскрикивала. И звала маму.

— Мамочка, — плакала она, — мне холодно. Мамочка, я хочу домой!

Ее слова пронзали мне сердце. Сюзи была маминой любимицей. У них был схожий характер, ласковый и спокойный, они понимали друг друга с полуслова и никогда не ссорились. Они целыми часами хлопотали вместе на кухне, ходили на прогулки, просто разговаривали. По-моему, сестра рассказывала маме абсолютно все.

Когда мы с Сюзи были маленькими, то больше всего любили играть друг с другом. А когда подросли, она делилась со мной секретами, рассказывала, о чем мечтает, чего боится. Помню, ей казалось, что она слишком толстая. На самом деле у нее была крепкая фигура — как у пловчихи или гимнастки. Но я видел, как прекрасны ее янтарные глаза, какая у нее нежная кожа, милое лицо. Как мне было убедить ее, что она — настоящее сокровище? Моя сестренка Сюзи с рождения стала самым дорогим для меня существом, и я знал, что всегда буду ее оберегать.