Избранное

- Ключ у вас с собой? - спрашивает она, не поднимая век.

- Да… По-моему, с собой. Да, да, вот он.

- Можете приниматься за вторую часть. Она там же, в сундуке, перевязана голубой лентой.

И ты идешь, на этот раз с омерзением, к сундуку, вокруг которого шныряют мыши, видишь, как они выглядывают из щелей в полу, как разбегаются и исчезают в дырах вдоль изъеденной стены. Вот эта пачка. Ты берешь листки с голубой лентой и возвращаешься к постели. Сеньора Консуэло гладит своего белого кролика. Из высокого воротника с пуговицами раздается глухое кудахтанье:

- Вы не любите животных?

- Пожалуй. Кроликов. Может быть, потому, что у меня их никогда не было.

- Они хорошие, преданные друзья. Это так нужно, когда приходит старость и одиночество.

- Да, наверное.

- Они не умеют притворяться, сеньор Монтеро. И не знают соблазнов.

- Как его зовут? Я забыл.

- Крольчиху? Сага. Она мудрая. Живет сердцем и во всем искренна и свободна.

- Я думал, это самец.

- А, так вы их даже не различаете…

- Что ж, главное, чтобы вы не чувствовали себя одинокой.

- А они хотят, чтобы мы были одиноки, сеньор Монтеро, они говорят, что только в одиночестве можно очиститься от скверны. Они забыли, что одиночество умножает соблазны…

- Я не совсем понимаю, сеньора.

- Ах, тем лучше, тем лучше. Продолжайте свои занятия. Круто повернувшись, ты выйдешь за дверь, и тут тебя охватит ярость. Надо было сказать ей, что ты любишь Ауру! А что, если вернуться и бухнуть напрямик, что ты заберешь ее с собой, когда работа будет закончена? Ты снова приближаешься к двери, приоткрываешь ее и видишь сеньору Консуэло. Она стоит посреди комнаты, прямая, преображенная, в руках у нее мундир - голубой мундир с золотыми пуговицами и красными эполетами, сверкающий эмблемами венценосного орла,- и она бешено рвет его зубами, нежно целует, а потом накидывает на плечи и делает несколько неверных шагов в каком-то медленном танце.

Ты тихонько закрываешь дверь.

Да, ей было пятнадцать лет, когда я встретил ее, - читаешь ты во второй части записок; elle avait quinze ans lorsque je Vai connue et , si j ' ose le dire , se sont ses yeux verts qui ont fait ma perdition [52] - зеленые глаза Консуэло, которой в 1867 году, когда генерал Льоренте женился на ней и увез в Париж, в изгнание, было пятнадцать лет. Ma jeune poupйe (какое вдохновение!), та jeune poupйe aux yeux verts, je t'ai combl й d ' amour [53] . Он описывает дом, где они жили, прогулки, приемы, экипажи - Париж Второй империи, и все это так бледно, тускло… … J ' ai m к me support й ta haine des chats , moi qu ' aimais tellement les folies b к tes … [54] Однажды он увидел, как она, приподняв юбки, топтала кошку, и не стал ей мешать, потому что tu faisais з a d ' une fa з on si innocente , par pur enfantillage [55] ; это зрелище даже приятно взбудоражило его, и в ту ночь, если верить запискам, он был особенно пылок, parce que tu m ' avais dit que tortures des chats й tait ta mani и re а toi de rendre notre amour favorable par un sacrifice symbolique … [56] Ты подсчитываешь: сеньоре Консуэло сейчас должно быть сто девять лет. Tu sais si bien t'habiller, ma douce Consuelo, toujours drappйe dans des velours verts, verts comme tes yeux. Je pense que tu seras toujours belle, mкme dans cent ans… [57] Всегда в зеленом, всегда прекрасна, даже через сто лет. Tu es si fiиre de ta beautй; que ne fairais-tu pas pour rester toujours jeune! [58]

IV

Ты закрываешь записки. Так вот зачем нужна старухе Аура; несчастная безумица видит в ней себя, свою молодость и красоту! Девушку держат здесь под замком, как волшебное зеркало, как еще одну реликвию среди святых сокровищ веры.

Ты швыряешь мемуары в сторону и спешишь вниз, туда, где в этот утренний час должна быть Аура, где она только и может быть у такой скряги, как хозяйка этого дома. Ну конечно, она в кухне, разделывает козленка: из горла капает еще теплая кровь, а рядом отрезанная голова и стеклянные глаза так широко открыты… Ты чувствуешь тошноту и переводишь взгляд на девушку, которую словно заслонила эта картина,- она небрежно одета, не причесана, платье в крови, она смотрит куда-то мимо тебя и продолжает проворно орудовать ножом.

Ты опрометью выбегаешь из кухни. Ну, уж теперь-то ты поговоришь со старой ведьмой, пусть услышит о своей скупости, о своем гнусном тиранстве, обо всем. Ты распахиваешь дверь. Она стоит у постели за пологом света, и ее руки что-то делают в воздухе: одна, протянутая вперед, словно удерживает кого-то, другая крепко сжимает какой-то невидимый предмет, поднимает его раз, другой и будто вонзает в одно и то же место. А сейчас она вытерла пальцы о рубашку на груди, перевела дух, и руки засновали, как бы… да, это же совершенно ясно, как бы сдирая шкуру!…

Ты проносишься через прихожую, гостиную, столовую, влетаешь в кухню. Аура сосредоточенно сдирает шкуру с козленка и не слышит ни твоих шагов, ни голоса, вскидывает на тебя глаза, но смотрит так, словно ты невидимая тень…

Еле волоча ноги, ты поднимешься к себе и, закрыв дверь, припрешь ее спиной, как будто за тобой гонятся. Ты весь в поту, сердце колотится, ты знаешь: если кто-нибудь или что-нибудь попытается войти в комнату, так тому и быть, у тебя нет сил сопротивляться. Что же делать? Ты лихорадочно придвигаешь кресло - ведь запереть эту дверь никак нельзя,- потом кровать, в изнеможении валишься на одеяло и беспомощный, раздавленный, лежишь с закрытыми глазами, судорожно обнимая подушку, чужую подушку, в чужом доме…

Медленно приходит забытье, ты погружаешься в тяжелый сон, и это единственный выход, все, что ты можешь сделать, чтобы не сойти с ума. «Она просто помешалась, помешалась»,- твердишь ты себе, засыпая, и снова вспоминаешь, как сеньора Консуэло снимала шкуру с невидимого козленка невидимым ножом. «Она помешалась…»

…На дне безмолвной пропасти, во тьме она появится из мрака и молча, с разъятым ртом пойдет к тебе на четвереньках. Молча, поводя высохшей рукой, все ближе, совсем близко, и ты узнаешь кровоточащие десны без единого зуба и услышишь свой крик, и она заковыляет прочь, поводя рукой, и тут ты увидишь - это она разбрасывает по дороге зубы, желтые зубы из передника, запятнанного кровью.

Но кричал-то вовсе не ты, твой крик - только эхо, это Аура кричит впереди, потому что кто-то разорвал на ней пополам зеленую юбку, а сбоку с тихим смехом к тебе катится стриженая голова с обрывками юбки в руке, и ты видишь у нее во рту, на ее зубах зубы старухи, и в это же самое время ноги Ауры, босые голые ноги, разламываются и летят в бездну…

В дверь стучат, слышится колокольчик - пора ужинать. Как болит голова! Ты не можешь разобрать, что показывают часы: стрелки и цифры пляшут и сливаются. Во всяком случае, уже вечер - по стеклянному потолку твоей комнаты ползут ночные тучи. Ты поднимаешься с постели измученный, разбитый и голодный. В туалетной комнате умываешься, чистишь зубы, кое-как обмазав зеленоватой пастой щетку, смачиваешь волосы - а ведь все это надо было проделать в обратном порядке,- тщательно причесываешься перед овальным зеркалом в дверце шкафа, надеваешь галстук, пиджак и сходишь в столовую, где на столе опять один прибор - для тебя.