Размышления о жизни и счастье

Когда его мать серьёзно заболела, на лечение потребовались немалые деньги. Об этом сообщили сыну. Законопослушный музыкант, всегда сдававший все свои гонорары в государственную кассу, впервые отказался это сделать. Советская пресса запестрела обвинительными статьями. Рихтера стали обвинять в непатриотичности и даже в том, что он покусился на государственную казну. И в это время, когда лучшие концертные залы мира считали за честь пригласить его, когда его выступления приносили стране огромные валютные гонорары.

Последнее печальное известие от Кондратьева Рихтер получил в день сольного концерта в Вене. Естественно, что играл в этот вечер Святослав Теофилович плохо, и газеты на следующий день отметили это заголовками "Конец легенды".

Но нет, это был далеко не конец. Обрушившиеся на голову музыканта несчастья только укрепили его внутреннюю цельность. Педантичность в ежедневных музыкальных занятиях, гигантская широта репертуара (на восемьдесят сольных концертов) и абсолютное сосредоточение во время исполнения позволяли донести до слушателя малейшие оттенки чувств — от высоких страстей до утончённого лиризма. Техническое мастерство было абсолютно подчинено передаче замысла композитора. Внимательному слушателю казалось, что он слышит не звучание инструмента, а непосредственное обращение исполнителя к его душе. Впечатление от концерта оставляло ощущение встречи с гением и оставалось в памяти навсегда. Именно с этим чувством уходил автор этой статьи с нечастных концертов Рихтера в зале Ленинградской филармонии.

Когда мы, обыватели, пытаемся заглянуть в тайну гения, когда стараемся связать наше эстетическое наслаждение с его реальной жизнью, какие страшные события и образы вдруг предстают перед нами.

Измученная несчастьями душа человека требует разрешения. Иногда оно приходит в виде преждевременной смерти, иногда в виде безоглядного погружения в творческую работу. "Спаси меня, моя работа" — сказал поэт. И она спасает. Она позволяет отвлечься, забыть на время, заглушить неразрешимые противоречия жизни и переплавить их в творение высокого искусства.

В музыке Рихтера сосредоточена его внутренняя жизнь. Ему не требуются внешние проявления эмоций во время исполнения. Его лицо непроницаемо, но кипящая страстями душа неизменно тревожит чувства слушателя.

Загадка гения не может быть разгадана, как и замысел Бога. Но, изучая его жизнь и сопереживая чувствам живого человека, мы приближаемся к цельности образа, которую требует наша любознательность. И тогда искусство творца доставляет нашей душе высокое наслаждение.

10 марта 2007 г.

Скульптор Вадим Сидур

Вот уже несколько дней читаю по утрам маленькую книжицу: "Самая счастливая осень" Вадима Сидура. Когда-то я посетил его мастерскую — мрачный подвал, заваленный ржавым железом, деревянными корягами и готовыми работами скульптора. Работы его поражают воображение и порождают фантазию, но о работах надо говорить профессионально, а я не искусствовед. Я литератор.

Сидур, размышляя над скульптурой, сочинял стихи. Он писал их, не придерживаясь ни правил стихосложения, ни правил грамматики. В скульптуре он тоже не считался со школами и традициями, и потому стал неповторимым мастером.

Я читаю его стихи и тщетно пытаюсь выразить волнение от непритязательных нерифмованных строк. Мои восторги выглядят бледными и пошлыми словесами перед его ёмкими, как сама природа, фразами.

Цикл "Осеннее вожделение". Тема опасная, интимная, люди предпочитают не говорить о ней вслух. Но вожделение человек испытывает всю жизнь. У одних оно выливается в беспутный разврат, другие борются с ним всю жизнь и, не найдя выхода, оно умирает, как нераспустившийся бутон. У творческих личностей вожделение воплощается в произведения искусства, которые вовсе не напоминают первородный источник. Творчество Микеланджело, Бетховена, Пушкина, Маяковского, нежнейшего и страстного романтика Чайковского — разве это не воплощённое вожделение? Лишь немногие задают себе вопрос о первопричине творчества. Но некоторым это становится необходимо. Вадим Сидур один из них:

Слабеет тело

Меркнет разум

Голова понять не может

Неугасимости вожделения

Что с детства

Меня томило

Вот законченное стихотворение, поражающее лаконизмом и поэтической отвагой:

Жаль семени моего

Растраченного

Впустую.

О чём оно? Вроде бы ни о чём, хотя и о самом главном. Я не встречал более ёмкого выражения мужской сути. Женская склоняется поэтами на все лады, а о мужской нет ни строки. А тут вдруг "жаль…, впустую". Не сожалеет ли всякий нормальный мужчина об этом? Экстракт жизни, сгусток природы вылетает впустую. Не на сотворение мира, не на продолжение рода, а так, впустую — в презерватив, в бесплодную проститутку, в кулак. А если бы…

Если бы семя моё

В землю попав давало ростки

Мой алабинский сад

Цвёл бы сейчас

Невозможными в природе растениями

Плодами молодыми девушками

Нежными изваяниями

Я мог бы быть

Отцом

Миллиардов жителей

Миллионов планет

Превзойти Создателя

Изваявшего

Только Адама и Еву

Скульптор невольно уподобляется Богу. Подчас он создаёт живые образы из самых невероятных материалов. "А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?" — вопрошает нас поэт. При этом читателю ясно, что такое в жизни невозможно, что это всего лишь смелая метафора. Но для Сидура строки поэта явились призывом к действию. Он создаёт свои скульптуры именно их водопроводных труб, старых батарей отопления, выброшенных на помойку утюгов и кроватей.

Из вихря огненных листьев

Является мне Венера

Прекрасен лик-лопата

Сосцы из железных гаек

Чугунных бёдер округлость

Сладострастие вызывают

Под взглядом моим влюблённым

Цветёт Богиня как роза

Но ей не стоять в музее

Истлеет она в Подвале

Подлинный Художник слушает себя — и свою душу, и своё тело. Он не подвержен общественному фаршу, и пишет то, что диктует внутренняя потребность. Для него нет стыдных тем, он бог — созидатель и раб своих страстей.

Возлежит женщина молодая

От распахнутых ног сиянье исходит

Весь погружаюсь в прекрасное тело

До последней золотой капли

Но нет удовлетворения страсти моей

непомерной

Осенней

Неутолимой

Данаи мне мало

Необходимы

Ио и Леда

Любовная страсть скульптора была велика, но творческая была не меньше. Из железа, бронзы и алюминия он создал целый мир образов, потребовавших отдачи всех душевных и физических сил. Всех — до последней капли.

Я — цветок осенний

Как жив остался

Не понимаю…

Пророс в Подвале

Плодоношу

Опылённый смертью

Породил ЖЕЛЕЗНЫХ ЧУДОВИЩ

Множество МОНСТРОВ-МУТАНТОВ

Мою нору заполняют

Теперь не могу умереть спокойно

Мучаюсь мыслью

Что с детьми будет моими

Когда я исчезну

На наше счастье ошибся скульптор: не истлела его Венера в подвале, она всё же поселилась в музее, и каждый день сотни зрителей любуются её чугунными бёдрами.

Не злобных железных мутантов видят они. Пред их взором открываются новые формы, вызывающие в своих образах не менее сильные чувства, чем привычная классическая скульптура.