Австралийские рассказы

Армия Однокрылого называлась армией партизан. Главнокомандующим был сам Однокрылый, а его помощником — Дик Томпсон, добродушного вида толстяк, который пользовался репутацией первоклассного бойца; трое или четверо других ребят были рядовыми.

Однокрылый и Дик придумывали, какие сражения предстоят враждующим армиям; то их армия обороняла сарай на заднем дворе заброшенного дома, и противник пытался взять их крепость штурмом: сражались консервными банками, палками, камнями, собранными на пустырях, служивших также местом свалки мелкого мусора со всей округи; то ребята рыли окопы и по ночам зажигали костры, чтобы освещать лица врагов. Мусор горел так ярко, что на огонь собирались мальчишки со всей округи. Некоторые приезжали на само, дельных самокатах. На каждом из ребят был какой-нибудь военный головной убор; старая морская бескозырка, каска или шерстяной шлем. Однокрылый носил летную фуражку — подарок соседа-летчика.

В большинстве сражений победителем оказывался Однокрылый; он неистово осыпал камнями других мальчишек, и те постоянно ходили в синяках. Он считался самым метким стрелком в округе, хотя у него была только одна здоровая рука, — но для того чтобы швырять камни или орудовать палкой, одной руки было достаточно. «В атаку, ребята!» — с этим боевым кличем Однокрылый первым бросался вперед, подавая пример своему войску.

Прошло несколько недель, и ребят потянуло на более мирные игры. Даже силач Дик, который так здорово умел работать кулаками, и тот до смерти хотел просто играть, а не швыряться день за днем камнями. Но он побаивался Однокрылого; а вдруг тот набросится на него и отлупит его своей единственной рукой. Дик не смог бы пережить такого позора. Поэтому он продолжал петь хвалы Однокрылому, выполнял любое приказание своего начальника и таким образом защищал свое положение начальника штаба армии партизан от притязаний других ребят.

Однажды большинство ребят не пришло на пустырь, где собирались армии и объявлялись сражения. Они прошли почти целую милю до другого пустыря, чтобы погонять там в футбол. Однокрылый со своей армией последовал за ними. В самый разгар игры Однокрылый закричал: «В атаку!». Его армия с гиканьем и свистом ворвалась на поле и набросилась на футболистов.

Ребята запросили мира. Они предлагали Однокрылому комиксы, солдатские пояса, каски и даже пачку сигарет. Короткая левая рука Однокрылого беспомощно висела, но он привычно сжал правый кулак и с издевкой посмотрел на мальчишек.

— Подлые трусы, вот кто вы. Верно я говорю, Дик?

Его помощник снисходительно усмехнулся в ответ.

— Бьюсь об заклад, — сказал он, — ты один мог бы уложить троих зараз. А вдвоем мы справимся и с шестью. Попробовать?

Дик угрожающе повернулся к мальчишкам, все еще сохраняя свой добродушный вид. Ответа не последовало. Ребята уставились на свои ботинки. Но один хитрый парнишка сунул руку в карман и вытащил оттуда значок американской морской пехоты.

— Послушай, Однокрылый, — сказал он, — возьми его и не мешай нам продолжать игру. Мне такой значок ни к чему, а тебе пригодится. Это вещь для настоящего солдата.

Однокрылый был польщен, но ничем не выдал этого. Он небрежно взглянул на эту драгоценность с видом пресыщенного, недоверчивого знатока и, только продемонстрировав полнейшее равнодушие, согласился прикоснуться к значку. Он подержал значок в руке, словно взвешивая, притворился, что собирается возвратить его, и наконец приколол к лацкану своей куртки.

— У моего дяди Тома вся грудь в значках, — сказал он, — и в медалях. Он, наверно, лучший боец во всей армии. Понадобилось много немцев, чтобы взять его в плен. Им пришлось окружить его автоматами и пулеметами.

Со вздохом облегчения мальчишки повернули к полю. Однокрылый подмигнул Дику и потом крикнул вслед ребятам:

— Все сюда! Слышите?

Ребята покорно остановились и обернулись к нему.

— С этой минуты вы будете подчиняться моим приказам, — сказал он, подражая своему любимому киногерою. — И если я прикажу сражаться, будете сражаться. Ясно?

Но с тех пор Однокрылый оставил ребят в покое. Он как-то неожиданно повзрослел и стал искать развлечений за пределами знакомой улицы. Теперь они вместе с Диком часто уходили в город и там присоединялись к группам солдат или моряков, собиравшихся под часами у вокзала Флиндерстрит. Они громко разговаривали и, подражая взрослым мужчинам, свистели вслед девушкам, гулявшим по скверу. Они кричали и гикали, когда американская военная полиция набрасывалась на солдат, пуская в ход тяжелые желтые дубинки. Они не молчали и тогда, когда австралийская военная полиция загоняла солдат в тюремные машины. Подобно солдатам и морякам, товарищами которых они себя считали. Однокрылый и Дик ненавидели военную полицию, как своих личных врагов.

— Вот погодите, кончится война, — кричали они, подражая солдатам.

После одного крупного сражения перед вокзалом, когда американская и австралийская военная полиция одержала победу над солдатами-союзниками, ребята бежали почти до самого дома, сочувственно обсуждая судьбу, постигшую их друзей, которых отправили на гауптвахту.

— Они говорят, что набили ранцы камнями, — сказал Дик.

— В следующий раз им надо бы захватить и дубинки, — отозвался Однокрылый, — полицейские ни за что бы не справились с ними, если бы орудовали одними кулаками. Они совсем не умеют драться.

— Один из них здорово дрался, — сказал Дик. — Я долго следил за ним. Настоящий чемпион. Посмотрел бы ты на его кулаки — как два молота.

— Мой дядя Том запросто справился бы с ним, — сказал Однокрылый. — Он здорово умеет драться. Он был боксером.

Говоря это. Однокрылый вызывающе посматривал на своего спутника, но тот не выразил и тени недоверия.

Дядя Том был причиной многих драк, но сегодня Дик не был воинственно настроен.

Он вошел за Однокрылым в домик Ингейтов. Даже не посмотрев на миссис Ингейт, штопавшую в кухне носки, ребята прошли мимо и направились прямо в комнатушку Однокрылого. Они присели на кровать, и Однокрылый протянул Дику тетрадь, в которой были наклеены вырезанные из газет фотографии всевозможного оружия.

— Это мне подарил наш сосед, мистер Джонс, — гордо сказал он.

Дик медленно перелистывал страницы. Особенно долго он рассматривал снимок трофейной японской сабли.

— Я бы не отказался от такой штуки. Однокрылый, — сказал он, протягивая тетрадку товарищу.

— Я и сам не отказался бы, — отозвался Однокрылый. — Знаешь, Дик, — продолжал он после небольшой паузы, — мне хотелось бы иметь кривую саблю, мне о них рассказывал мистер Джонс. Такими в ту войну сражались турки. Ты знаешь… в ту войну, когда воевал твой дед. Так вот, такой саблей можно рассечь надвое самый тонкий волосок.

— А как ты думаешь, твой дядя привезет пару немецких сабель? — спросил Дик с надеждой.

— Еще бы, — отрезал Однокрылый с такой убежденностью, словно дядя написал ему об этом из немецкого лагеря для военнопленных. — Он привезет пару немецких касок. Ты их видел?

И он и Дик получат свою долю военной добычи! Сомнений в этом не было никаких.

Но когда дядя Том возвратился домой после окончания войны, — это было во время школьных каникул, — он не привез с собой ни сувениров, ни военных трофеев, ни сабель, ни касок. Он даже не был похож на доблестного воина. Это был невысокий, сутулый, худой человек с темными, поседевшими на висках волосами. Хотя после освобождения из немецкого лагеря он некоторое время лечился в английском госпитале, здоровье у него и сейчас было плохое, и ел он очень мало, как ребенок.

Однокрылый ни на минуту не оставлял дядю Тома в покое. Он засыпал его вопросами о сражениях, в которых тот участвовал.

— Я участвовал только в одном бою, — ответил дядя Том. — И ничего толком не видел. Ты знаешь обо всем этом больше, чем я.

Он вообще мало говорил. Большую часть времени Том Ингейт казался погруженным в глубокое раздумье. Обычно он сидел в кухне на стуле, слегка наклонившись вперед, положив на колени свои исхудалые руки. В лагере он привык сидеть так целыми часами.