Холодная гора

Похоронная церемония была импровизированной, поскольку остальные священники их веры жили слишком далеко и не могли приехать, а все другие священники различных толков местной баптистской церкви уклонились от того, чтобы воздать последние почести покойному. Причина была в отказе Монро верить в строгую ограниченность терпения и милосердия Божия. Монро фактически проповедовал, что Бог вовсе не такой, как мы, не такой, чтобы яростно нападать на нас, пока наша кровь не обагрит его белые одежды, скорее, Он смотрит и на лучших и на худших из человеческого рода устало и сострадательно.

Так что все ограничилось речами немногих прихожан. Один за другим они поднимались на кафедру и стояли, опустив голову избегая смотреть прямо на единоверцев, особенно на Аду которая сидела на передней скамье с женской стороны. Ее траурное платье, покрашенное за день до похорон в черный цвет, имело зеленоватый оттенок, схожий с цветом оперения на голове селезня, и все еще пахло краской. Бледное лицо ее застыло в холодной печали.

Мужчины сбивчиво и в неловких выражениях говорили о большой учености Монро и других его прекрасных качествах. Со времени его приезда из Чарльстона он пролил на общину яркий свет. Они рассказывали о его добрых делах и мудрых советах. Эско Суонджер тоже произнес речь и говорил более отчетливо, чем остальные, хотя стеснялся не меньше других. Он говорил об Аде и ее ужасной потере и о том, как ее будет им не хватать, когда она вернется в Чарльстон.

Позже, когда они стояли на кладбище, шесть человек из числа прихожан принесли гроб из церкви и опустили его на веревках в могилу. Как только гроб оказался на своем месте, еще несколько человек сказали прощальное слово, отметив энергию Монро, его неутомимое служение церкви и общине, упомянув о том, как неожиданно быстро он ушел от них. Казалось, он находил в самых простых событиях и явлениях некое послание о том, что человеческая жизнь хрупка и быстротечна и Господь дал нам это в назидание.

Они все стояли и смотрели, как могила наполняется землей, но когда она была засыпана наполовину, Ада вынуждена была отвернуться и посмотреть на излучину реки, чтобы удержаться на ногах, так как почувствовала слабость. Когда могилу утрамбовали и насыпали сверху холмик, все повернулись и пошли прочь. Салли Суонджер взяла Аду под руку и помогла ей спуститься с холма.

— Оставайтесь у нас, пока не уладите дела для возвращения в Чарльстон, — сказала она.

Ада, остановившись, повернулась к ней.

— Я не собираюсь немедленно возвращаться в Чарльстон, — ответила она.

— Господи, куда же вы собираетесь?

— В лощину Блэка, — сказала Ада. — Я останусь здесь по крайней мере на некоторое время.

Миссис Суонджер пристально посмотрела на нее, затем покачала головой.

— Как же вы будете жить?

— Я еще и сама не знаю, — ответила Ада.

— Сегодня вы не пойдете одна в этот большой темный дом. Пообедайте с нами и оставайтесь, пока не найдете в себе силы туда вернуться.

— Буду вам очень признательна, — сказала Ада. Она оставалась у Суонджеров три дня и затем вернулась в пустой дом, испуганная и одинокая. Спустя три месяца страх как-то сам собой прошел, но Ада полагала, что это ее мало утешает, потому что ее новая жизнь казалась лишь началом пути, в конце которого она видела себя старухой, спивающейся в одиночку и чувствующей, как постепенно она теряет все лучшее, что в ней было.

Ада пошла прочь от могилы и спустилась с холма к речной дороге. Подойдя к ней, она решила вернуться в лощину Блэка по короткой тропе. Кроме того, что этот путь был намного короче, он мог привести ее к почте. А также можно было пройти мимо усадьбы Суонджеров, где, возможно, ее пригласят к обеду.

По дороге она встретила старуху, которая гнала перед собой рыжую свинью и пару индюшек, хлеща их ивовым прутом, когда они норовили разбежаться. Какой-то мужчина поравнялся с ней, а потом обогнал. Он шел ссутулившись, быстрым шагом, неся перед собой совок с тлеющим углем. Проходя мимо нее, он ухмыльнулся и бросил через плечо, что у него погас огонь в очаге, поэтому пришлось занять углей у соседей. Затем Ада натолкнулась на человека, стоявшего рядом с тяжелым мешком, свисающим с ветки каштана. Три вороны сидели высоко на дереве, смотрели вниз и не издавали ни звука в осуждение. Человек был высокий, крепкий, он бил по мешку сломанной ручкой от мотыги так, что пыль летела. Он разговаривал с мешком, ругал его, как будто тот был единственной причиной, которая мешала ему жить в довольстве. Слышны были звуки ударов по плотно набитому мешку, прерывистое дыхание и бормотание, чавканье грязи под его ногами; мужчина топтался в грязи, нанося один удар за другим. Ада внимательно посмотрела на него, когда проходила мимо, потом вернулась назад и спросила, что он делает. Сбиваю кожуру с бобов, ответил тот. И пояснил, что ненавидит каждый боб в этом мешке. Он пахал землю и сажал семена в ненависти. Направлял их рост по шестам и полол сорняки в ненависти, наблюдал, как они цветут, как появляются и толстеют стручки, опять же в ненависти. Сортируя их, он проклинал каждый боб, прикасавшийся к его пальцам, и швырял эти бобы в ивовую корзину, как будто это отбросы, прилипающие к его рукам. Отбивать кожуру — единственное, что ему нравится в бобах, даже есть их он так не любит, как бить. К тому времени, когда Ада добралась до мельницы, легкий туман еще не исчез, но ей стало жарко под шалью. Она сняла ее, свернула и понесла под мышкой. Мельничное колесо, все в облаке брызг, медленно поворачивалось, сбрасывая тяжелую воду в отводящий канал. Когда Ада коснулась рукой двери, она почувствовала, что все здание сотрясается от вращения колеса, шестеренок, ведущего вала и жерновов. Она просунула голову в дверь и громко крикнула, чтобы ее услышали сквозь скрип и грохот машины: — Мистер Пик?

В помещении пахло сухим зерном, старым деревом, мшистым мельничным лотком, водой. Внутри было сумрачно, свет, падающий из двух маленьких окошек и из двери, пронизывал лучами воздух, насыщенный мучной пылью. Мельник вышел из-за жерновов, потирая руки, чтобы очистить их от мучной пыли. Когда он появился в полосе света, Ада увидела, что его волосы, брови, веки и волоски на руках покрыты светло-серым мучным налетом.

— Пришли за почтой? — спросил он.

— Если для меня что-нибудь есть.

Мельник прошел в почтовую контору — маленькую пристройку с покатой крышей. Он вернулся с письмом в руке и, взглянув сначала на одну сторону конверта, потом на другую, протянул Аде. Ада сунула письмо в книгу, которая была у нее в кармане, и отправилась вверх по дороге к усадьбе Суонджеров.

Она обнаружила Эско у конюшни. Склонившись над колесом телеги, он вбивал кувалдой в ось чеку, вырезанную из ветки белой акации. Когда Ада подошла к нему, он выпрямился, опустил кувалду и навалился на телегу, ухватившись за верхний борт обеими руками. Казалось, нет большой разницы между его руками и деревом, из которого были сделаны борта телеги. Рубашка его пропотела, и, когда Ада подошла ближе, она почувствовала запах пота, напоминавший запах мокрой глины. Эско был высокий и худой, с маленькой головой и клоком сухих седых волос, который торчал, как хохолок на головке синицы.

Он охотно оставил свою работу и повел Аду к дому через ворота во двор. Эско поставил вдоль изгороди ясли, и заостренные верхушки кольев были все обглоданы скучающими лошадьми. Двор был пуст, чисто подметен, без единого кустика или цветочной клумбы, только с полдюжины больших дубов да крытый колодец — нововведение для этой страны, изобилующей проточной водой, однако совершенно необходимое, так как место, которое Суонджеры выбрали для поселения, называлось Безручейная лощина. Большой дом был когда-то выкрашен в белый цвет, но краска поблекла и облупилась, оставив пятна величиной с кулак, так что можно было сказать, что теперь он напоминает серую в яблоках кобылу, хотя дело шло к тому, что вскоре он станет полностью серым.

Салли сидела на пороге, нанизывая на бечевку бобы для просушки, и пять длинных связок уже висели у нее над головой на стропилах крыльца. Все в ней было округлым — и лицо, и фигура; кожа у нее блестела и лоснилась, как сальная свеча, а седеющие волосы были покрашены хной до цвета той полосы, что идет вдоль спины мула. Эско пододвинул Аде стул с прямой спинкой, затем зашел в дом и принес второй такой же для себя. Он тоже принялся нанизывать бобы. Об обеде ничего не было сказано, и Ада посмотрела на бледное небо. С некоторым разочарованием она заметила, что яркое пятно, где за дымкой стояло солнце, указывало на то, что полдень миновал. Суонджеры давно уже пообедали.