Кавалеры меняют дам

Но всё это было ерундой в сопоставлении с очевидным фактом: если «Мосфильм» понадобился позарез американскому журналу и сюда — не близок свет — прислали такую ораву, то это может свидетельствовать лишь о растущем интересе к нашему кинематографу. Призы в Канне, в Венеции, в Сан-Франциско... в Карловых Варах, в Берлине, в Кракове... Да и сами киноленты, которые с успехом идут в кинотеатрах мира, собирают полные залы, вызывают восторги, делают знаменитыми имена актеров и актрис, возводя их в достоинство кинозвезд...

Добрая примета! Значит, и впредь все флаги будут в гости к нам.

Подтверждения этих ожиданий не замедлили явиться.

Сурин позвал меня на разговор с прибывшими в Москву господами, представляющими известную голливудскую фирму «Уорнер бразерс».

Не стану уверять, что это были сами, в натуре, братья Уорнер, но полномочия гостей сомнений не вызывали.

Гости объяснили, что сейчас компания, которую они представляют, сама не занимается производством фильмов, поэтому никаких предложений о совместном производстве они не привезли и не делают. Однако фирма «Уорнер бразерс» владеет сетью кинотеатров во всех странах мира, сотнями залов, тысячью экранов, и выражает свою готовность вести широкий прокат лучших кинокартин, сделанных на «Мосфильме» — учтите, это очень выгодное предложение!..

Разговор шел через переводчика, и Сурин внимательно слушал перевод того, что говорят гости. Хотя я не исключаю, что он в какой-то мере владел английским, поскольку всю войну провел в Америке, где представлял интересы «Совэкспортфильма». Однако протокол требовал, чтобы участник переговоров с советской стороны изъяснялся на языке страны, которую он представляет. Выслушав братьев, кивнув головой в знак того, что всё понимает, Владимир Николаевич, в свою очередь, задал вопрос с обезоруживающей прямотой:

— То есть, вы не хотите сеять, но хотите жать?

— Oh, yes!.. — воскликнули братья, когда им перевели эту фразу.

Они очень обрадовались, что их так быстро поняли, что не пришлось слишком долго втолковывать этим русским азбучные истины бизнеса, что и здесь, в Москве, слава богу, появились деловые люди.

Сурин рассмеялся от всей души.

Я же был восхищен тем, как он умеет запросто вести беседу с иностранцами, обходясь без экивоков. Не худо бы и самому научиться.

Вскоре мне представилась такая возможность.

Еще один американец объявился на «Мосфильме». — Дмитрий Зиновьевич Тёмкин, — сам представился он, знакомясь со мною.

Я был рад уже тому, что здесь переводчик не понадобится.

Через полчаса я знал о нем достаточно для того, чтобы проникнуться уважением к гостю из Америки. Было даже совестно, что ничего не знал о нем раньше и впервые слышал эту фамилию.

В свое оправдание скажу лишь, что даже в двухтомном «Кинословаре» той поры Тёмкина не было.

Он родился в Петербурге в 1899 году, там же окончил консерваторию и университет. Причин и обстоятельств, заставивших его покинуть родные берега, я не выяснял, но тут, вероятно, ситуация была типовая. С 1925 года Тёмкин жил в США. Будучи музыкантом, он пришел в кино тогда, когда в кино пришел звук. Он сочинил музыку к голливудским фильмам «Алиса в стране чудес», «Чемпион», «Ровно в полдень», «Высокий и могучий», «Старик и море». Музыка трех последних фильмов была удостоена «Оскаров». Позднее имя композитора Тёмкина появилось в титрах кинокартин, которые с успехом шли у нас: «Падение Римской империи», «Золото Маккены». Вероятно, многим будет приятно узнать, что Дмитрию Зиновьевичу принадлежит и душевная мелодия песни «Зеленые поля» (Green fields), которую пели братья Форд, а им подпевал весь мир шестидесятых. В перестроечные времена на нашем радио часто играли шуточную увертюру Дмитрия Тёмкина, в которой использованы фольклорные мотивы — «С одесского кичмана бежали два уркана...» и «Семь сорок».

В Голливуде Тёмкин был известен не только как композитор, но и как удачливый продюсер. Именно его продюсерской инициативе мы обязаны появлением на экранах, в том числе советских, в самый канун второй мировой войны, фильма «Большой вальс» — о жизни, творчестве и любовных приключениях композитора Иоганна Штрауса... Ах, что это была за картина, ах, как там пела «Сказки Венского леса» несравненная Милица Корьюс!..

Это обстоятельство приобретало особое значение в свете того, что Дмитрий Зиновьевич Тёмкин прибыл в Советский Союз, на «Мосфильм», с целью осуществить свою давнюю мечту: создать фильм о Петре Ильиче Чайковском.

Участие в этом проекте самого Тёмкина предполагалось весьма многогранным: автор музыкального оформления, дирижер, продюсер.

Это предложение уже получило поддержку в Госкино. Естественно, что и на «Мосфильме» к нему отнеслись благосклонно.

И теперь нам с Дмитрием Зиновьевичем предстояло провести в совместных трудах немало часов и дней.

Но прежде, чем начнутся дела, я сделаю попытку набросать его портрет. Ведь это очень трудная задача — живописать старика. Морщины, пигментные пятна на лице, потухшие глаза, редкая растительность на темени — всё это обычно нивелирует, делает очень похожими друг на друга стариковские лица, скрадывая именно то, чем они различались в молодые годы.

Между тем, в год нашего знакомства Дмитрий Зиновьевич Тёмкин был не так уж стар: всего лишь 65 лет. Но это нынче для меня всего лишь, а тогда он показался мне очень старым. Маленький рост да еще стариковская сутулость, лицо в сетке морщин и накрапе родимых пятен, какие-то кустики седых волос над ушами...

Из его одежды мне запомнилось пальто на яркокрасной шелковой подкладке. Шинели на подобных подкладках носили царские генералы. А тут, право же, не знаю, зачем он выбрал себе пальто с таким революционным подбоем? В знак лояльности большевикам?..

Я обязан сделать еще одну оговорку, касающуюся его возраста. Вероятно, он вовсе не был таким стариком, каким показался мне. Или же он не ощущал своего возраста (это бывает), поскольку прибыл в Москву не один, а в обществе миловидной блондинки, которая тоже присутствовала в кабинете гендиректора, когда Сурин представлял мне гостей.

Ее звали Нина Апрелева. Она постоянно жила не в Америке, а во Франции, и Тёмкин прихватил ее с собою в поездку из Парижа. Она должна была выполнять обязанности его секретаря. Вполне возможно, что ее функции были и несколько шире, поскольку выяснилось, что Дмитрий Зиновьевич приехал в Россию без жены, так как его супруга давно и тяжело больна, неподвижна, лежит в клинике под капельницей и ее кормят через трубку.

Что же касается Ниночки Апрелевой, то она, повторяю, была эффектной блондинкой, чем-то похожей на недавно усопшую Мерилин Монро, ресницы стрелами, с такою же тонкой талией, округлыми бедрами, стройными щиколотками... она была, право же, очень ничего.

Перехватив мои мимолетные взгляды на секретаршу Дмитрия Зиновьевича, ко мне направился присутствовавший в кабинете молодой человек в черном костюме, то ли из Комитета по кино, то ли из какого-нибудь другого комитета, — и, улыбаясь, между делом, объяснил мне вполголоса, что этой белокурой Мерилин Монро — сто лет в обед, что вот так в парижских салонах красоты наловчились, сволочи, наводить марафет и поддерживать экстерьер, что, вообще, Ниночка Апрелева — дочь белогвардейского генерала, что она увязалась за Тёмкиным в Москву, имея деликатные поручения эмигрантского Общества памяти императора Николая Второго...

Нетрудно догадаться, что после этих доверительных объяснений я больше ни разу и не взглянул на спутницу Дмитрия Зиновьевича, будто ее тут и не было.

Вообще, проблема Нины Апрелевой, судя по всему, вызывала некоторую озабоченность у принимающей стороны. На всякий случай, ее разлучили с патроном, поместив в разные гостиницы: ему подороже, ей — попроще.

Когда же Тёмкин отправился ее проведать, ему в гостинице дали отлуп: нельзя, нету, посторонних пускать не ведено, вот сейчас вызовем милицию. Дмитрий Зиновьевич возмутился, вынул из кармана паспорт и заявил, что он — гражданин Соединенных Штатов Америки, что он не позволит!.. На это какие-то хмельные типы, околачивавшиеся подле регистратуры, доходчиво втолковали ему, что у нас судят не по паспорту, а по морде, а по морде сразу видно, кто он такой...