Шагай вперед, мой караван... (СИ)

Проделав ту же процедуру, Инга отошла в сторонку, слизывая на ходу густую пену из взбитых сливок.

- Да, слушай, я вне себя от возмущения, - вспомнила вдруг она. - Учитель на уроке истории, говоря о Второй Мировой войне, с таким, знаешь ли, пафосом заявил, что войну эту выиграли они - американцы. Нет, ты представляешь! Как тебе это нравится? Если они этому учат в школе, значит это записано в их учебниках как официальная версия. Я лопалась от собственной беспомощности. От того, что не могу вскочить и дать ему по мозгам. Вот где я впервые по-настоящему поняла, как мне не хватает знания их языка.

- Помнишь, что папа говорил по этому поводу? - сказала Вика, хмурясь. - Историю делают политики и историки, преподнося события и факты в нужном им и их стране ракурсе.

Перемена кончилась, и сестры поспешили разойтись по своим классам.

Глава 7

Жить в тесной полупустой квартире впятером становилось все труднее. Девочкам было негде делать уроки, а на дом задавали так много, что приходилось просиживать над книжками и бесконечными эссе часами. Давиду после тяжелого рабочего дня негде было приткнуться - расслабиться, отдохнуть. Не говоря уже о ситуации, в которую он попал со своей girlfriend. Умом Пегги все понимала и соглашалась потерпеть, а вот чувствами управляла значительно хуже. Дважды они чудом не рассорились. Обсудив сообща этот вопрос, семья приняла решение вплотную заняться разделением.

Давид рвался на части. Но ему это нравилось. Ему нравилось быть занятым, особенно если дела доставляли удовольствие. Он по-прежнему не выпускал из поля зрения родителей, которые все еще чувствовали себя беспомощными. Но основные его усилия были направлены на новый бизнес. Заполнение бумаг и оформление документов потребовало уйму времени. В конечном итоге Давиду удалось-таки открыть свое дело. Он снял себе вполне приличный офис в центре Глендейла с небольшим складским помещением при нем, в котором планировал хранить стройматериалы, и уже подобрал двух толковых ребят-строителей. Оставалось главное - найти заказчиков и приступить к работе.

Левон стремился быть все время рядом с сыном. Давид понимал, что он хочет быть полезным, хочет чем-то заняться. Но у него не поворачивался язык сказать отцу правду. Он не мог посадить его на телефон, не мог доверить заполнение счетов в бизнесе, который еще даже не раскрутился, потому что все это нужно делать на английском. И уж тем более не мог допустить, чтобы отец выполнял работу простого маляра, плотника, слесаря или паркетчика.

Когда все разбегались по своим делам, оставаться дома одному для Левона было мучительно. Он начинал ходить из угла в угол, убеждая себя, что совершает моцион. Но, поскольку комната была совсем небольшая, это больше походило на метание зверя в клетке.

Он выходил на балкон и, облокотившись о перилла, уперался взглядом в стену соседнего дома. Некогда белая краска, потемнев от городской пыли, стала серой, как дождливое небо. Левон уже знал наизусть каждую щербинку на этой стене, каждый нарост. Больше разглядывать было нечего. Две трети балкона занимали собранные в кучу складные лавки, стол и раскладушка, так что для Левона оставалось совсем мало места. Собственно не было для него места и во всем Большом Лос-Анджелесе. Привыкнув быть личностью востребованной, вершащей дела людей и предприятий, он болезненно переживал сейчас свою полную отстраненность от активной жизни.

Была на его душе и еще одна боль. Левон не мог простить себе, что бросил на произвол судьбы могилы родителей, что лишен возможности, как прежде, регулярно навещать их, поддерживать в идеальном порядке. Даже живя уже в Москве, он, как минимум, дважды в году устраивал себе командировки в Ереван, подолгу сидел на кладбище, мысленно беседуя с отцом, и особенно с матерью, к которой был очень привязан. Ему казалось, что могилы это единственная ниточка теперь, сохранившаяся между ними. А он эту ниточку добровольно порвал.

Ответ на его тайные терзания пришел самым неожиданным образом. После ужина семья собралась перед телевизором, постигая через экран американскую псевдореальность. Заметив, что младшая дочь снова уединилась на балконе, Левон вышел за ней. По тому, как Вика обернулась, ему показалось, что она поджидала именно его. Безо всяких вступлений дочь взяла отца за руки и участливо заглянула в глаза:

- Я должна тебе кое-что сказать, папа.

Решив, что она хочет поделиться с ним какими-то школьными неприятнос- тями, он ободряюще улыбнулся:

- Валяй, дочура. Я весь внимание. Тебе нужен мой совет?

- Боюсь, что совет нужен не мне, а тебе. Ты позволишь?

Однако... Он посмотрел на нее с любопытством. Мало кто отваживался давать ему советы.

- Ну-ну. И что же ты хочешь мне посоветовать? - Тон, вопреки его воле, получился насмешливо-покровительственным.

- Папа, - совсем тихо, но очень внятно проговорила девочка.- Тебе следует отпустить их.

- Кого мне следует отпустить и куда? - не понял Левон.

- Бабушку и дедушку. Твоих родителей.

Глаза Левона широко раскрылись.

- Понимаешь, папа, у каждой души свой путь, - не давая возможности себя перебить, быстро заговорила Вика. - Покинув тело, душа возвращается туда, где ей следует быть. У нее есть свои цели, свое назначение. Она больше не является тем, кем была на земле, в физическом теле. Но если об ушедшем слишком сильно тоскуют, постоянно будоражат и призывают его, душа этого человека не может окончательно покинуть наш мир и уйти... Тебе нужно осознать, папа, что твои родители уже не твои родители, а свободные души, обитающие в ином мире. Отпусти их с любовью и с миром. И тебе сразу станет легче.

- Что ты такое несешь, Виктория? - вспылил Левон. Он не допускал вторжения в свой внутренний мир, даже если это была его любимая дочь. Но все же ворчливо пробормотал: - Что значит “отпусти”? Кто тебе сказал, что я их не отпускаю?

- Бабушка.

Он уставился на нее почти с негодованием.

- Ну знаешь! Есть вещи, с которыми не дозволено шутить.

- Бабушка просила передать, - невозмутимо продолжала Вика, - что тебе нет нужды стремиться к их могилам. Там покоятся всего лишь их “бренные останки”. Извини, она именно так выразилась. А души не имеют постоянной прописки. Она уже несколько раз посещала тебя здесь, в Америке, чтобы объяснить тебе это. Но ты не увидел и не почувсвовал ее присутствия. Поэтому она вынуждена была об- ратиться за помощью ко мне.

- Умоляю, прекрати, - простонал Левон. - Ты делаешь мне больно.

- Я выполняю данное мне поручение. Бабушка хочет, чтобы ты знал, что ты им ничего не должен.

- Господи, да откуда же ты можешь знать, чего “хочет” бабушка!

- Этой ночью она сама пришла ко мне... во сне, и попросила поговорить с тобой. Не сердись, папа, я не могла не исполнить ее просьбу.

Он долго молчал, переваривая услышанное. Но именно “переварить”-то он и не мог. Так уж Левон был устроен, что верил только в то, что способны воспринять его физические органы чувств.

- Ты сказала, что душа уже не является тем, чем была при жизни, - попытался он подловить дочь. - Тогда почему ты решила, что во сне тебя посетила именно бабушка?

- Души могут являться оставшимся на земле близким в том виде, в каком их знают и помнят.

Не сказав больше ни слова, Левон резко повернулся и, пробив лбом дверную сетку, покинул балкон.

Глава 8

Позвонил Сергей, напомнив Левону и Лане, что на завтра они приглашены к Гофманам, и предложил ехать вместе, поскольку без него им дом доктора наверняка не найти. Несмотря на душный вечер Лана принарядилась, надела украшения и туфли на высоком каблуке. Заставила и Левона, как он не сопротивлялся, облачиться в костюм и галстук.

Промчавшись с десяток миль по фривею, Сергей съехал на узкую, извилистую, слабо освещенную дорогу, которая долго карабкалась вверх по склону холма и, достигнув вершины, побежала горизонтально, петляя в густой сени деревьев.

- Да уж, мы бы точно тут заплутались, - озадаченно озираясь по сторонам, заметила Лана.