Море и яд

‑ А вдруг возьмет да и поправится...

‑ Еще чего! ‑ фыркнул Тода. ‑ Брось ты эти нелепые сантименты. Ну, хорошо, ты ее спасешь, а толк‑то какой? Все палаты забиты такими же безнадежными, а ты неизвестно почему носишься с одной этой старухой!

_ Да не ношусь я совсем...

_ Может, она напоминает тебе мамашу?

_ Не говори глупостей...

‑ Ну и хлюпик ты! Прямо барышня из модного романа.

Сугуро густо покраснел, словно кто‑то подглядел его тайну, и бросил стеклянные пластинки в дальний угол полки.

Он не знал, как объяснить Тода свое отношение к старушке. Ему было стыдно сказать: «Эту больную я считаю своим первым пациентом. Мне нестерпимо больно видеть каждое утро в общей палате ее седую голову, я не могу смотреть на ее руки, тонкие, как куриные лапки...» Признайся он в этом, Тода засмеет его. Скажет, что с такими взглядами медику в современном мире не прожить.

‑ Такое уж сейчас время, все умирают, ‑ сказал Тода, убирая глюкозу в ящик стола. ‑ Один умирает в больнице, другой гибнет под бомбами. Сердобольность к старухе делу не поможет. Лучше разрабатывать новые методы, полностью излечивающие легочный туберкулез.

Тода снял со стены халат, просунул руки в рукава и с назидательной улыбкой старшего вышел из лаборатории.

Три часа. Послышалась торопливая беготня медсестер по коридорам. Больные потянулись на кухню с чайниками. К хирургическому корпусу подкатил бежевый автомобиль. В него уселись маленький толстый человек в форме и военврач. Дверца с шумом захлопнулась, и машина плавно покатила по отливающему свинцом асфальту. Казалось, эти два импозантных человека принадлежат к совершенно иному миру, бесконечно далекому от сумрачных лабораторий и вонючих палат, забитых больными.

В машине сидели профессор Кэндо и его ассистент Кобори. Видимо, совещание закончилось. Сугуро совсем приуныл. Дай бог, чтобы оно на этот раз прошло удачно, не то шеф опять будет ходить мрачнее тучи!

В институте месяц назад скончался от инсульта декан лечебного факультета Осуги. Случилось это во время совещания, на котором присутствовали командующий Западным военным округом, военврачи и чиновники из министерства просвещения. Неожиданно старик поднялся и, шатаясь, пошел в уборную. Когда, услышав глухой звук падающего тела, туда прибежали люди, он хрипел, вцепившись в цепочку смывочного бачка.

Через неделю в институтском дворе состоялись похороны. День был пасмурный, холодный. Ветер, дувший с моря, носил по двору черную пыль и клочья газет. Под парусиновым тентом, положив руки в белых перчатках на эфесы сабель, сидели, широко расставив ноги, высшие чины Западного военного округа. Тощие профессора в форме, с усталыми лицами рядом с ними имели жалкий вид. Один из офицеров, прочитав длинную речь перед портретом покойного, призвал присутствующих деятельно проявлять верноподданнические чувства.

Даже Сугуро, всего лишь скромный практикант клиники, мог догадаться о тех страстях, которые разгорелись между профессорами из‑за кресла декана лечебного факультета. Недовольное лицо профессора Хасимото говорило об этом достаточно красноречиво. Последние дни шеф во время обхода все чаще придирался по пустякам к персоналу, выговаривал больным.

Тода считал, что большинство профессоров были просто «окручены» заведующим вторым хирургическим отделением Кэндо. Несмотря на то, что преимущества ‑ возраст, стаж ‑ были, казалось, на стороне Хасимото, шефа Сугуро и Тода, он не имел всех шансов на успех. Группа Кэндо заблаговременно укрепила свой позиции, установив тесный контакт с командованием Западного военного округа. Тода утверждал, что профессор Кэндо негласно пообещал командованию в случае его избрания деканом целиком предоставить раненым второй корпус клиники.

Постоянная связь между Кэндо и командованием поддерживалась, по словам Тода, при посредничестве бывшего доцента второго хирургического факультета, а ныне военврача Кобори.

Молодому практиканту Сугуро все эти хитроумные интриги казались темным лесом. К тому же они никак не могли повлиять на его будущее. «Я не чета Асаи или Тода, разве мне удержаться в клинике! ‑ рассуждал он. ‑ С меня хватит, если устроюсь фтизиатром в какой‑нибудь горный санаторий. А потом эта действительная служба ‑ все равно скоро придется распрощаться с институтом».

С наступлением сумерек у парадного подъезда второго хирургического факультета все чаще останавливаются машины защитного цвета. Неуклюже стуча саблями о сапоги, дверцы открывают военврачи‑практиканты с зелеными петлицами. Толстый профессор Кэндо величественно садится в машину. Опять шеф будет ко всем придираться. Да, последние дни он не в духе...

В половине четвертого ‑ это время обхода ‑ Сугуро вместе с Асаи, с Тода и со старшей сестрой ждали профессора у его кабинета.

‑ Ну, как там совещание? ‑ часто моргая, шепотом спросил он у Асаи, который перебирал карточки больных.

‑ Не знаю.

И Асаи многозначительно посмотрел на Сугуро: какое, мол, тебе, несчастному лаборантишке, до этого дело!

‑ Вы бы лучше... Где, кстати, анализ желудочного сока Мицу Абэ? На всякий случай, вдруг его шеф потребует.

Этот Асаи, в недавнем прошлом военврач, изо всех сил старался закрепиться в хирургическом отделении. Ассистентов не хватало, вся молодежь была призвана в армию на краткосрочную службу, и Асаи не терял времени зря. По слухам, он обручился с племянницей шефа.

Сугуро, заикаясь, пытался что‑то сказать, но Асаи отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и снова углубился в картотеку.

В четыре часа зимнее солнце скрылось за тучами. Стало быстро темнеть. Наконец из кабинета вышел шеф в сопровождении старшей сестры Оба, которая была также и его секретарем. Они казались очень уставшими.

Зеленый галстук шефа съехал набок. Всегда аккуратно причесанные серебряные волосы прядями спадали сейчас на потный лоб. Таким его еще никогда не видели.

Со студенческих лет Сугуро, наблюдая издали за профессором Хасимото, лучшим хирургом лечебного факультета, испытывал какой‑то непонятный страх и вместе с тем восхищение. Точеное, скульптурное лицо профессора, несомненно красивое в молодости, с годами приобрело высокомерное выражение. Вспомнив почему‑то жену шефа, белокурую немку, с которой Хасимото познакомился, когда учился за границей, Сугуро с тоской подумал, что ему, деревенщине, нечего мечтать о такой судьбе.

‑ Быть сегодня буре, ‑ шепнул, подойдя, Тода. ‑ Ты что, действительно не взял сок у этой Мицу?

‑ Я пытался, ‑ нехотя ответил Сугуро, отводя глаза, ‑ но бедняжка никак не могла проглотить трубку. Она так измучилась, и я ее пожалел...

Среди больных туберкулезом встречаются люди, которые упрямо утверждают, что у них нет мокроты. Мицу Абэ именно такая. Мокрота у Абэ, конечно, была, только она проглатывала ее со слюной, и поэтому мокроту эту у нее приходилось извлекать вместе с желудочным соком. Но сколько Сугуро ни пытался заставить женщину проглотить резиновую трубку, она, давясь слезами, выталкивала ее.

‑ Ну что с тобой делать! ‑ подняв плечи, воскликнул Тода. ‑ Если уж старик поинтересуется, скажи, что результат положительный.

Обход начался с общей палаты. Короткий февральский день ушел, оставив бледный свет только

у окон. Когда профессор Хасимото, ассистент Асаи, старшая сестра Оба, Тода и Сугуро впятером появились в палате, сиделка поспешила зажечь лампочки, затененные маскировочными колпачками. Несколько больных торопливо уселись на койках, высунув руки из‑под одеял.

Воздух в палате был тяжелый. С каждым днем становилось все больше больных, готовящих себе пищу прямо в палатах, едкий запах дыма, перемешанный с запахом пота и мочи, заполнял коридоры клиники.

И Сугуро, хотя это повторялось изо дня в день, снова заметил, как переменились больные, когда в палату вошел профессор. Да, на него, Сугуро, они смотрели совсем иначе. Когда он по утрам приходил в палату, они, свесившись с коек, с хитрой улыбкой умоляли его:

‑ Сугуро‑сан, дайте что‑нибудь от кашля, замучил, проклятый!