Прерванная юность (СИ)

Немецкий солдат, не доходя несколько метров до них, указал винтовкой вдаль и крикнул:

- Los! Schnell!

Анна с сыном пошла вперед.

Вражеские пехотинцы выдавили людей на большак, сбили в большую толпу и погнали на станцию Тайцы, как разношерстное стадо: солдаты, женщины, гражданские пожилые мужчины и дети.

На привокзальной площади от толпы отделили красноармейцев и пожилых мужчин, отвели в сторону. Женщины и дети остались стоять на месте. Первое оцепенение у людей прошло, они осматривались и некоторые переговаривались.

Анна только сейчас заметила, что у нее за спиной висит самодельный рюкзак. Небольшой чемоданчик с вещами Олега потерялся при обстреле - где и когда не заметила даже. В простом мешке с приделанными к нему веревочными лямками лежали белье Анны Максимовны, хлеб, вареный картофель и кусочек свиного сала. Все, что успела собрать, когда спешно покидала дом.

- Что с нами будет теперь? - робко спросила какая-то молодая женщина.

- На что им бабы с детьми? - громко ответили из толпы, - подержат и распустят по домам!

- Ага, отпустят и скажут: "Простите", - насмешливо пробурчала Анна Максимовна. - Нет, уж пристроят куда-нибудь или работать заставят.

- Взрослых пускай забирают, а детей отпустили бы, ироды, - сказала пожилая женщина рядом с Анной.

- Да, куда пойдут они без матерей? - возразила Анна Максимовна. - Уж лучше вместе мыкать горе, все под присмотром останутся.

- И то верно, голубушка, но смотреть больно, как страдают дети. Скорее бы решали с нами, а то сил нет стоять на ногах.

Вскоре пришел какой-то чин и через переводчика сообщил:

- Мы не воюем с мирным населением. В целях сохранения ваших жизней завтра эвакуируем от фронта в тыл.

Затем составили какие-то карточки на каждого, женщин и детей осмотрел врач, что-то записал в них.

Потом людей вывели на дорогу и под конвоем погнали к колхозному амбару. В просторном сарае оставили до утра. Продуктов не дали, только поставили ведро воды на всех. Каждый достал на ужин, что прихватил с собой. Анна накормила Олега, притащила охапку соломы, сваленного в углу сарая и приготовила ложе для себя и сына.

- Привыкай, сынок, теперь мы не дома. Где укажут, там и хата для нас.

Утром всех построили, повели по дороге на запад. На марше убежать невозможно: позади и по сторонам колонны охранники с винтовками, укрыться в лесу было немыслимо. Очень тяжело было женщинам с маленькими детьми. Они выбивались из сил, но не спускали с рук малышей.

Олег невозмутимо шагал рядом с матерью, казалось, его не брала усталость. Анна благодарно похлопала мальчика по плечу:

- Терпишь, сынок, молодец, не всегда нас будут гнать, как стадо, когда-то придет конец пути.

Какой-то добрый человек с подводой, который повстречался, когда проходили деревней, развернул лошадь и загнал ее в толпу. Затем сунул вожжи одной женщине с ребенком на руках и сказал:

- Вот, возьмите. На телегу посадите детей, все легче будет!

- Как же ты без лошадки теперь? - спросил кто-то.

- Все едино отберут ее немцы, как гужевой транспорт, а так послужит своим! - крикнул издали мужчина. Охранники не возражали, и на телегу усадили самых маленьких детей. Олегу места не нашлось на ней, хватало малышни, поэтому он, как и дети постарше, шагал самостоятельно.

По пути колонну останавливали на десять минут для отдыха и снова гнали вперед. Немцы не кормили, и только хозяева дворов, где останавливались на ночлег, варили картофель и давали людям. Анна удивлялась, как они выжили в трехдневном переходе. В деревне Голенищеве Псковской области немцы вызвали старосту. Пять женщин передали ему, чтобы распределил по домам для проживания. Вместе с ними оказались трое детей. Колонна отправилась дальше.

Анна с Олегом, еще четыре женщины, мальчик и девочка остались стоять напротив невысокого тощего мужчины средних лет, который долго буравил колючим взглядом притихших людей. Затем он громко вздохнул и заговорил:

- Ну куда я вас определю для житья? Сами пухнем c голодухи, не ведаем, как дотянуть до нового урожая. Не по нашему достатку гости.

- Так пристрели нас из ружья. Дешевле будет! - Анна зло смотрела на мужчину. Староста помолчал, тоже наблюдая за молодой женщиной, потом резко ответил:

- Язык твой прежде ума рыщет, беды ищет! Кто такую возьмет к себе?

- Остерегаться нужно молчаливых людей, слыхал такую мудрость?

- На словах, как на гуслях, посмотрим, как на деле! - мужик больше не стал препираться с женщиной. - Ладно, идем, определю по хозяевам, а там, как знаете.

Анна Максимовна и Олег вошли в большую горницу и остановились у двери. За обеденным столом у окна сидел высокий и немолодой мужчина, рядом стояла миловидная женщина, а за перегородкой слышались голоса детей. Черноволосый мужчина смотрел удивленно на гостей и молчал.

- Вот, на постой определили к вам. Меня зовут Анной, а это - мой сын, Олег. Здравствуйте, добрые люди.

- Ну раз приставили к нам, то против власти не попрешь! - сказал хозяин. - Меня зовите Трофимом, мою супругу - Марфой, а за печкой возятся наши внучки, Маша и Дарья. Угол вам отведем в избе за занавеской, топчан соорудим. А вот, как столоваться думаете? Самостоятельно, или платить желаете за наш хлеб?

- Я бы отработала, если кормить станете, - тихо сказала Анна.

- Понятно, что в рот, то спасибо!

- Да вы проходите к столу, садитесь, что у порога стоять, - пригласила Марфа. - Поди, устали с дороги.

Хозяева кормили постояльцев всю зиму. Они варили на всех картофель, давали по куску хлеба и стакану молока. Анна носила из колодца воду, мыла в доме полы, стирала белье, старалась отработать хлеб. Но с приходом весны 1942 года хозяин предупредил:

- В углу не отказываем, а вот питайтесь теперь сами. Клок земли выделим, семенной картошки дадим. Что вырастите, то и съедите, а нам деток поднимать надо, самим есть хочется тоже. Уж не обессудьте, а просите помощи у новой власти, раз определила в наше село.

Анна, оставшись без средств существования, сначала отправилась по деревням попрошайничать. Она стыдливо протягивала руку, придерживая за плечи сына, и просила подать кусочек хлеба на пропитание. При этом женщина суетливо крестилась и жалостливо причитала:

- За ради Бога!

Но давали им не очень охотно и мало. Жители роптали, что деревни перенаселены, им в тягость лишние люди.

Тогда Анна Максимовна отправилась в немецкую комендатуру в районный городок. Предварительно согласовала поездку со старостой, потому что покидать место проживания надолго, было запрещено. Олега оставила у хозяев, чтобы легче отпустили. Ей, как считали все, очень повезло. Немцы приставили Анну работать на сахарном заводе. За что обещали выдавать паек хлебом, подсолнечным маслом и пшенной крупой. Анна Максимовна засеяла огород, каждый день бегала семь километров на работу и обратно, поручив поливку грядок Олегу. Жизнь, казалась, налаживалась. Хозяин дома повеселел и частенько менял молоко и теплые вещи на подсолнечное масло.

С приходом лета поселенцы собирали щавель, съедобные побеги хвоща, из них варили зеленый суп.

Однажды Анна с сыном рвала зелень на лесной поляне. Погода стояла теплая, и они наслаждались после холодной зимы щедрым лучам солнца, буквально залившим зеленую, благоухающую и поющую всеми голосами птиц, закрытую хвойным смолистым лесом прогалину тайги.

Мать и сын, пробираясь через валежник на другой конец делянки, неожиданно наткнулись на своего хозяина, который стоял с мешком возле двух молодых людей в немецкой форме с автоматами в руках. Судя по всему, Трофим только что хотел отдать им в мешке караваи хлеба и картошку.

Все растерялись, стояли, молча, переглядываясь.

- Вот, конский щавель растет здесь хорошо. Мы собрали малость на ужин, - показала Анна на корзину, полную сочных листьев.

- Вишь ты, молодцы, так и протянете до урожая, скоро грибы полезут в лесу, веселее дело пойдет! - наигранно весело заметил хозяин. - Я вот сыну гостинец принес. Он в городе служит с товарищем, не часто видимся.