Меловой крест

Напротив, я чувствовал непривычную, ничем не сдерживаемую свободу. И это чувство безмерной свободы переплеталось в моей душе с безмятежным восторгом всепрощения.

Я удивлялся, как я мог до сих пор существовать без этих, таких простых и понятных, ощущений. Я, занятый каждодневной мелочной рутиной, всю жизнь проходил мимо главного, не считая это главным.

Я принимал за главное второстепенное. И бездарно, беспечно тратил невозвратные годы на это второстепенное, изо дня в день убивая в себе данный свыше счастливый дар жизни.

Мне припомнилось, что Юрка посетили подобные мысли, когда он неожиданно для себя избежал угрозы лишиться подствольной части своего детородного органа.

Оказывается, к некоторым разделам Истины можно подобраться разными путями…

…В голубом сияющем свете эфира мерцали мириады золотых пылинок. Омываемый золотым теплом, я поднимался все выше и выше.

Я вдруг обрел тело, но это было другое тело. Оно не было отягощено земными болезнями, оно было продолжением моей души… И оно было прозрачно. Сквозь него я видел золотые блики астральной пыли, клубящейся вокруг меня.

Наше воспарение продолжалось. Впереди был яркий, никогда на земле не встречавшийся мне свет, который не слепил меня, а успокаивал.

Мы оказались на берегу озера. Темно-синяя хрустальная вода омывала низкие песчаные берега, покрытые изумрудными полянами, на этих полянах, прямо на траве, сидели люди в белых просторных одеждах. На их лицах я прочитал выражение неземной радости, спокойного восторга и благодати.

В еще остающееся земным сознание ворвалась несвоевременная мысль о поразительной похожести этих счастливых обитателей Рая на пациентов какой-нибудь дорогой психиатрической лечебницы где-нибудь в предгорьях Тюрингского Леса или Швейцарских Альп.

Обозвав себя нравственным извращенцем, я отогнал недостойную мысль, изо всех сил желая духовно соответствовать тому, что было вокруг меня, и стараясь сосредоточиться на хороших, положительных мыслях о вечном покое и своем духовном возрождении.

Я увидел сияющие глаза Ундины, и мною овладело предчувствие беспредельного счастья. Я уже знал, кого встречу через мгновение. И они явились, эти бесконечно дорогие мне создания, покинувшие меня в разные годы.

Они возникли внезапно, как добрая, долго ожидаемая неизбежность. Они обступили меня, и слезы печальной радости полились бы из моих глаз, если бы моя душа могла плакать.

Если бы мои уста могли говорить, я бы спросил каждого из них о том, о чем не успел спросить их тогда, когда они были живы. Но они поняли меня, и я узнал от них, что все равно все ответы надо искать на земле. При жизни.

Но мне этого было мало. Я жаждал узнать ответы на свои вопросы незамедлительно. Я ведь уже искал эти ответы на земле, но не смог найти.

— Нет, нет, — они были непреклонны, — ищи. Здесь нет ответов на вопросы, которые мучили тебя всегда.

— Я хочу остаться здесь, с вами, — безмолвно молил я.

— Еще не время, — понял я их ответ, — ты мало страдал, ты не можешь еще быть с нами, еще рано… Впереди у тебя долгая жизнь…

— Я мало страдал?! Да я только этим и занимался! А когда я умру?

— Ишь чего захотел! Этого не знает никто…

— Почему я родился? Зачем? Какого черта?..

— Не богохульствуй! Ты не на земле!

— И все-таки, зачем я родился?

— Это ты должен понять сам…

— Ну вот, о чем ни спросишь… Я хочу остаться с вами… — заныл я, и вдруг у меня вырвалось: — Простите меня! Простите меня за все!

— Мы прощаем тебя. На тебе нет вины. Ты всего лишь человек. Слабый человек… Ты хочешь быть с нами? Еще не время… Ты не можешь остаться здесь. Твое место на земле. Ты должен исполнить свое предназначение… Это твой долг перед нами. Господом тебе дарована жизнь, и ты не можешь вольно распоряжаться ею. И ты не должен сокращать ее, даже если тебя когда-нибудь неудержимо потянет к смерти.

— Нам пора, — вторглась в безмолвный разговор вдруг заволновавшаяся Ундина. — Нам пора, мы можем не успеть вернуться назад.

— Прощайте, вернее, до свидания! Прощайте… Если бы вы знали, как мне не хватает вас… Как я скучаю…

— Скорее! Скорее! — страшно кричала Ундина.

— Когда?.. Когда я снова встречу их? — вновь обретенным голосом спросил я Ундину.

— О, это вопрос не ко мне… Пора лететь! Назад! Скорее к земле! Когда-нибудь у вас будет время — целая вечность — спрашивать их о чем угодно…

Я высвободился из своего временного, легкого, послушного тела и, стремительно набирая скорость, понесся рядом с Ундиной назад, к своей земной жизни…

И снова в радостном вихре, в золотых переливах блистающего голубого эфира, вращаясь и сливаясь со сверкающими в этом свете, кружащимися вокруг самих себя, солнечными пылинками, мы полетели вниз, к земле. Туда, где нас ждали наши греховные тела и земные дела…

Счастливый упоительный полет длился недолго. Чем ближе была земная жизнь, тем строже, тяжелее и безотрадней представлялась она мне. И тем большей тяжестью наливалась душа, которая опять входила в земное тело.

И уже не светлая безмятежная грусть и нежная печаль полнили мое сердце, а смятенность и тревожная неуверенность и привычный с юных лет страх перед неизвестностью будущего.

И это будущее неудержимо наваливалось на настоящее, мгновенно превращая его в прошлое.

Счастливый упоительный полет длился недолго… Как близко, оказывается, друг к другу находятся жизнь и смерть. И как близки эти два мира! Вот бы их объединить!..

Я перечитал написанное, и мне стало смешно. Не знаю почему. Не то чтобы я сфальшивил. Я был искренним. И я хотел быть предельно честным и точным.

Я, как мог, описал то, что чувствовал и видел. И, поверьте, когда писал, и в мыслях не имел кого-то рассмешить, но получилось то, что получилось… Возможно, виноват избыточный пафос. И лубочная манера повествования. Откуда у меня все это?! Сечь меня некому…

…Хотя, если быть совсем уж честным, в моем восприятии путешествия на тот свет все же было что-то от комедии дель арте. А именно: неискоренимое желание на всех, даже на покойников, надеть маски. Может, в этом повинна моя привычка ко всему подходить с иронией, недоверием и насмешкой?.. Кстати, на мой взгляд, в масках люди подчас выглядят куда убедительней и естественней, чем без них…

Умению смотреть на жизнь как на разыгрывающийся перед тобой спектакль я научился у Юрка. Он считает, что все ценности мира необходимо постоянно подвергать строжайшей ревизии, издевательским смехом испытывая их на прочность, чтобы, как он говорит, в эти ценности не могла просунуться пошлость…