Режиссер

— В чем дело? Что ты хочешь мне доказать?

— Я загораю, — спокойно отвечает она. — Если хочешь, могу одеться.

— Не надо.

Она ищет его взгляд, пытаясь говорить с той же беспечностью.

— Ингмар, вокруг ни души.

— Зачем ты тогда лежишь тут всем напоказ?

— Прекрати, — говорит Кэби, садясь и обнимая колени руками.

— Надеешься, что…

— Ты можешь оставить меня в покое?

Он встает с шезлонга и, пройдя через весь дом, закрывает за собой дверь. Чувствует зуд под коленями, но, не останавливаясь, идет по садовой дорожке перед домом к автомобилю, поворачивает ключ зажигания, включает передачу, жмет на газ и так резко выжимает сцепление, что колесо буксует, выкидывая из-под себя струю гравия.

Развернувшись, он проезжает мимо вывесок, которые они, хохоча, нарисовали вместе с Ленн: «Вход воспрещен!», «Осторожно, злая собака!», «Берегитесь страшных злых обезьян!» и так далее.

Ингмар стоит у окна, рассматривая неровную асфальтовую дорогу, ведущую вдоль казематов, и мощный дуб рядом с воротами «Фильмстадена» [9].

За спиной у него Ленн выдвигает датский стул из гнутой фанеры с тонкой талией, кладет на стол накопившуюся с четверга почту и, возвращаясь к пишущей машинке, говорит, что позавчера ему звонил журналист.

— Какой?

— Наверное, не стоит называть его имя, но…

— Что ему надо на этот раз?

— Он слышал, — медленно произносит Ленн, переворачивая страницу, — что «СФ» [10] собирается выпустить самый скучный фильм в истории шведского кинематографа. Продолжает писать статью о том, как повернутся события.

— Какой идиот растрепал всем о моем фильме? — спрашивает Ингмар, чувствуя, что его клонит в сон.

Лицо у него уставшее, он, прищурившись, смотрит на летний день за окном.

Листья бьются на ветру, поворачиваясь попеременно ослепительной изнанкой и темным лицом.

Закрыв глаза, он думает о Воромсе. Отец не переносил тамошний яркий свет. Говорил, что это невыносимо, и поверх опущенных жалюзи вешал на окна плотные шторы. Он лежал на кровати с закрытыми глазами.

— А матери сюда нельзя?

Ингмар замечает, что стоит на балконе летнего домика, зажмурившись и облокотившись о перила, над головой потолок с чудным деревянным сводом.

В ноздрях шевелится прилетевший издалека аромат раскаленного гравия.

В животе что-то надрывается.

Серебристая лужайка накреняется в расплывчатой темноте.

Раздаются отчаянный лай Тедди и голос старшего брата, который повторяет что-то у него за спиной, призывный и издевательский.

Даг даже не догадывается, как легко было прыгнуть, думает Ингмар.

Он открывает глаза: неуклюжая фигура проскальзывает в контору, отражаясь в оконном стекле на фоне темного фасада «Фильмтекник» [11].

— Бенгт, — бормочет Ингмар, не оборачиваясь.

— В этом году ты делаешь «Райский сад» [12], — запыхавшись, говорит тот. — А «Как в зеркале» [13] еще небось не готово?

— В каком смысле?

— Сценарий «Райского сада» и этой самой «Росписи по дереву» [14]. А как насчет Стриндберга для Радиотеатра? А «Чайка в Мальмё»? «Похождения повесы» для «Оперы»? Подумай, кому нужен бергмановский фильм про отчаявшегося священника?

— Да, немногим.

— Я разузнал, что в правлении денег хватает, но никто не заинтересован в производстве этого фильма.

— Димлинг считает, что…

— Я сделаю все, чтобы его отменили.

— Спасибо за откровенность.

Ингмар не видит, какую книжку берет с полки и рвет пополам. Швырнув ее на пол, он тянется за следующей, рвет в клочья и бросает в стену. Достает новую и запускает ее через всю комнату, опрокидывает все книги, стоявшие на полке.

Запыхавшись, подходит к письменному столу и набирает номер Димлинга. Руки дрожат, пот щекочет затылок.

— Я тебя разбудил?

— Что? А, да нет, что ты.

Ингмар говорит быстро, рассказывает, что готовится заговор с целью помешать съемкам. В прессу просочились сведения о том, что это скучнейший фильм в шведском кинематографе.

— Могу себе представить их недовольство, — с расстановкой говорит Димлинг.

— Но почему именно сейчас? Ведь «Девичий источник» прошел довольно успешно, и…

— А где наконец сценарий? Без него…

Димлинг кашляет, а Ингмар заверяет его, что сценарий готов. Надо только сделать копии, объясняет он. Отец прочитал его уже трижды.

— Абсолютно готов — завтра он будет у тебя.

— Наверное, лучше все-таки отложить съемки на потом, — отвечает Димлинг.

Началось все с того, что он разложил оловянных солдатиков и зверей в стеклянные банки и закрыл крышкой. Пусть свет, преломившись в стекле, попадает внутрь и отбрасывает тени. Разумеется, он не верил, что они говорили всерьез.

Ингмар в одиночестве сидит за маленьким монтажным столиком с четырьмя тарелками. Нога лежит на педали. Отражаясь, свет падает на его лицо. Слышно только, как жужжит мотор, вращаясь, пыхтит бобина и хлопает лента.

И вот раздаются писклявые голоса. Беседа окончена, и неуклюжий мужчина выходит из комнаты.

На экран проецируется картина: матовая поверхность. Ингмар видит себя, порывистыми движениями он швыряет книги на пол.

Он быстро проматывает этот эпизод и снова замедляет пленку.

— Не стоило ради нас убираться, — говорит Бёрье Люнд чужим низким голосом, расхаживая среди разбросанных, порванных книг.

Почему-то в руке у него ножницы, а Гуннар [15] сделал себе на голове маленький смешной пробор, пошутив, что теперь будет ходить только так.

— Мне нравится.

— Тебе, может, и нравится, — улыбаясь, говорит Ингмар. — А про нас ты подумал? Ведь нам придется любоваться на твой проборчик всю осень.

— Ты бы лучше сделал себе причесочку а-ля Кеннеди, — смеется Бёрье.

— Нет уж, оставлю пробор, — отвечает Гуннар.

Бёрье проводит рукой по его волосам, прихватывает светлые кончики:

— Это у тебя со съемок «Райского сада» осталось?

— Давайте представим себе, — говорит Ингмар, — какой была бы жизнь этого пастора? Ведь никто больше не указывает ему, во что одеваться и как причесываться.

— И что?

— Он покупает ту же одежду, что и всегда, таскается к тому же парикмахеру во Фростнесе, когда припрет.

Они смеются.

— Он не менял прическу со школьных времен, — продолжает Ингмар. — Это, конечно, довольно-таки неприятно, Гуннар, но придется вернуться к дурацкому пробору.

— Школьник! — прыскает Бёрье.

— Который лишь слегка повзрослел, — говорит Ингмар. — Надо постричь его так, чтобы это было понятно.

— Кому вообще нужны актеры, раз есть парикмахеры, — бормочет Гуннар.

— Зачем ты все делаешь таким плоским? — спрашивает Ингмар.

— Хочешь сказать, у меня плоские волосы?

— Да уж, пышностью мысли ты не отличаешься.

Гуннар смеется.

Открыв дверь, Бёрье предлагает постричь его так, чтобы старая прическа угадывалась по отросшим волосам, как будто пастор давненько не был у парикмахера во Фростнесе.

Ингмар заходит в отдельный розовый кабинет в ресторане. П. А. надувает щеки, а Свен [16], отвернувшись, хохочет.

— Иногда я думаю, сколько тут всяких возможностей: шикарное точечное освещение, можно снимать волосы против света, а передние планы какие, перспективы, да…

— Приходишь, например, и говоришь: сделайте так, чтобы ни единой тени, — размышляет Ингмар. — Как в обычный ноябрьский день.