Человек случайностей (др. изд.)

– Как ты, мама? – спросила она. Сам вопрос прозвучал бессмысленно, деревянно, тупо.

Элисон пробормотала что-то, какие-то слова. Она и раньше пыталась выговорить что-то похожее. Как будто слово «древ…».

Шарлотта посмотрела на окно. За ним виднелось темнеющее вечернее небо. Под окном когда-то росли две липы, но их срубили. Элисон так хотела, и Шарлотта устроила. Потом Элисон стало жаль, и она все повторяла: «Мои любимые деревца, бедные деревца, погубила я вас». Шарлотта сурово осуждала такую сентиментальность. Столько на свете вещей, куда более важных и достойных жалости.

– Без деревьев лучше, – сказала Шарлотта. – Больше света.

Мать снова пробормотала что-то.

– Больше света, – повторила Шарлотта. – Лучше.

Боже, спаси меня сейчас от жалости к ней, взмолилась Шарлотта, потом пусть, но не сейчас. Уходи, уходи с миром. Бедная, бедная мамочка. Она прожила хорошую жизнь, но какое теперь это имеет значение, да и так ли это было?

– Тебе удобно? – спросила Шарлотта. Коснулась подушки, коснулась тусклых волос лежащей, в последнее время постоянно распущенных, что иногда в полумраке делало ее похожей на девушку. Уже ничего нельзя сделать. Она даже подушку не пыталась поправить. Даже подушку поправить, и то ни к чему. И нести еду тоже не надо, хотя уже время ужина. Ей уже не нужна еда, как странно. Хотя сознание еще тлело, многолетний порядок жизни рухнул. Ничего нельзя сделать, дела закончены. В это с трудом верилось. Странное чувство, как после экзаменов, когда книжки, так прочно соединившиеся с повседневностью, можно навсегда поставить на полку. Господи, не дай мне поддаться жалости… убереги меня от сострадания, еще будет время.

– Мисс Ледгард, чай будете пить?

– Нет, сестра, спасибо. Кажется, кто-то звонит. Посидите минуту, я пойду открою.

Шарлотта вышла в коридор. Доктор отворил дверь. Вошли Клер и Джордж, за ними Грейс.

Зачем Грейс пришла, с досадой подумала Шарлотта. Равнодушная зрительница, не более.

– Лотти, дорогая! – громким шепотом произнесла Клер. Она плакала.

– Моя дорогая, – подхватил Джордж. Сжал Шарлотту за плечо. Ладонью прикоснулся к ее щеке.

– Как она? – снова прошептала Клер.

– Снимайте пальто, – произнесла Шарлотта самым обычным голосом. Целый день сражаясь то с жалостью к матери, то с болью, то с ненавистью, сейчас она уже не находила сил на волнение. Да как смеет Клер плакать!

Пришедшие положили пальто в холле. Под пальто они оказались в вечерних нарядах – Джордж в строгом костюме, Клер в чем-то восточном, длинном, зеленом, шелковом, с черной вышивкой. Грейс, не сняв светлого пальто, сунула руки в карманы и прислонилась спиной к двери.

– Красивое платье, – машинально заметила Шарлотта.

– Благодарю, Шарлотта, милая.

Старая песенка.

– Мне сказали, что вы хотите о чем-то поговорить со мной, – обратился доктор к Джорджу.

– Я? А… Да, – ответил Джордж, невольно подчиняясь суровой мужской манере доктора. – Как… э-э… самочувствие? Удастся ли на сей раз вернуть ей сознание? Помню, тем разом…

– На этот, боюсь, не удастся, – ответил доктор, после чего вдвоем с Джорджем прошел в гостиную. Потому что столовая теперь превратилась в спальню больной. Шарлотте приходилось обедать в каком-то подсобном помещении. Слуг не было, а Перл, приходящую домработницу, Элисон уволила, потому что ей показалось, что та украла старинную ложечку, которая позднее отыскалась под диваном. По дому все приходилось делать Шарлотте.

– Лотти, ты, наверное, намучилась ужасно? – вполголоса спросила Клер.

– Не особенно. Пойдемте к ней. Хотя она никого уже не узнает.

Шарлотта отворила дверь, и перед вошедшими возникла Элисон, лежащая высоко на подушках. Сиделка включила ночник. На столике возле кровати, словно жертвенные приношения, поблескивали бутылочки, и было много цветов, даже слишком много. Чем-то похоже на индуистский храм, когда-то виденный Шарлоттой на снимке.

– Мама, Клер пришла к тебе.

– Мамочка, – проговорила Клер. Она никогда раньше так к матери не обращалась.

– Не расстраивай ее, – вмешалась Шарлотта.

Клер приблизилась к умирающей и села в кресло, придвинутое сиделкой. Взяла Элисон за руку и тут же отпустила. Шарлотта поняла почему. Рука была почти мертвая.

Элисон медленно повернула голову. Теперь она, наверное, видела дочку одним глазом. Губы ее зашевелились, она старалась что-то сказать.

– Что она говорит? – попыталась разобрать Клер. – «Устала»?

– Не плачь, Клер. Перестань.

– Прости, Лотти, ты умеешь держаться. А я не вынесу.

– Ну так иди. Ты просила в случае чего сообщить, я сообщила. Попрощайся и иди.

– Как я могу… попрощаться!

– Клер!

– Не сердись…

Открытый глаз напряженно смотрел на Клер, обмякшие губы шевелились.

– Древ, – сказала Шарлотта. – Она говорит – древ… деревья.

– По-моему, нет. Что ты, мама? Скажи мне.

– Может, я попробую? – вмешался Джордж. – Элисон, посмотри, это я, Джордж.

Вошел доктор и остановился возле дверей рядом с сиделкой. Джордж наклонился, всматриваясь в искривленное старческое лицо с некоторым интересом. Эффектная пара, подумала Шарлотта. Густые волосы Джорджа припорошены красивого оттенка сединой. Несмотря ни на что, он выглядит моложаво, уверенно и празднично. Сейчас полон заботы о больной, но вскоре снова вернется к своим акциям и ценным бумагам. Клер, хотя и постаревшая, тоже хороша собой, с лицом, одухотворенным заботой и болью, без этого свойственного ей самодовольно-радостного выражения. Только волосы, покрашенные в насыщенный каштановый цвет и старательно уложенные, своей изысканной волнистостью напоминают, что она собиралась на приятный званый ужин.

Элисон делала усилия, страшные усилия, так что подрагивало веко открытого глаза.

– Что она говорит? – спросила Клер. – Ведь она что-то говорит.

– Зовет священника? – предположил Джордж.

– Нет! – возразила Шарлотта.

– О Боже, может, нам лучше…

– Доктор, как вы считаете? – спросил Джордж. – Достаточно ли она понимает, чтобы…

– Вполне возможно, – ответил доктор. – Наверняка не скажешь.

– Наверное, тогда мы должны… – начала Клер.

– Не говори глупостей, – прервала Шарлотта. – Она не могла сказать «священника». Никогда этого слова не употребляла.

– Но ведь какое-то время она увлекалась католичеством, – напомнил Джордж.

– Никакого увлечения католичеством у нее не было, – возразила Шарлотта. – Она испытывала отвращение к католичеству. Мама, ты не хочешь, чтобы пришел священник, правда? Ни за что не хочешь.

Взгляд открытого глаза переместился на Шарлотту, губы дрогнули, а лицо исказилось от внутреннего напряжения. Шарлотта застыла, стараясь не показать, что задыхается.

– А по-моему, она именно этого просит, – настаивал Джордж. – Она посещала какое-то время одного священника.

– Они обсуждали вопросы благотворительности, а не религии.

– Об этом мы не знаем, – сказала Клер. – И не должны пренебрегать своими обязанностями. Надо позвонить священнику. Как его имя… сейчас, дайте припомнить… отец Менелли.

– Католический священник в этот дом не войдет, – заявила Шарлотта.

Наступило молчание.

– Но если она хочет… – огорченно произнес Джордж. – Вы согласны, доктор?

Он уже не наклонялся над больной, а стоял выпрямившись, серьезный, полный стремления выполнить долг.

«Что я плету, – подумала Шарлотта. – Я ведь совсем не то хотела… хотела… ее защитить… никаких святош, бормочущих молитвы и кропящих над ее головой… Нужно сохранить достоинство… Пусть ее смерть будет достойной… не превращать уход в посмешище».

– У нее есть духовник? – спросил доктор.

– Нет, – ответила Шарлотта. – Она воспитывалась в семье методистов, но уже много лет не посещала церкви, ни методистской, ни какой-либо другой.

– Тут есть местный пастор, человек, по-моему, симпатичный, – заметил Джордж. – Его зовут Инстон. Ну так как?

– Но ведь она не сказала «священника», – не сдавалась Шарлотта.