Время воды

Профессор выслушал меня с сочувствием, а когда я закончил, достал сигарету незнакомой мне марки и прикурил от бензиновой зажигалки.

— Я, однако, думал, что ты ушел добровольцем. По личным мотивам. А ты, оказывается, попался на свою же удочку. Для армии ты действовал слишком умно, а умничать с глупцами опасно, — его голос содержал бархатистую хрипотцу, которую можно встретить у опытных лекторов и хороших актеров. — Впрочем, это все молодость. Я в твои годы вел себя точно так же. Ты куришь?

Я кивнул, он протянул мне пачку. Его сигареты оказались ароматными и мягкими, но очень быстро сгорали.

— Армия — это тоже неплохо, — продолжил профессор. — Армия — своеобразная школа жизни. Там обычно понимаешь, что учиться ни к чему. Поэтому я не понимаю, Попов, что тебя сюда привело, да и того, что здесь делаю я, не понимаю тоже. Ты знаешь, Виктор, куда мы все идем?

— Нет, — без раздумий ответил я.

— Вот и я не знаю, — Снетков тяжело вздохнул.

— Выражайтесь, пожалуйста, проще, я три дня на гражданке, — попросил я.

— Вам нужны бытовые примеры, Попов? Их сколь угодно вокруг, и все не абстрактны. Некоторые болезненно правдоподобны, — Снетков расставил ноги пошире и уперся задом в стол. — Начну с начала, с головы, которая первой гниет. Я думаю, все началось тогда, когда политическое руководство страны решило преодолеть системный кризис, называемый в обиходе «застоем», с помощью психической энергии масс. Власть действовала, как могла, то есть прямолинейно, кондово, она ограничила продажу спиртного и предоставила обывателю дополнительную степень свободы — свободу слова. В надежде, что люди сами договорятся и сами о себе позаботятся. Комплекс мероприятий назвали многозначительно и неконкретно: «Перестройка». Это слово оказалось красивым и пустым, как воздушный шар, оно до сих пор болтается в воздухе, потому что пустое легче наполненного. Понимаешь?

Это физика пятого класса, и я кивнул.

— Поскольку других перемен, связанных с человеческой деятельностью, не произошло, то в подавляющей массе обыватель так и остался серым, забитым и безнадежным, с обывателя просто сняли намордник, чтобы он ел сам себя. Самопоедание оказалось увлекательным занятием, но насытиться им было трудно. Разорвались горизонтальные и вертикальные связи между общественными институтами, отраслями хозяйства и гражданами, наступила эпоха хаоса. Понимаешь?

Это было труднее, чем физика, и я пожал плечами.

— Хорошо, Виктор, вот тебе примеры, которые можно ощутить на собственной шкуре, — профессор нахмурился и принялся загибать пальцы: — Пример первый: если раньше вас, молодых специалистов, прикрепляли к КБ и заводам, то теперь распределение отменено, и с техническим дипломом идти некуда, а точнее, с любым дипломом тебя ждет улица. Пример два: лаборантом я тебя взять могу, но зарплату платить не буду, у института нет денег, у науки нет ничего. Год назад на сто тысяч рублей мы могли заказать недостающей исследовательской аппаратуры, вчера за эти деньги можно было купить приличный костюм, сегодня — бутылку водки с сомнительной закуской. У тебя, кстати, нет водки?

— Нет, только самогон, но он дома.

— Я так и подумал, — печально проговорил Снетков. — Вот тебе пример номер три: люди перестали понимать друг друга, перестали думать о том, зачем живут. Куда мы идем, Виктор? И куда мы придем? Глобальные задачи погребены под лавиной задач коротких. Все, что нас теперь интересует, это где нажить денег, и чтобы при этом тебя не убили…

Снетков замолчал и принялся нервно покусывать ноготь на указательном пальце.

— А почему так безлюдно, Владимир Вениаминович? — спросил я, чтобы он не сгрыз ноготь до основания. — Неужели всех в солдаты забрили, даже самого Косберга?

— Хуже, Витя. Косберг подался в торговлю…

— И что он продает? Внутренний устав корабельной службы?

— Ты не читаешь газет? — удивился Владимир Вениаминович.

— Нет, я считаю, в газетах не печатают и никогда не напечатают того, что интересует и касается лично меня.

Профессор ухватил со стола шуршащую стопку мятых типографских листов:

— Правильно. Потому что газеты больше не просвещают, не учат различать правду-матку. Вот оно! Вот вся их суть: «Чудодейственные сеансы психотерапевта Кашпировского», «Преступные разборки на Южном кладбище», «Голубые балы входят в моду», «Цены на проституток падают», «Крокодил-убийца прячется в канализации». Те, кто должны информировать нас о том, что творится вокруг, продают нам свои собственные тайные желания. И знаешь, почему? Потому что грязь продается лучше, чем чистота. Потакая порокам, они заработают во много раз больше, чем заставляя людей размышлять.

— А при чем здесь Косберг? — решил уточнить я.

— Косберг при всем! Он распространяет порно-журналы, в том числе и у нас в институте. Он не только их продает, он еще сочиняет для них истории о каких-то космических проститутках, о водолазах, насилующих в океане медуз. Ты даже не представляешь, Виктор, сколько это приносит «бабок»! Из-за них этот человек с профессиональной боязнью берега, ум которого никогда не достигал ватерлинии, теперь считает себя бизнесменом и даже писателем!

— Не ожидал, — сказал я. — Нам казалось, что каперанг просто по-человечески глуп; оказывается, у него целый букет неврозов. Почему ему не запретят?

— Имеет право по новым законам. У него есть патент на индивидуальную частную деятельность, — развел руками Снетков. — Он платит налоги. У него даже есть «крыша», как у настоящего бизнесмена.

— Почему его не уволят? Пусть занимается любимым делом вдали от науки.

— Это возможно, но на его место никто не придет. Никто не идет в науку. Нам не платят зарплаты!

— Владимир Вениаминович, а как выживаете вы?

— Ну, — Снетков пристыжено кашлянул, — у меня ТОО. Называется сокращенно: «Снеток», — и, заметив, что я растерялся, пояснил: — «Товарищество с Ограниченной Ответственностью». Это новое понятие, Виктор. Не подумай, я не торгую порно-журналами, как капитан. Я занимаюсь всем понемногу. Немного нефтепродуктами, немного цементом, немного дамским бельем. Любой объем от вагона. У меня есть деловые связи в странах бывшего соцлагеря, так что я провожу международные сделки, организую поставки, в том числе водным путем, например, «СИФ Слынчев Бряг — СИФ Ленинград». Это бизнес. Вижу, я тебя загрузил, Виктор. Давай помолчим. На, кури, это настоящее «Мальборо».

Снетков закурил сам и протянул сигареты и зажигалку мне.

ТОО? Чтобы осознать сокровенный смысл сказанного, я пошел по цепочке от слова к слову. Для начала я взялся за слово «товарищество» и представил своих товарищей, сидящих за круглым столом: их оказалось неприлично много, они выпивали, закусывали и несли всякую чушь. Слово «ограниченный», а также количество еды и спиртного на столе наводили на мысль, что у товарищей недостаточное количество собственных средств, дабы расплатиться. В свою очередь, сочетание «ограниченности» и «ответственности» предполагало, что расплачиваться никто не собирается.

— Владимир Вениаминович, — я решил показать компетентность в вопросе, — ТОО предоставляет неограниченные возможности без обязательств?

— В некотором безусловном смысле, — кивнул профессор, но тут же поправился: — В смысле обязательств по отношению к государственным органам. Государству сейчас, видишь ли, не до этого… Но, к сожалению, есть негосударственные органы, которые… — тут Снетков замолчал и с опаской посмотрел на улицу сквозь стекло: — Они присвоили надзорные и карательные функции за экономической деятельностью. Люди, мягко говоря, безграмотные, объяснений не понимают, аргументов не признают, называют себя мало-охтинскими. Они, в самом деле, невелики ростом, но многочисленны, наглы, накачены батареями и нигде не работают. Могут ударить по лицу пожилого человека просто так, ради шутки. Впрочем, могут и не такое. Вы не представляете, что они однажды сделали с Косбергом…

В глазах профессора промелькнул неподдельный ужас, толстые линзы блеснули, неприлично увеличив скупую мужскую слезу.