Золото собирается крупицами

Теперь Хайретдин уже совсем протрезвел и жалел, что принес баю самородок.

«Ах, старый дурень, — подумал он, холодея от страха перед тем, что могло обрушиться на его сына, на него самого, на весь его род. — Ведь стоило мне сейчас сказать, что самородок нашел Гайзулла, и хозяин горы не пощадил бы никого!»

Видно, недаром Хайретдин видел нынешней ночью огонь во сне — не иначе как хозяин горы предостерегал его от новой глупости! И зачем нужно было тащиться к баю, всполошить весь поселок — не лучше ли было бросить этот проклятый камень в речку — и дело с концом! Неужели аллах навсегда лишил его разума, если он не додумался сам, что ему делать!

— Ну что молчишь, старик? — Голос бая был гневен. — Может быть, ты задумал обвести меня вокруг пальца! Ха! Ха!.. Лучше не хитри со мной, говори начистоту, и я не пожалею для тебя ничего — лошадь купишь, корову, новый дом построишь… Слышишь?

— Ладно, так и быть, скажу. — Старик опустил голову, потому что ему трудно было бы говорить неправду и смотреть человеку в глаза. — Самородок я нашел на берегу Кэжэн, недалеко от хутора Кундуза…

— Ты правду мне говоришь? — Галиахмет-бай ухватился за подол рубахи старика. — Смотри, аллах накажет тебя, если ты солгал!.. Значит, у хутора Кундуза?

Лицо бая было красным, пот блестел на щеках и стекал, как жир с жареного куска баранины.

— Если место добычливое — озолочу!.. А за самородок, считай, мы с тобой в расчете…

— Как? — испуганно вскрикнул Хайретдин. — Но я же не брал твоих денег!

— Да, ты не брал моих денег! — повторил бай и отступил от старика, важно сложив руки на груди, приосанившись. — Но разве тебе мало того, что ты сидишь со мной за одним столом и тебя угощает Галиахмет-бай?.. Разве не я велел выкатить бочку вина, чтобы весь поселок пил и гулял?.. Вот и считай, что за самородок ты получил сполна!..

— Аллах свидетель! Я не держал твои деньги в руках! — оробев, но, по-прежнему настаивая на своем, говорил Хайретдин. — Зачем ты говоришь неправду?

— Старик! — Галиахмет-бай нежданно повысил голос, и этот голос хлестнул Хайретдина, как плетка по лицу. — Ты, наверное, забыл, в чьем доме ты говоришь свои слова? Открой глаза пошире и посмотри, кто стоит рядом с тобой!.. Не я ли был твоим благодетелем все годы? Не я ли выручал тебя из беды, когда твои дети голодали и ты приходил ко мне за мукой?

— Господин бай, — понурив голову, отвечал Хайретдин. — Я темный, неученый человек, и я не все понимаю из твоих слов, но буду всегда молиться за тебя, и дети, и жена моя — все мы будем просить аллаха, чтобы он даровал тебе долгие годы жизни… Но я хорошо помню, что ты не давал мне никаких денег… Мы не рассчитывались с тобой за самородок — я только отдал тебе его, и все… И я не хочу, чтобы ты давал мне деньги — они могут лишь погубить бедного человека… Я хочу, чтобы мой Гайзулла был здоров…

Он еще что-то бормотал про себя, но бай уже не слушал его, он устал от этой старческой болтовни, упрямства и непонятливости.

— Ладно, тогда приложи свою руку на бумаге — Галиахмет-бай взял со стола белый лист и ткнул тупым ногтем. — Вот поставь тут свой знак, поставь дамгу…

— А что написано на этой бумаге? Прочитай, — попросил старик.

— Хорошо, слушай… Тут сказано, что ты дал мне свой самородок как подарок, что тебе не нужно за него никаких денег… Я буду спокоен, если такая бумага будет лежать у меня в столе. Я буду знать, что ты не передумаешь и не станешь кричать на всех перекрестках, что бай ограбил тебя и не заплатил за твое золото…

После злого духа и аллаха Хайретдин больше всего на свете боялся всяких бумаг и испытывал страх даже тогда, когда нужно было поставить крестик или приложить палец. Точно он оставлял на память шайтану что-то такое, чего шайтану не положено было знать.

— Ну так и быть, покажи, где ставить дамгу.

Он послюнил языком кончик карандаша и, придержав дыхание, склонился над листом. Ему было бы легче перевернуть бревно или наколоть с него дранок, чем вывести дамгу — знак, похожий на перевернутый кверху полумесяц. Но вот он с облегчением вздохнул и выпрямился. Но тут же снова пристально вгляделся в бумагу и, заметив на левом краю дамги каплю присохшей глины, хотел было убрать ее.

Но Галиахмет-бай не дал ему даже прикоснуться к бумаге, быстро смахнул ее в открытый ящик стола и щелкнул ключом.

— Ну вот теперь мы квиты! — потирая руки, сказал бай и засмеялся: — Не грех и выпить за это!..

Он налил себе красного вина, а старику полстакана водки.

— За удачу!

— Значит, я не брал у тебя деньги и ничего тебе не продавал — так, Галиахмет-бай?

— Да, так… Я взял у тебя то, что полагалось мне…

Хайретдин медленно, не торопясь, выпил водку, вытер рот, поставил стакан на стол. Он снова чувствовал себя хорошо, страх, обуревавший его, пропал, и он мог теперь уже тревожиться за другого человека.

— Скажи, Галиахмет-бай, а сам ты не боишься хозяина горы?

— Я боюсь его, как и все… — Бай еще немного подумал и досказал: — Но я знаю молитву против него, и он каждый раз отступается от меня…

— Тогда пусть хранит тебя аллах! — Старик поклонился и пошел к порогу, но в дверях еще раз обернулся: — Мир дому твоему!

— И ты не поминай меня худым словом!.. „И помни — если найду на том месте, о котором ты сказал, хорошие залежи — я не забуду о тебе!.. Не поскуплюсь для тебя!.. Беда постучится в твои ворота — тоже приходи, я хорошего чело века всегда поддержу!..

Он проводил Хайретдина до дверей, старик сунул было ему руку на прощанье, но рука его повисла в воздухе, потому что бай уже повернулся спиной и пошел к столу.

Он подождал, когда стихнут шаги старика, задернул занавеси на окнах, открыл ящик стола, взял в руки самородок, положил его на чистый лист бумаги и, почти не дыша, смотрел на него…

Он уже забыл, когда приходила к нему удача, сама, не спросясь, когда он и пальцем не пошевелил для того, чтобы на него свалилось такое богатство. Почаще бы аллах посылал к нему глупых стариков с подобными подарками! Тогда можно жить, не боясь никого, — ни шайтана, ни самого хозяина горы. Тот, у кого много золота, может справиться со всеми злыми духами на земле и умилостивить всех богов в другом мире. Лишь бы не иссякал и тек в руки золотой песок, не протекал сквозь пальцы…

Золотоносными жилами на берегах Юргашты, Кырака и Езема в незапамятные времена еще овладел прадед Галиахмета-бая, всесильный и всевластный Габдурахман-бай. О нем до сих пор ходили легенды, передавались из рода в род, и Галиахмет-бай с детских лет помнит, как его бабушка, радостно хихикая и потирая сухие ручки, рассказывала о том, как Габдурахман-бай обхитрил тут всех. За чашкой вина он уговорил местных богатеев продать ему за бесценок клочок земли, величиной в несколько бычьих шкур. Вроде посмеялись, но дело скрепили бумагой и печатями, и скоро все ахнули, когда Габдурахман-бай, разрезав бычьи шкуры на тонкие, как волосок, ремни, опоясал ими большие земли. По бумаге ли выходило, что он не отступил от буквы, или народ прибавил что от себя, но земля, выторгованная задарма, скоро разрослась, и на деда Галиахмета-бая уже работали тысячи людей. По берегам Юргашты, текшей у подножья древнего Урала, вырастали поселки, курились дымки, потом поселки хирели, их бросали и уходили на новые месторожденья, а землянки и бараки глушила крапива и лебеда. И как могильные курганы, сторожили эти покинутые селенья желтые горы отвалов, горы пустой отработанной породы, из которых, как и из людей, было выжато все…

Отец Галиахмета-бая тоже переезжал с места на место, строил себе дом за домом, но сыну его такая кочевая жизнь пришлась уже не по душе. Галиахмет-бай построил в Оренбурге каменный дом, жил на широкую ногу, поручив вести все свои дела управляющему. А когда наезжал на прииск, как вот нынче, то превращал свой приезд в праздник для всех, не скупился на водку для старателей, принимал местную знать — Хажисултана-бая, муллу Гилмана, старосту Мухаррама. Но принимал, не приближая к себе, а чтобы лишний раз внушить им, что они должны почитать за честь, что он зовет их в свой дом и угощает, милостиво выслушивал их заискивающие медоточивые речи, брал подарки, иногда даже делал исключение для Хажисултана-бая и шел к нему в гости, и тот, не разгибая спины, кланялся, не знал, куда посадить дорогого гостя, чем улестить и угодить.