Переводы с языка дельфинов

Первым делом она бросилась смотреть, что такое «аутизм» и каковы его симптомы. Она открывала одну за другой страницы, которые ей выдавал поисковик по запросу «аутизм», и начала их жадно читать. Представшая ее глазам картина шокировала. Каждая мелочь, над которой она смеялась или от которой отмахивалась, оказалась симптомом. Бегает по всей квартире и бесконечно выключает свет. Сидит неподвижно целый час, слушая музыку. Не показывает пальцем. Не играет с другими детьми. Расставляет предметы в ровный ряд.

Казалось, этот список никогда не кончится! Она жадно вчитывалась в каждое слово, и все, все подходило! Никакой новой одежды или еды. Указание на предметы с помощью руки взрослого или другого предмета. Смех без видимой причины. Все сходилось один к одному. Где были ее глаза? Проглатывая информацию и перескакивая с одного сайта на другой, она все больше убеждалась, что нет в мире ничего очевидней того факта, что у Вовы именно аутизм.

Алина сконцентрировалась на поисках лечения. Перейдя по первой же ссылке — так озадачило ее содержание найденного сайта, — она обнаружила форум странных родителей. Складывалось ощущение, что эти люди считают аутизм болезнью обмена веществ. На сайте шло активное обсуждение диет, вылечивания от глистов, восстановления микрофлоры желудка. Алине это показалось дикостью. Какое отношение кишечник может иметь к тому, что ребенок не выполняет простейшие команды и не смотрит тебе в глаза? Тем не менее ее поразила странная убежденность, даже фанатизм участников форума. Решив вернуться на этот форум позже и почитать внимательнее, Алина поставила закладку и перешла на более традиционные ресурсы. Идеи мелькали одна за другой: занятия с лошадьми, с дельфинами, просто плавание. Время от времени ей попадались чужие истории болезни. Она внимательно прочитывала: кто-то упоминал неудачные прививки, кто-то тяжелые роды… Ничего подобного у Алины не было и в помине.

Вся ее беременность протекала как сладкий сон. Семен буквально носил Алину на руках, исполнял любое желание. Наблюдение у высококлассных гинекологов в недавно открывшемся медицинском центре, роды в шикарной индивидуальной палате. Правда, сами роды она помнила плохо — все слилось в один ужасный кошмар. Семен присутствовать не захотел, сказал, что не сможет смотреть на ее страдания спокойно, но народу и так хватало: акушерки, гинекологи, сестры, педиатры и еще неизвестно кто, к концу ей это было уже неинтересно. Она смутно помнила, как выпрашивала наркоз, акушерка жалостливо смотрела на нее и говорила: «Подожди, милая, первые роды, рано тебе еще». В конце концов наркоз она выпросила, но уже и он не мог сгладить непрекращающуюся пытку схваток. С точки зрения врачей, роды были идеальными и родившийся Вовка-карапуз — три девятьсот, настоящий богатырь — тоже был сочтен образцовым младенцем.

Да и весь первый год своей жизни Вовик не вызывал у врачей никаких опасений. Да что там, когда он пошел в восемь месяцев, а в девять при ходьбе уже держал в руках мяч, опытная невропатолог записала в карточке: «опережение психофизического развития» — и долго восторгалась смышленым мальчишкой. Даже ортопед не мог придраться к Вовиной осанке и походке, что страдали у других малышей, рано вставших на ножки. Самой же Алине пришлось несладко в постоянной беготне за сыном.

Тогда Алина не заостряла внимания на бегущих днях и ночах. Она только жалела, что ее добеременная свобода испарилась навсегда. С самого момента Вовиного рождения она ощущала себя бесконечно замученной и не способной ни на что вообще. Два раза в неделю она переодевалась, красилась и ходила в ближайший супермаркет, но можно ли было считать эти походы выходом в свет, или же, напротив, они только усиливали в ней чувство беспомощности, она так и не разобралась. Теперь задним числом она помнила, что Вова был очень спокойным ребенком: спал всю ночь, не просыпаясь, мог сам себя занять, рано полюбил машинки, мозаики, поезда, которые можно было классифицировать по цвету и размеру и расставлять ровными рядами.

Когда же появились первые признаки надвигающихся проблем? Речь! Да, первое, что вспомнила Алина, — это пропавшие слова. Несколько первых детских слов, практически лепет: «дай», «пока» — они появились еще до года, но пропали через пару месяцев. Она вспомнила, что весь его второй год жизни она спрашивала у педиатра: «Почему же он ничего не говорит? Доктор, он, кажется, не понимает моих слов». И педиатр успокаивала ее: «Ну что вы, не волнуйтесь, мамочка, сейчас все дети начинают поздно говорить, а тем более мальчики». И невропатолог то же самое: «Подождите, вот сейчас лето наступит. Летом все дети быстро развиваются, нагоняют упущенное за зиму». И она ждала. Ждала, ждала… А что еще оставалась делать, если даже опытные специалисты не волновались.

Когда пошел третий год Вовиной жизни, невропатолог стала смотреть озабоченно, даже прописала Вове курс стимулирующих таблеток. Но к тому времени Алина твердо уверилась, что с сыном все в порядке, ведь врачи не единственные, кто уверял ее в этом. И свекровь, и молодая мамаша с детской площадки, и воспитательница в садике повторяли именно то, что она хотела слышать: у каждого ребенка свой темп развития, мальчики начинают говорить поздно, не нужно сравнивать с другими, все дети разные. После очередного визита невропатолога она звонила сестре и возмущенно говорила в трубку: «Ты представляешь, она выписала Вовочке какие-то таблетки! Как можно травить ребенка химией, а тем более это что-то для мозга — наверняка опасное!» И удовлетворенно хмыкала, когда Юля поддакивала: «Конечно, лишние таблетки ни к чему».

Где, когда она должна была понять, что дела плохи? В какой момент ей надо было хватать Вовку и тащить по всем врачам без разбору? Сколько раз ей нужно было повторять: «Он не понимает речь, он не выполняет простые команды, с каждым днем все больше истерик. Доктор, что с ним?»

Жуткое давящее чувство вины захлестнуло Алину: никудышная из нее вышла мать! Конечно, материнство не доставляло ей особых радостей, но она думала, что, по крайней мере, хорошо выполняет свои обязанности. Вова был одет с иголочки, на столе всегда все свежее, отдельная комната, куча игрушек, врачи, приличный детский сад… Она думала, что сделала все, что положено. А теперь оказалось, что она ничего, ничего толком не сделала для единственного сына! Боже, да хуже, чем ничего! Алина похолодела. Она же лупила его по ночам, лупила, чтобы разбудить, и злилась на него ужасно, потому что своим бешеным криком он превращал каждую ночь в пытку. А теперь оказалось, что она била больного ребенка, которому снились бог знает какие кошмары!

Она должна что-то сделать. Врачи! Но какие, какие врачи? Она схватила сумочку, быстро перебрала листочки и нашла тот, что ей записала логопед. На листочке значилось «Таня» и номер телефона. Она схватила мобильный и набрала неведомую Таню.

Разговор получился сумбурный. Алина еще не до конца пришла в себя и то задавала вопросы, то постоянно возвращалась к собственной истории. Ей с трудом удавалось слушать, что отвечает Таня. К концу беседы она получила номер телефона психиатра. Ирина Петровна Юшкевич, так ее звали. Алина поняла, что Таня очень высоко отзывалась об этой Ирине Петровне, говорила, что начать обязательно надо с визита именно к ней.

Алина набрала и этот номер. Попасть на прием оказалось очень трудно, но ей удалось кое-как сократить срок ожидания до двух недель. На этот раз она непременно поедет туда с Семеном. Вот черт, Сема ведь еще ничего не знает! Как, какими словами сказать ему? Как он отнесется к этой новости? Алине всегда казалось, что Сема не слишком привязан к единственному сыну, а тут еще и такой диагноз. Что же делать? Алина плюхнулась в кресло, прикрыла глаза.

Она вспомнила летний день, когда Стася уговорила ее поехать на Васильевский остров. «Ну, кого мы здесь, в институте, себе найдем? — убеждала Алину подруга. — Бухгалтера? Экономиста? А вот на Ваське настоящие факультеты, филологический например». Алина не очень поняла, чем филологический лучше экономического, но спорить с подругой не стала, послушно надела выданную ей короткую юбку и откровенную кофточку. И девушки отправились соблазнять питерских студентов.