Наложницы. Гарем Каддафи

Среди ночи за мной пришла Сальма и отвела меня к двери моего «хозяина». Он заставил меня выкурить одну сигарету, потом другую, и еще одну, затем он меня… Какое бы слово подобрать? Это было так унизительно. Я была просто предметом, дыркой. Я сжимала зубы и боялась побоев. Потом он поставил кассету Наваль Гхашем, тунисской певицы, и принудил меня танцевать, еще и еще, на этот раз всю ночь. Пришла Сальма, что-то ему шепнула, и он мне сказал: «Ты можешь идти, любовь моя». Что это на него нашло? Он всегда ко мне обращался не иначе как с оскорблениями.

На следующий день ко мне в комнату неожиданно явилась сотрудница полиции лет двадцати трех, невысокого звания.

— Это Наджа, — сказала Мабрука. — Она пробудет с тобой два дня.

Девушка выглядела скорее даже милой, прямой, чуточку дерзкой. У нее было огромное желание поговорить.

— Ты знаешь, что они все мерзавцы! — начала она в первый вечер. — Они не сдерживают ни единого обещания. Вот уже семь лет, как я с ними, а мне по-прежнему ничего не компенсировали! Я ничего не получила! Ничего! Даже дома!

«Не доверяй, — сказала я себе. — Только не поддавайся. Может быть, она хочет тебя подловить». Но она продолжала болтать заговорщическим тоном, и я позволила себя заговорить.

— Я узнала, что это ты была той самой маленькой новенькой. Ты привыкла к жизни в Баб-аль-Азизии?

— Ты не представляешь, как я скучаю по маме.

— Это пройдет…

— Если бы я могла с ней связаться!

— Она рано или поздно узнает, чем ты занимаешься!

— Ты можешь посоветовать, как мне с ней связаться?

— Если я что и могу тебе посоветовать, так это просто здесь не оставаться!

— Но я же здесь в плену! У меня нет выбора!

— Я прихожу сюда на два дня, сплю с Каддафи, получаю за это немного бабок и возвращаюсь к себе.

— Но я этого совсем не хочу! Это не моя жизнь!

— Ты хочешь выйти? Тогда сдыхай! Сопротивляйся, кричи, создавай себе проблемы.

— Меня убьют! Я знаю, что они на это способны! Когда я сопротивлялась, он меня избил и изнасиловал.

— Делай вывод: он любит непокорных.

Потом она смотрела ДВД-диски с порно, разлегшись на кровати и жуя фисташки. «Видишь, нужно постоянно учиться!» — сказала она мне, побуждая смотреть вместе с ней. Я растерялась. Учиться? Тогда как она только что советовала мне сопротивляться? Я предпочла лечь спать.

Следующим вечером нас обеих отвели в комнату Вождя. Наджа была возбуждена от мысли, что сейчас с ним встретится. «Почему бы тебе не надеть черную ночную рубашку?» — посоветовала она мне, перед тем как мы поднялись. Когда открыли дверь, он встретил нас голым, и Наджа набросилась на него: «Любовь моя! Как я по тебе соскучилась!» У него был довольный вид: «Иди же сюда, потаскушка!» Потом он повернулся ко мне и, взбешенный, сказал: «Что это такое? Я не переношу этот цвет! Убирайся! Иди переоденься!» Я помчалась по лестнице, заметила Амаль в ее комнате и стрельнула у нее сигаретку. Потом пришла в свою комнату и закурила. Впервые я закурила по своей инициативе. Впервые я почувствовала необходимость покурить. Но Сальма не дала мне на это времени. «Что ты здесь делаешь? Хозяин ждет тебя!» Она снова отвела меня в его комнату в тот самый момент, когда Наджа добросовестно изображала сцены из видео. «Поставь кассету и танцуй!» — приказал мне Каддафи. Потом спрыгнул с кровати, сорвал с меня рубашку, бросил на пол и резко в меня вошел. «Пошла вон!» — сказал он потом, освобождая меня жестом руки. Я вышла, мое тело было покрыто синяками.

Когда Наджа вернулась, я спросила, почему она мне посоветовала цвет, который он ненавидел. «Странно, — сказала она, даже не глядя на меня. — Обычно ему нравится черный. Может быть, он тебе просто не идет… Но разве ты не этого хотела в глубине души? Трюк, чтобы оттолкнуть его от себя?» И вдруг мне стало интересно, ревновали ли друг к другу девушки Каддафи? Какая сумасбродная идея. Да пусть они оставят его себе!

На следующее утро я проснулась от желания выкурить сигарету. Я нашла Амаль, которая пила кофе с другой девушкой, и попросила у нее одну. Она взяла телефон и сделала заказ: «Ты можешь принести нам “Мальборо лайт” и “Слимс”?» Я не могла поверить, что это было так просто! Действительно, стоило только позвонить шоферу, чтобы он съездил и купил сигареты либо сходил в гараж и велел бы одному из рабочих купить их.

— В твоем возрасте это не так уж и полезно. Смотри, не пристрастись к сигаретам.

— Но вы же курите! И у нас одинаковая жизнь!

Она бросила на меня долгий взгляд с грустной улыбкой.

***

Приближался Рамадан. Однажды утром я узнала, что весь дом перебирается в Сирт. Мне снова выдали униформу, определили в одну из машин конвоя, и какое-то мгновение я чувствовала ласковые лучи солнца на лице. Вот уже несколько недель я не выходила из подвала. Я обрадовалась, снова увидев небо. По прибытии в катиб Аль-Саади ко мне подошла Мабрука: «Ты хотела увидеть мать, так вот, ты ее увидишь». У меня замерло сердце. С того момента, как меня похитили, я думала о ней каждую минуту. Я мечтала укрыться в ее объятиях. Ночью и днем я представляла, что скажу ей, я перебирала слова, проговаривала свою историю и пыталась убедить себя, что она все поймет, даже если я не буду вдаваться в детали. О боже мой! Снова увидеть родителей, братьев, младшую сестричку Нуру…

Машина остановилась перед нашим белым-пребелым домом. Все те же трое — Мабрука, Сальма и Файза — провели меня ко входу, и я устремилась вверх по лестнице. Мама ждала меня в нашей квартире на втором этаже. Ребята были в школе. Мы плакали, крепко обнявшись. Она целовала меня, смотрела на меня, смеялась, качала головой, вытирала слезы. «О, Сорая! Ты разбила мне сердце. Рассказывай же! Рассказывай!» Я не могла. Я мотала головой и прижималась к ее груди. И тогда она тихонько сказала: «Файза мне сказала, что Каддафи тебя “открыл”. Моя малышка! Ты еще слишком мала, чтобы становиться женщиной…» По лестнице поднималась Файза, и я слышала ее громкий голос: «Хватит! Спускайся!» Мама вцепилась в меня. «Оставьте мне моего ребенка!» Но тут с грозным видом появилась вторая. «Пусть Господь нам поможет, — произнесла мама. — Что я скажу твоим братьям? Все спрашивают, где ты. А я отвечаю, что ты уехала к родственникам в Тунис или же к папе в Триполи. Я всем говорю неправду. Как быть, Сорая? Что с тобой будет?» Файза вырвала меня из маминых объятий. «Когда вы мне ее вернете?» — в слезах спросила мама. «Когда-нибудь!» И мы вернулись в катиб.

Там меня ждала Фатхия. «Тебя просит хозяин». Когда я вернулась в ту комнату песочного цвета, где несколько недель назад он впервые меня изнасиловал, я увидела там Галину и четырех других украинок. Галина делала массаж Каддафи, остальные сидели вокруг него. До сих пор находясь под впечатлением от встречи с мамой, я осталась ждать у двери, туго затянутая в униформу. Как же мне был противен этот монстр, который считал себя Богом, вонял чесноком и по́том и думал только о сексе! Как только ушли медсестры, он приказал: «Раздевайся!» Как бы я хотела закричать: «Жалкий тип!» и уйти, хлопнув дверью, но я в отчаянии подчинилась. «Садись на меня! Ты хорошо выучила урок, а? И перестань есть! Ты поправилась, а мне это не нравится!» В конце он сделал то, чего еще никогда не делал. Он подвел меня к джакузи, заставил встать на край душевой и помочился на меня.

Я делила комнату с той самой девушкой, которую видела в прошлый раз в катибе. Бледная, она лежала на постели, и ее тошнило. «У меня гепатит», — сообщила она мне.

— Гепатит? Но я думала, что Вождь боится болезней!

— Да, но эта, кажется, не передается половым путем.

А как тогда она передается? Мне стало страшно. В тот же вечер Каддафи позвал нас обеих. Он был голый, ему уже не терпелось, и он сразу же подозвал Фариду: «Иди сюда, потаскуха». Я воспользовалась этим: «Может, я тогда пойду?» Он бросил на меня бешеный взгляд: «Танцуй!» А я про себя говорила: «Он сейчас целует больную и потом будет целовать меня!» И именно это он сделал, приказав Фариде танцевать в свою очередь.