Я была Алисой

Откуда он узнал, что сегодняшний день действительно как нельзя более подходил для того, чтобы незаметно улизнуть из дома и отправиться на поиски приключений? И что мне действительно надоело быть самой собой — неуклюжей, ленивой, беспечной Алисой (и это лишь некоторые характеристики из данных мне Прикс, мамой и Иной за последние несколько недель)?

Я на миг замерла, восхищаясь его проницательностью. А потом принялась строить план побега, который не предвещал особых трудностей, поскольку сегодня ожидалось появление еще одного малыша и все в доме были заняты. Мама находилась у себя наверху. Вот уже целый день, как она не спускалась. Фиби мелькала между детской и маминой спальней со стопками свежевыстиранных полотенец и простыней и все таскала и таскала связками свечи, хотя на улице ярко светило солнце. Никогда прежде я не видела столько свечей, даже в церкви.

Доктор Экланд с папой тихо беседовали в холле возле маминой спальни, время от времени прерывая разговор смехом, и, казалось, в общей суете не участвовали. Доктор Экланд привел с собой нескольких женщин, которые сейчас находились у мамы, из чего я заключила, что у них там, наверное, что-то вроде чаепития, а папа с мистером Экландом их ждут снаружи.

Прикс с Иной вели себя как-то необычно. Прикс отменила на сегодня занятия, чтобы не нарушать покоя: классная комната находилась прямо над маминой спальней. Предполагалось, что они с Иной будут помогать Фиби в обустройстве детской, но пользы от них, по-моему, было-мало. Ина требовала всюду расставить свежие цветы, тогда как Фиби настойчиво требовала их убрать, бормоча под нос, что они пахнут улицей и в них наверняка полно всяких насекомых. Прикс же тем временем с мечтательной улыбкой на лице раскачивалась в кресле-качалке. Теперь, когда мистер Доджсон возобновил свои визиты, она опять стала вести себя довольно глупо.

По тому, как Прикс на меня смотрела — всегда чуть задерживая дыхание, словно только один мой вид напоминал гувернантке о ее наихудших опасениях, — мне было ясно, что она не забыла того дня, когда я выложила ей все, что знала. Я не понимала смысла произошедшего, но могла поклясться, что это не уйдет, навсегда останется между мной и Прикс и я никогда больше не попытаюсь ей помочь.

Какие же требовательные эти младенцы, размышляла я, наблюдая за суетой вокруг. Этот еще не появился, а дом уж перевернут вверх дном! Мне не составило труда незамеченной спуститься вниз к входной двери (не забыв положить в карман юбки компас, носовой платок и четыре печенья в шоколаде, ибо я не знала, что затеял мистер Доджсон, а потому решила быть готовой ко всему), и теперь мне оставалось только ждать.

Меня заметил лишь один человек. Мэри Энн (всех горничных мама называла Мэри Энн — говорила, так проще) неслась мимо из кухни, держа за ручку обернутый кухонным полотенцем чайник с горячей водой. Увидев меня, она остановилась, и вода выплеснулась из чайника, намочив ее и без того мокрый передник. Мэри Энн нахмурила красное, потное, как у всех горничных, лицо. Из-под ее белого чепца выбился завиток волос.

— Силы небесные! Что ты здесь делаешь, моя овечка? Разве мисс Прикетт не станет тебя искать?

— Она отправила меня с поручением, — ответила я, удивляясь, как легко мне врать, и спрашивая себя, зачем я вообще это делаю. Что мне, собственно, скрывать? Нечего. Ну разве только кое-что. — Мне нужно сбегать к торговцу канцелярией и купить бумаги для малыша. Малышу нужна бумага.

— Ну хорошо, хорошо, — рассеянно пробормотала Мэри Энн. — Смотри не испачкайся, — предупредила она и побежала наверх, стараясь не расплескивать воду по ковру.

Я вздохнула. Ну почему все — даже горничные — повторяют мне это изо дня в день?

Посчитав за лучшее выскользнуть за дверь, а то вдруг Мэри Энн встретит Прикс и сообщит ей о моих планах, я осторожно открыла дверь (обычно поскрипывавшая, как почти все двери, сегодня она решила вести себя примерно) и вышла на улицу, на яркий солнечный свет. Затворив за собой дверь, я оглядела двор перед колледжем. Двор был полон студентов, поскольку семестр только начался. Вглядываясь в толпу, я искала глазами принца Уэльского. Он недавно прибыл в Оксфорд, и это было так здорово! Даже будучи очень толстой, мама настояла на том, чтобы первый прием остался за ней. И мне позволили не ложиться вовремя спать, только чтобы познакомиться с принцем. Он был очень весел, пожал мне руку, оставил автограф в моем альбоме, сказал, что я очень мило делаю реверанс, что у него есть брат моего возраста по имени Леопольд, отличный малый, и что мне он, наверное, очень понравится.

А потом меня, как обычно, увели в детскую.

Мистер Доджсон рассказывал, что он просил у принца позволения сделать его снимок, но тот ему отказал. Конечно, позировать перед камерой порой утомительно, но принц не знал мистера Доджсона. Тот все превращал в игру — сначала ставил нас в разные позы, потом садился и рассказывал нам истории, иногда что-то рисовал. Когда мы увлекались историями, он бежал готовить пластинку, вставлял ее в фотокамеру и, попросив не двигаться, снимал с линзы колпачок. Он всегда считал вслух, иногда до сорока пяти, иногда в обратном порядке, а иногда с середины — начиная с двадцати двух, шел то назад, то вперед, пока не говорил: «Сорок пять, один… Готово!» И мы тогда наконец могли расслабиться, а он продолжал рассказывать свою историю.

Вот в такое забавное занятие он превращал съемки — мы никогда не скучали, нисколечки! А потом мы в качестве награды помогали мистеру Доджсону проявлять стеклянную пластинку, и от смеси запахов — кислых, химических и тонкого аромата гвоздики, всегда сопровождавшего мистера Доджсона в сочетании с невыветрившимся каминным дымом из его комнат — у меня кружилась голова. Иногда эти запахи меня, кажется, пьянили. Что точно подразумевают под таким словом, я не знала, только слышала от мистера Доджсона, что герои его рассказов часто ощущали опьянение. А опьянев, вели себя не как все и странно разговаривали, и папе от этого становилось смешно.

На сей раз принца я не увидела — во дворе толпилась лишь обычная ватага студентов, которые стояли поодиночке либо группками, а некоторые из них отходили назад, продолжая разговоры, и все что-то с энтузиазмом обсуждали. Однако даже при этом всегда находилось несколько человек, которые лениво прохлаждались у фонтана или махали во дворе колледжа битами для крикета, хотя на это, как правило, смотрели с неодобрением.

В тот момент в пределах видимости я была единственной девочкой. Такое случалось нередко, а потому меня это не беспокоило. А мое присутствие, как видно, не беспокоило студентов. В окружении десятков взрослых мужчин — ни один из них не удостоил меня даже взглядом, ну разве что некоторые небрежно мне улыбнулись — я чувствовала себя безопасно, так же, как в детской в окружении женщин. Женщины и мужчины, конечно, отличались друг от друга, я это понимала. Однако мне и в голову не приходило, что кто-то из них опаснее других.

— Мисс Алиса! — Передо мной возник мистер Доджсон. Я и не заметила, как он приблизился ко мне. Он приподнял свой черный шелковый цилиндр. — Как ваша матушка?

— У них, наверное, чайная вечеринка. Она сейчас с дамами, которых привел мистер Экланд. Малыш скоро будет здесь.

— О!

Мистер Доджсон посмотрел на меня с каким-то странным выражением лица, словно не мог решить, смеяться ему или нет. В конце концов он удовольствовался простым кивком.

— Прикс с Иной заняты в детской, а потому сказали, чтобы я шла без них, — снова солгала я и снова подумала, зачем я это делаю. Сегодня мои мысли определенно не желали меня слушаться!

— Я предвидел, что в этот день они скорее всего будут заняты.

С удивлением я подняла на мистера Доджсона глаза. Так вот почему сегодня Подходящий День: он знал, что Прикс с Иной не смогут к нам присоединиться! (Оставшаяся в детской Эдит безмятежно играла с куклами.)

— Так в чем сюрприз? — Я не могла устоять и запрыгала на месте. Как долго я ждала этого! Целых несколько месяцев, во время которых мистер Доджсон уезжал на каникулы. Мы же обычно проводили лето в Уэльсе, где папа собирался строить дом, но в этом году у мамы не было сил, чтобы путешествовать. Она сказала, что в поезде слишком трясет. Поэтому я провела лето дома, в Оксфорде, тихом и сонном во время каникул — никакого сравнения с учебным годом, когда в воздухе ни на миг не смолкает всюду настигающий тебя гомон.