Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

Луи де Берньер

Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана

Пролог

Эти события произошли как раз после того, как самый могущественный мировой производитель безалкогольных напитков достиг невероятнейших высот в современной рекламе.

Воспламененная духом корпоративного предпринимательства, воодушевленная идеей освежить все человечество и не удовлетворенная тем, что ее знаменитая эмблема закручивается в неоне от Красной площади до Тьерра дель Фуэго, компания закупила совместный российско-американский космический полет и с небес провозгласила о себе способом, неслыханным с тех пор, как сам Господь положил на небе радугу.

Компания запустила два спутника, по одному над каждым полюсом, и спроецировала свое название на вечные льды так, чтобы его видели в телескопы далекие расы и неизвестные цивилизации, которые, соответственно, переменили бытовавшее у них имя нашей планеты. В Арктике вывелись новые разновидности красных полярных медведей, лисиц и тюленей, слишком заметных, не отваживающихся покинуть световые границы и выйти на белое, а в Антарктиде такой же эффект наблюдался среди королевских пингвинов.

Но это послание – ничто по сравнению с тем, как компания трансформировала Луну. Сотни одетых в серебристые скафандры сотрудников с кандидатской степенью по астрофизике и низкогравитационной гидравлике по тщательной маркировке на сотнях километров вели специально сконструированные краскопульты, пока на Земле не увидели сверкающее, флуоресцирующее название компании, которое ни с чем не спутаешь.

Антропологи толпами отправились в самые удаленные уголки тропических лесов и гор собирать данные – какой эффект произвели эти лунные метаморфозы на примитивное мышление – и вернулись разочарованными. Даже племена кусикуари, наванте, коги, акауатеки хорошо знали эмблему, что свисала с деревьев в доселе неисследованных районах, красовалась над дверными проемами хворостяных хижин и на утесах горы Аконкагуа.

Но со временем даже созданная по специальной формуле краска не выдержала условий нашего спутника. От лунной пыли, метеоритных дождей, перепадов температуры краска рассыхалась, спекалась и надпись крошилась; с Земли казалось, что лик Луны измазан кровью. Люди смотрели в ночное небо и вздрагивали.

Часть первая

1. его преосвященство, терзаемый бесами, принимает решение спасти свою душу

И снова живот кардинала Доминика Трухильо Гусмана пронзила внезапная острая боль, похожая на родовые схватки; кардинал перегнулся пополам и застонал, обхватив себя руками. В таких случаях приходили мысли только о греховности собственной жизни. В муке ему представлялось, будто пред взором раскрылись древние сундуки, но не битком набитые золотыми дублонами, луидорами и серебряными распятьями, инкрустированными рубинами: из сундуков вылезали бесы.

Его преосвященство знал все шествие бесов наизусть; они являли дьявольский пантеон, что шествовал в чудовищной пародии на процессию Страстной недели, глумясь и потешаясь, пока его преосвященство лежал на каменном полу с разверстым в страдании ртом.

Во главе дьявольского сборища находилось существо Крикун с двумя сварливыми головами. Шеи у них были поистине лебедиными, но длина и гибкость лишь позволяла отвратительным ртам бросаться друг на друга и кусаться, будто в чрезмерно страстных поцелуях. «Ватикан два! Ватикан два!» – визжала одна голова, а другая так же пронзительно кричала: «Обычай! Обычай!», возвращая его преосвященство в 1968 год на самую первую конференцию латиноамериканских епископов в Медельине. Кардинал уже тогда был влиятельным человеком и, в омерзении отбыв с конференции, решил покончить с влиянием «Богословия освобождения» в собственном епископате. Для верности он испробовал уговоры, убеждение и ссылки на прецеденты, но это не мешало его священникам покидать мирские блага, исчезать в дальних краях с одним лишь осликом и деревянным распятием, дабы сеять смуту среди бедняков и забивать им голову экономическими теориями. В этих теориях ни слова не говорилось о сохранении церквей и соборов, но только про лишение собственности тех очень богатых людей, на чьи щедрые пожертвования отливались серебряные статуи Непорочной Девы. «Нет предела воздаяния Господу», – говорил его преосвященство, но слышал в ответ лишь неуважительно резкое возражение какого-нибудь приходского священника (прибегавшего к этаким тошнотворным стереотипным формулировкам) – мол, «любовь к ближнему – дело практики». Его преосвященство без ностальгии воскрешал в памяти ожесточенные споры, так часто переходившие в недуховные личные оскорбления: он изгнал священника за «торгашество лозунгами», а тот окрестил кардинала «олигархическим паразитом, чье жирное брюхо набито хлебом неимущих».

Он вспоминал дни юности, когда жизнь в Церкви была спокойной и размеренной, этакая греза, благоухающая ладаном и убаюканная песнопением. Припомнил, как постепенно избавился от непокорного клира. Там был этот, который ушел-таки, и его убили в перестрелке, когда Национальная Армия застала врасплох отряд коммунистов; и был дон Рамон, кого кардинал нередко стращал, пока не выудил обещания, что тот никогда больше не позволит сорваться с уст политическому высказыванию.

Теперь не было приходских священников с осликами и деревянными распятиями. Вместо них появились пухлые, веселые попы, они ездили на внедорожниках, носили золотые перстни-печатки с крестом, и все кардинала устраивало, только вот когда он претерпевал такую муку, вечно перед ним возникала другая сторона проблемы, и он вспоминал: во многих деревнях вообще больше нет священников. В тех местах люди поклоняются Черной Деве, прося ее заступничества даже в самых нехристианских делах, браки не освящены церковью; мужчины брюхатят женщин и исчезают, оставляя невероятные матриархаты, не имеющие понятия о том, что Бог – Отец наш. В подобные моменты его преосвященство чувствовал все бремя раздора, что раскололо его пастырство и приводило к мысли: возможно, в своей убежденности он был слишком непреклонен.

За Крикуном шло кожистое существо с пятью ногами по имени Помеха, всех сбивающее, мгновенно возводящее незримые стены, в которые врезались другие бесы, и отвратительная процессия, молотя конечностями, съеживалась в сыплющую непотребными проклятиями гармошку.

Как ни наловчился он подправлять ужасающие видения, его преосвященство невольно припомнил махинации, в которые впутался, закрывая сельские школы.

Нельзя сказать, что он выступал против истинного образования – когда учат наизусть катехизис, таблицу умножения, жития святых и биографии национальных героев, постигают грамоту, историю и значение Страстей Христовых. Этому он вовсе не противился. Он возражал, когда тощие и, по сути, мирские миссионеры, отравленные коварными идеями Пауло Фрейре, [2]промывали бедняцкие мозги, болтая про «освобождение невежественных масс из культурного забвения» и проповедуя «борьбу» и «участие в историческом процессе». Его преосвященство не отрицал добрых намерений этих идеалистов, но как вынести мысль, что молодежь нации взращивается без обучения, что заранее обеспечит место на небесах одесную Господа?