Русский диптих (СИ)

Всеволод Бенигсен

Русский диптих

ПЗХФЧЩ!

Стоял промозглый январь 1953 года. Писатель Левенбук поднял воротник драпового пальто, вышел из подъезда и направился к продуктовому магазину на углу. Ветер был несильный, но после пяти лет на Колыме Левенбук постоянно мерз и зиму переносил плохо. Проходя мимо газетного киоска, Левенбук притормозил. Затем, не вынимая рук из кармана, отточенными движениями пальцев, отсчитал ровно двадцать копеек и протянул их киоскеру.

– “Правду” будьте любезны.

Киоскер протянул ему свежий номер “Правды”. Но на улице Левенбук читать газету не стал – добежал сначала до магазина. Там, стоя в очереди к прилавку, он развернул шершавую газетную бумагу и заскользил глазами по заголовкам, но ничего интересного не обнаружил – “Трудовые успехи тракторостроителей”, “Переустройство оросительных систем”, “Текстильная промышленность Китая”. Потом от нечего делать стал читать передовицу:

“Внутрипартийная демократия есть не только боевитость, помноженная на идейность, но и своевременное распознавание как правого уклонизма с левым оппортунизмом, умело прячущих свои мелкобуржуазные интересы за маской коллективизма, так и комчванства, прикрывающегося коммунистическим декретированием и премированным ударничеством, что позволяет нам бороться с любыми формами примиренчества, отщепенчества и пораженчества”.

Ничего не поняв, Левенбук убрал газету обратно в карман и стал терпеливо ждать своей очереди.

Сталин обвел цепким взглядом присутствующих и стал неторопливо приминать большим пальцем табак в трубке. При этом он исподлобья продолжал поглядывать на лица членов Президиума.

– Ну, что… товарищи? – сказал он после долгой паузы, пососав мундштук. – Я думаю… пора перейти к заключительной части нашего затянувшегося совещания? А именно к вопросу о космополитизме.

И, прищурившись, посмотрел на Маленкова, как бы предоставляя ему слово. Уловив этот взгляд, остальные, а именно: Берия, Булганин, Хрущев, Ворошилов, Каганович, а также новые члены Бюро Президиума ЦК КПСС Сабуров и Первухин, тоже уставились на Маленкова. Даже стенографистка, сидевшая в углу, повернула голову в его сторону. Маленков, конечно, тут же попытался встать, но Сталин неожиданно махнул рукой, перебив это несостоявшееся телодвижение:

– Пока товарищ Маленков думает, начну я.

Маленков замер, оказавшись в крайне неудобном положении недовставшего-недосевшего. Что-то вроде застрявшего между этажами лифта. В итоге решил остаться стоять на полусогнутых. Сталин, однако, как будто нарочно проигнорировал эту мучительную позу Маленкова. Он снова пососал мундштук, а затем принялся ходить взад-вперед по кабинету.

– Я би хотэл обсудить вопрос расплодившегося в нашэм искусстве и нашэй науке космополитизма. Или, как называет это явление товарищ Маленков, безродный космополитизм. Вопрос актуальный… – Тут Сталин замер, выдержал паузу и, взмахнув вынутой изо рта трубкой, закончил:

– И живо трепещущий.

Это прилагательное он произнес с небольшой паузой посередине, то есть раздельно, как “живо” и “трепещущий”. Этим он, видимо, подчеркивал тот факт, что безродные космополиты еще живы, но уже трепещут.

Тут Сталин возобновил свое движение, но молча, как будто потеряв нить рассуждения. В наступившей тишине раздавалось только мерное поскрипывание его кожаных сапог. Паузу пережидали кто как. Берия протер пенсне и уставился на упругие ляжки стенографистки. Хрущев промокнул носовым платком выступившую на лысине испарину. Ворошилов вперился взглядом в стену и сидел не шелохнувшись. Мучительнее всех переживал неожиданную задержку Маленков, который до сих пор стоял на полусогнутых ногах, словно человек, схваченный внезапным расстройством желудка, но превращенный жестоким Богом в соляной столб. Лицо его побагровело, а ноги начала сводить судорога. То, что Сталин потерял мысль, никого уже не удивляло. Вождь был стар и болен и, несмотря на редкие вспышки энтузиазма, быстро уставал и все тяжелее переносил длинные совещания. Даже традиционный многочасовой “Отчетный доклад” на прошлом XIX съезде ВКП(б) – КПСС впервые прочитал не он, а Маленков. Вполне возможно, что несуразная и болезненная поза, в которой теперь оказался последний, была некоей проверкой со стороны жестокосердного Сталина – мол, а как насчет еще постоять? Маленков это чувствовал и держался. Однако пауза затянулась, силы были на исходе, и сведенные мышцы заставили Маленкова невольно застонать, вцепившись побелевшими пальцами в край стола. Стенографистка, уловив невнятные колебания воздуха, занесла пальцы над машинкой, но застыла, пытаясь понять, нужно ли заносить этот стон в стенограмму, и если да, то в каком виде – “а-а-а”, “м-м-м” или, может, в виде ремарки “товарищ Маленков стонет”. Но тут Сталин как будто очнулся и повернул голову.

– Товарищ Маленков хочэт что-то добавить?

Просияв от радости, Маленков мгновенно распрямился.

– Товарищ Сталин! У меня имеется несколько проектов решения вопроса о безродных космополитах. Надо заметить, что…

– Нэ понимаю, – искренне удивился Сталин, не дослушав. Потом сделал пару скрипучих шагов по натертому паркету и пожал плечами:

– Почэму товарища Маленкова не интересует мнение товарища Сталина или мнение других членов президиума по этому вопросу? Видимо, товарищ Маленков уже все знает и все решил без нас. А может, товарищ Маленков – английский шпион?

Маленков побледнел и испуганно пригнулся, вернувшись в позу “на полусогнутых”. Садиться ему, вроде, не разрешили, стоять, однако, тоже.

После слов про английского шпиона сидевшие по бокам от Маленкова Каганович и Ворошилов тут же отодвинулись от него, как от чумного. Берия наконец оторвался от созерцания ног стенографистки и перевел свой плотоядный взгляд на окаменевшее лицо “шпиона”. Он почему-то сразу представил пухлого Маленкова на допросе и даже стал прикидывать, быстро ли тот признает себя английским шпионом или придется, например, зашивать ему в брюхо живую крысу. Видимо, прочитав эти мысли в задумчивом стеклянном взгляде Берии, Маленков еще больше сжался и даже как будто уменьшился в размерах.

– Хотя иницыативность, – неожиданно продолжил Сталин, когда все уже мысленно похоронили Маленкова, – надо поддерживать. И с этой точки зрения… Маленкова можно и нужно понять.

Берия тут же потерял всякий интерес к реабилитированному. Каганович и Ворошилов снова придвинулись к опальному соратнику, который с облегчением опустился на стул. Кровь прилила к анемичному лицу Маленкова и радостно побежала по пересохшим от страха сосудам. На глазах у всех Сталин в очередной раз совершил чудо – чудо воскрешения из мертвых. С той лишь разницей, что сам же до этого и умертвил советского “лазаря”. Вернувшийся с того света, Маленков как будто даже стал пухлее прежнего. Словно его на том свете хорошо покормили. Сталин очень любил этот фокус с умерщвлением и последующим воскрешением. Как бывший студент духовной семинарии он прекрасно знал: ничто так не восхищает людей и не внушает им священный трепет, как умение контролировать процесс жизни и смерти, то есть самые непознанные (читай, божественные) области человеческого бытия.

Он с довольной усмешкой запыхтел трубкой, разжигая потухший табак.

– Впрочем, если товарищу Маленкову по-прежнему интересно эээ… мое… мнение, то… ссссссс… ррррр… щщщщ… спрсс…

Тут даже невозмутимый Берия вздрогнул. Это было уже чересчур. Паузы и забывчивость можно было оправдать глубокой задумчивостью вождя, но вот эти странные звуки… Еще на прошлом совещании Сталин несколько раз выдал нечто подобное. Тогда все отнесли это за счет обычного переутомления. История, однако, повторялась.

“А Коба-то совсем плох”, – подумал Берия и оживился, но виду не подал.

– Таким образом, эээ… щщщщ… спрссс…