Прости меня, Анна

Вера Колочкова

Прости меня, Анна

«Интересно, почему я с ней дружу? Сорок лет прошло с того первого школьного дня, когда нас посадили за одну парту, и сорок лет я с ней дружу! Может, потому, что никому другому такое испытание не под силу? Кто же захочет добровольно истязать себя, расшибаясь лбом о ее невыносимо–железобетонный характер и болезненные амбиции? Разве что сотрудники ее довольно успешной фирмы – так они ж за это зарплату получают! И совсем не маленькую, между прочим! А я? Мне это зачем?! Нас даже и рядом поставить нельзя, мы абсолютные антиподы! Я – училка–словесница, маленькая полноватая блондинка с потрепанным жизнью лицом и скромной бюджетной зарплатой, в которую надо вместить еще и содержание двух отпрысков…С одного взгляда понятно, какая я есть! Грустная тетка–брошенка, раненая мужниным предательством, и рана еще свежа, и кровоточит…Разве можно меня с ней сравнить при всех моих жизненных обстоятельствах? Она ж такая… Такая яркая! Такая высокая! Такая брюнетка жгучая, что дальше и жечь некуда! Еще и ухоженная в лучших косметических салонах, и манерцы успела новые прибрести, к образу бизнес–леди подходящие… Вполне, кстати успешной леди, для которой победивший капитализм оказался лучше отца родного. Потому, наверное, и по жизни она идет Анной Сергеевной, а я – просто Анютой, или Нюточкой, как она меня называет последние сорок лет…»

Тарелка будто сама собой выпрыгнула из мокрых рук и разбилась вдребезги, заставив Анюту вздрогнуть. Мелкие осколки разлетелись по вытертому линолеуму, когда–то модному, как тогда говорили — «под паркет», а сейчас представляющему собой сплошное недоразумение. «На счастье! — тут же припомнилась ей известная примета, придуманная такой же плохорукой оптимисткой. — И пусть будет на счастье! На маленькое, на чуть–чуть, мне много и не надо…»

— Мам, ты чего хулиганишь? – тут же заглянула на кухню Дашка. – Предлагала же — давай сама посуду помою!

— Да ладно, сама… — махнула рукой в ее сторону Анюта. — Иди лучше, творческий беспорядок убери, а то в гостиной уже ступить некуда!

— Мам, ты представляешь, она опять приперлась! – возмущенно прошептала Дашка, делая большие глаза и кивая головой в сторону входной двери. — Сидит сейчас у Кирюшки в комнате… Там тихо так, не слышно ничего!

— А ты что, под дверью стояла? – удивленно взглянула на дочь Анюта. — Подслушивала, что ли? Интересно, а где у нас веник? Ты не помнишь?

— Зачем? Меня бить?

— Да не мешало бы! – весело рассмеялась Анюта. – Смотри, осколки как разлетелись, подмести надо…

— Так это пылесосом, а не веником! А все–таки, объясни мне, мамочка, почему он у нас такой?! Я бы еще поняла, если б уродом каким был… Братец–то мой — классный же парень! Он, между прочим, всем моим девчонкам нравится! А эта Динка ведет себя, как та собака на сене… Два раза его бросала! И опять приперлась! А он — ты бы видела его рожу! От радости чуть из штанов не выпрыгнул! Какое счастье – наша Дина вернулась…

— Дашка! Прекрати! – с беззлобной укоризной посмотрела на дочь Анюта. – Чего ты лезешь не в свое дело? Он сам разберется!

— А я ему не посторонняя, межу прочим! Я ему родненькая сестреночка! И мне смотреть противно, как его унижают! Она же пользуется его любовью, сжирает ее, как хлеб с маслом! Неужели тебе за него не обидно, мам? Да я бы на твоем месте взяла и вышвырнула эту Дину из своего дома! Вот как тетя Аня, например! Она за своего Темку всем глотку перегрызет!

— Ладно, Даш, иди отсюда! Тоже мне, защитница семейной чести! Кирилл уже взрослый парень, и личная жизнь у него своя, тоже взрослая…

Дашка, возмущенно фыркнув, резко повернулась в дверях кухни, разметав красивым веером блестящие русые волосы – ни дать ни взять, реклама дорогого шампуня. Стой да любуйся. Проходя мимо двери в Кирюшкину комнату, презрительно хмыкнула, выражая свое недовольство происходящим за этой дверью примирением брата с вероломной, «нагло сжирающей его любовь, как хлеб с маслом», Динкой. Анюта домыла посуду, подмела осколки разбившейся «на счастье» тарелки, устало опустилась на кухонную расшатанную табуретку. Старые ходики на стене мерно отстукивали свое вечернее время, в открытое окно кухни вливался терпкий, пропитанный теплым августовским дождем воздух, в котором, однако, пробивались уже, как в хороших духах, едва уловимые интонации подступающей осени с ее сложными запахами мокрых стволов, сырой земли и дыма костров из опавших сухих листьев. Грустно… И за Кирюшку в самом деле сердце болит! Чего ж он так привязался к этой Динке, в самом деле? Надменная, злющая девчонка с непомерными амбициями, с завистливыми разговорами про «крутые тачки», «бабло» и «стильные прикиды»… Что он в ней нашел, почему влюбился так безнадежно? Умница ведь парень, талантливый и красивый, Дашка права… А может, она и в том права, что ей, Анюте, надо таки сказать веское материнское слово, и в самом деле выставить эту Дину за дверь? Анна бы так и поступила, наверное… Да что там говорить, она в свое время именно так и поступила! Взяла и отшила от сына Артема его девушку Марусю – по ее выражению, «простую, тупую и круглую, как куриное яйцо», – и быстренько женила его на дочке своего партнера по бизнесу, красавице Наташе, или Натали, как теперь с гордостью называет невестку. Устроила судьбу сына, молодец! Красивая получилась пара, благополучно–блестящая, как на картинке! Все им купила свеженькое, с пылу с жару – и квартиру, и «крутую тачку», и «стильные прикиды» — бедная Динка обзавидовалась вся! Тогда прямо с Теминой свадьбы и сбежала от Кирюшки с хмырем каким–то – Анниным знакомым…

— Мам, тебя к телефону! – вывел ее из задумчивости звонкий Дашкин голосок. – Тетя Аня звонит!

— Ну вот, как всегда, легка на помине! – тихо проговорила Анюта, нехотя вставая и идя в комнату. — Только помяни черта, он уже и тут как тут…

— Нюточка, ты мне срочно нужна! Дуй сейчас же ко мне! Быстренько! – обычной ноткой ласкового, но не терпящего возражений приказа зазвенел в трубке властный Аннин голос. – Увидишь по пути Алешку — загоняй домой! Не муж, а тормоз какой–то! Три часа уже с собакой гуляет!

— Ань, что–то устала я сегодня, выходить никуда не хочется. Давай завтра, а?

Да и время позднее… — попробовала сделать робкую попытку к сопротивлению Анюта.

— Да какое позднее, ты что?! Еще только восемь часов! Давай быстро, я жду! И скажи там Алексею – пусть идет и не боится, я успокоилась уже…

— А что, опять ты на него наехала? Чем он тебе не угодил?

— Да как на него не наезжать, если он тормоз? – удивилась подруга. — Еще и огрызается! Ломаю я его, видишь ли… Тоже мне, хрупкая веточка! Да если б не я, он давно бы уже в серого люмпена превратился, злого и убогого! Ему дают в руки такие возможности, а он…

— Ну вот, опять ты заводишься, Ань! – быстро перебила ее Анюта. – Ладно, сейчас приду… Только у меня просьба – при мне его не унижай! Я этого слышать не могу!

— Да ладно! Сказала же… — как–то нехотя и неопределенно согласилась Анна.

Она раздраженно отбросила от себя трубку, выдернула сигарету из пачки, прикурила. «Почему я так нервничаю? – подумалось вдруг. – Странное дело! И руки дрожать начали, и напряжение во всем теле отвратное такое, будто мне срочно бежать куда–то надо! Совсем не умею быть сама с собой, будто страх непонятный нападает! Потому и приходится эту блаженную идиотку в гости звать, подругу детства любимую… Придет сейчас, вылупит на меня свои ангельские фиалковые глазки, еще и умничать начнет! Мы все из себя такие бедные, но мы с таким большим достоинством! Куда там! Как будто у богатых этого самого достоинства нет…Она, видишь ли, слышать не может, как я Алешку унижаю! Своего мужика проворонила, дура, а про моего слышать не может! А если он на самом деле тормоз, что с этим делать? Упертый, как бык… Его, видите ли, все в жизни устраивает! Что его может устраивать, что? Его экстремальная медицина дурацкая? Копеечная зарплата врача скорой помощи? Уже от знакомых скрывать надоело, что муж – никто и звать никак! И, главное, ведь даже не пытается ничего понять! Она такие возможности может ему открыть — у другого бы дух захватило! Вот Бориска – бывший Нюточкин муж – ее, Анну, всегда понимал! И правильно сделал, что бросил эту дуру! Хотя, наверное, и не ушел бы, если б она сама его не выпроводила… Что с нее возьмешь? Блаженная, одним словом… Ей бы, в ее–то теперешнем положении, обеими руками за нее, за Анну, цепляться, а тут, смотри–ка – еще и в гости не зазовешь! Да более того! Иногда кажется, что не позови – и не вспомнит о ней даже, как будто у нее такой подруги и не было никогда… Придумала себе мир каких–то мифических внутренних ценностей и барахтается в нем, словно в белых облаках живет, а не на нашей земле, грязной и грешной! А сама своих детей одними макаронами кормит… На учительскую зарплату сильно не объешься! Сколько раз звала ее на свою фирму – ни в какую! Все о какой–то пресловутой свободе толкует! А какая у нищего свобода? Да никакой. Свобода – преимущество людей богатых! А нищета – это уж для второсортных и убогих…»