Под розой

Мария Эрнестам

Под розой

Я рассказывал тебе о китах? Нет? Тогда я расскажу тебе о китах в Ледовитом океане. О том, как они занимаются любовью.

Мы, люди, встаем и идем вперед. Мы выпрямляем спину, насколько это возможно, и устремляем взгляд в синее небо над нами. Мы поднимаем одну ногу и опускаем ее на землю, потом — вторую, и снова первую, и так снова и снова. Это наш способ достичь задуманной цели, если она у нас есть и мы не просто слоняемся ради удовольствия. Хотя на самом деле это не имеет такого уж большого значения. Ведь движения остаются прежними: одна нога перед другой, держать спину прямо. Не забудь.

Огромные киты в океане делают не так. Они борются с волнами, наваливаясь на них всем телом, и плывут в ледяной воде, которая омывает их со всех сторон. Им не нужно ставить одну ногу перед другой, они могут плавными красивыми движениями огромного тела двигаться, куда захотят. Когда китам нужно вперед, они не думают о паре жалких маленьких ног, они плывут головой вперед. Они плывут вперед лежа. Не забудь.

Когда люди занимаются любовью, они тоже предпочитают делать это лежа. Так они могут смотреть в глаза любимому, угадывать его самые сокровенные мысли и желания и воплощать их в реальность. Люди касаются друг друга руками, созданными не только для движения к цели, но и для ласк. Если все идет хорошо, люди могут соединиться в нечто большее, чем они были, когда ложились, чтобы заняться любовью. Это очень важно. Не забудь.

Когда киты занимаются любовью, они не ложатся. Нам, людям, их видно за несколько километров. Два огромных существа поднимаются из воды. Влажное дыхание вырывается наружу фонтаном брызг, выражая их чувства в этот момент. Тела плотно прижаты друг к другу. Киты в океане занимаются любовью стоя, они не могут видеть друг друга, потому что глаза у них расположены по бокам огромной скользкой головы и смотрят назад. Они не могут видеть звезд на небе и читать в глазах любимого. Киты не могут обнять друг друга плавниками, но от страсти вибрирует каждый грамм их многотонного тела. Нам, людям, которые весят всего каких-то несколько десятков килограммов, трудно представить всю мощь их акта любви, настолько огромна, всеобъемлюща, бесконечна их страсть.

Оторвавшись друг от друга, киты погружаются обратно в ледяную воду. Победившие и проигравшие, они возвращаются туда, откуда пришли. Опускаясь на глубину, они возрождаются к новой жизни.

ИЮНЬ

13 июня

Мне было семь лет, когда я решила убить свою маму. Но успело исполниться семнадцать, прежде чем я это сделала.

По одной только этой фразе видно, что на сей раз я решила написать правду. Я давно уже ничего не писала, и тем более правду. Не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз отправляла кому-то открытку или письмо. Дневник я тоже не вела. Меня никогда не прельщала эта идея. Слова и мысли, что вертелись у меня в голове и казались такими важными и оригинальными, бледнели и умирали, стоило им оказаться написанными. Словно успевали завянуть за время короткого пути от головы до бумаги.

Разница между мыслью и ее письменным выражением в тех редких случаях, когда я пыталась вести дневник, была столь весомой, что в конце концов я решила ограничиться констатацией фактов. «Яйца и масло, помидоры и редис». «Позвонить зубному». Вам может показаться смешным, что человек заводит дневник в пятьдесят шесть лет, но что есть, то есть. Не случайно же он попал мне в руки, этот дневник. Мне дала его Анна-Клара. Такой подарок обязывает. Немало лет прошло с тех пор, как у меня были перед кем-то обязательства. С этим чувством я рассталась задолго до того, как перестала писать письма. Но я отклоняюсь от темы.

Я получила дневник в подарок на день рождения. От Анны-Клары, моей младшей внучки. Самой странной из всех. За это я и люблю ее больше других внуков. Ее старшие брат и сестра, Пер и Мари — милые, послушные дети с добрым открытым взглядом и доверчивой душой. В Анне-Кларе же есть что-то темное, что-то опасное. Она редко раскрывает рот, только если ей что-то нужно: «Можно мне хлеба? Можно мне сока? Можно, я пойду почитаю?»

Сколько я ее помню, Анна-Клара спрашивает, можно ли ей пойти почитать. Когда я киваю, а киваю я всегда, она отправляется в мою спальню, где прикроватная тумбочка завалена книгами и старыми газетами. Пока все общаются за чашкой чая и бутербродами или ужинают и пьют вино, она сидит там одна и сосредоточенно читает. Это меня удивляет и восхищает. Я никогда не говорила ей об этом, но она знает, что мое неизменное «да» означает одобрение. Это еще одна причина, почему Анна-Клара моя любимая внучка. Ей не нужны слова.

Даже в праздничный день она сидела в спальне и читала. Забралась на мою постель, подложила под спину подушку, укрыла желтым пледом ноги, поставила тарелку с куском торта и стакан морса на тумбочку и погрузилась в чтение. Она методично перелистывала одну газету за другой. Сообщения с мест боевых действий в серьезных газетах, расследования преступлений и сплетни из жизни звезд в бульварной прессе. Сколько ей сейчас? Восемь, девять? В таком возрасте не всякий ребенок умеет бегло читать сложные тексты, поэтому родители не устают отмечать ее редкий талант, тем более что больше о ней сказать нечего. «Пер забил три гола на футбольном матче в пятницу. Мари играла на флейте на выпускном вечере. А Анна-Клара… это поразительно, сколько она читает. Скоро она прочтет все книги дома и отправится в библиотеку, опустошая полку за полкой». Так она и поступает. Полка за полкой. Книга за книгой. Предложение за предложением. Слово за словом. «Да, она много читает, Анна-Клара». И все.

Празднование моего дня рождения шло без сюрпризов. Около двух соседи и родственники ввалились в дом со словами «С днем рождения тебя!», стараясь как можно быстрее оказаться в гостиной и захлопнуть дверь на улицу, где хлестал дождь. Он гнал их от машин к порогу, портя прически и туфли. Свен радушно принимал гостей, и скоро весь оказался увешан плащами и зонтиками, которые, я уверена, потом, когда никто не видел, просто свалил в кучу в углу прихожей. С профессионализмом метрдотеля Свен провел пришедших в гостиную, куда перенес все столы и стулья, что нашлись в доме, образовав маленькие островки, где могли расположиться гости. Сюзанна, моя старшая дочь, рассаживала их, но, стоило ей отвернуться, как они тут же начинали пересаживаться. Мало кому хотелось оказаться за одним столом с людьми, с которыми нет общих интересов или расходятся взгляды на жизнь.

А вот Эрик, мой младшенький, незаметно прокрался меж столов и уселся в коричневое кожаное кресло, откуда мог видеть все и всех. Вид у него был растерянный, даже расстроенный, потому что он, как и я, только что заметил, как его подружка Иса скрылась в кухне, чтобы стащить чего-нибудь вкусненького. Другими словами, все было как обычно, ничего другого я и не ждала. В пятьдесят шесть лет тебя уже трудно чем-то удивить. Не припомню, когда со мной такое в последний раз случалось. С годами все становится предсказуемым. Вкус притупляется, зрение слабеет. Только запахи, запахи остаются.

Свен накупил печенья, пирожных и торт «Принцесса», который я вообще-то не люблю, но в принципе могу есть, если он свежий. Все угощались без стеснения. Гудрун и Сикстен наверняка не обедали, рассчитывая поесть у меня в гостях. Я отметила, что Гудрун положила себе в тарелку три куска торта, рассказывая, что сама сшила себе платье из покрывала в доме престарелых, где иногда подрабатывала.

— Да уж, на него в свое время немало помочились, — сообщила она Свену, любовно поглаживая ткань.