И обрушилась стена

Роберт Антон Уилсон

И обрушилась стена

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Александр Привалов

СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Позже я действительно это понял. Правда, не сразу, а в несколько этапов. Вот об этих этапах моего Откровения Янус Полуэктович попросил меня рассказать. Это будет рассказ о Приключении Разума, и в нем будет много странных идей и странных событий. Подавляющее большинство читателей, скорее всего, не поверит мне, и это совершенно нормально. Я сознательно рассказываю эту историю для незначительного меньшинства, ибо совершенно точно знаю, что меньшинство со временем перестанет быть незначительным, а большинство подавляющим.

Один этап моего Откровения начался уже на следующее утро после истории с попугаем, когда ни на какой Китежградский завод я отправлен не был, поскольку старик Шварц, завотделом оборонной магии, затребовал меня в свое полное распоряжение на неопределенный срок. Почти полгода мы вместе с кубинскими товарищами из Института сантерии и брухерии готовили один очень ответственный проект, который был впоследствии успешно реализован (но это уже совсем другая история), и все это время я даже ночевал в компьютерном зале. К сожалению, загруженность работой помешала мне тогда всерьез призадуматься о «детерминизме» и «предопределенности» хотя бы будущего, не говоря уже о прошлом. Общался я в основном с оборонщиками и заказчиками из компетентных организаций, У-Януса практически не видел, и у меня просто не было возможности задать еще один вопрос. А жаль.

Ну а затем началась действительно совсем другая история. На этот раз — в широком смысле этого слова. Другая история человечества. Та история, которая для большинства читающих эти строки является единственной. Та история, в которой Янус Полуэктович Невструев был всего лишь персонажем фантастической повести, а НИИЧАВО назывался совсем по-другому.

В этой истории (или, как я предпочитаю говорить теперь, в этой линейной последовательности вероятностных состояний) я пережил другой этап Откровения. Я подчеркиваю: другой, а не второй и не следующий. Тут есть разница, которую я и постараюсь ниже объяснить.

Начну с того, что в «иной реальности я тоже был программистом по имени Александр Иванович Привалов. Я работал в институте, который разрабатывавал (как это официально называлось) спецтехнологии прогнозирования и управления событиями». Институт для прикрытия занимался всякой чепухой, настоящая же тематика исследований была сверхсекретной. Поэтому, когда в 1964 году два молодых советских фантаста написали повесть, в которой главным героем был Александр Привалов, программист, работающей в НИИ Чародейства и Волшебства, в моей жизни наступили коренные перемены. не знаю, как разбирались с авторами повести и какие объяснения давали по поводу утечек сверхсекретной информации, которыми повесть изобиловала, но со мной разбирались очень серьезные люди и, как говорится, на всю катушку. Хуже всего было то, что никакой вины за собой я не чувствовал. Режим секретности всегда соблюдал неукоснительно. С авторами повести никогда не был лично знаком, хотя читал их предыдущие произведения. Да, действительно, в 1960 году, еще до поступления на работу в Институт Спецтехнологий, путешествовал с друзьями по русскому Северу на машине, взятой напрокат, и даже помню, как на лесной дороге голосовали двое каких то молодых охотников, но лица их мне не. понравились и я не остановился! Имена других персонажей повести мне ничего не говорили (во всяком случае, тогда).

В общем, я прошел через всяческие передряги, которые мой читатель легко может представить себе сам, и окончательно выбрался из лишь после вмешательства сил, так сказать, высшего порядка. Но еще раньше я имел возможность узнать, что братьев-писателей, сыгравших роковую роль в моей судьбе, органы не стали слишком уж сильно «прессовать». Я так думаю, эти люди оказались им просто не по зубам — или, может быть, у них нашлись высокие покровители.

А повесть из каких-то особых соображений (полагаю, в надежде на то, что появятся в этом деле хоть какие-то дополнительные ниточки) даже решено было опубликовать. При этом, правда, авторов заставили ее переделать до полной неузнаваемости, придав НИИЧАВО и его сотрудникам (а главное — темам, над которыми они работали) вид скорее сказочно-юмористический, чем мрачно-реалистический.

С этой задачей авторы справились блестяще. Но даже и в виде «повести-сказки для научных работников младшего возраста» этот текст, когда я его наконец смог прочесть в 1971 году, оказал на меня потрясающе сильное воздействие. Главный герой повести был, несомненно, я! И дело даже не в совпадении имен — мало ли, в конце концов, в мире А. И. Приваловых? Тысячи! Выдумывая своего мага-программиста, писатели вполне могли бы взять это имя просто «с потолка». Но человек, от которого велось повествование, — это был именно я, такой, каким я сам себя воспринимаю. У него была моя личность, мое сознание, мой жизненный опыт, мои вкусы — можно ли не узнать себя самого, даже если ты описан в совершенно незнакомых жизненных ситуациях? Тем более что не были они совершенно незнакомыми — какие-то коллизии были узнаваемы с самого начала, какие-то постепенно вспоминались.

Поначалу они вспоминались смутно, но, по мере того как я перечитывал повесть снова и снова, люди и события откуда-то всплывали в памяти. Это было как вспоминание сна. Ночью тебе снится много чего-то интересного. Проснувшись, ты не помнишь никаких подробностей — только какую-то общую атмосферу сновидения. Но потом читаешь, например, газету, видишь слово «Китай» и тут ясно вспоминаешь: во сне-то я был в Китае! Потом другая зацепка помогает вспомнить другую подробность. Таким вот образом, используя текст повести, я смог вспомнить много такого, что в совокупности составляло полноценную, пережитую и вспомненную мною альтернативную реальность. Иначе говоря, у меня была как бы «реальность-2», которая являлась несовместимой с моей старой доброй «реальностью-1».

(Забегая вперед, скажу, что, когда я через несколько лет прочитал книги о доне Хуане — тогда еще не переведенные на русский язык, но поступавшие в наши спецбиблиотеки, я очень хорошо понял проблемы Карлоса, которому пришлось мучительно, эпизод за эпизодом, вспоминать свое забытое прошлое в партии нагваля. Это было прошлое, происходившее в «отдельной реальности» и не вписывавшееся в реальность обычную.)

Итак, с вспоминания начался другой этап Откровения. Я приступил к размышлениям. И ход моих размышлений очень интересно соотносился с внешними событиями моей жизни.

Начал я вот с чего. В той истории Я. П. Невструев предсказал мне мое будущее: «Завтра с утра вас, Александр Иванович, вызовет Китежградский завод, и мне придется дать вам командировку». И буквально через минуту добавил: «Не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый ваш поступок творит какое-нибудь из них».

Эти слова в повести воспроизведены абсолютно точно. И так же абсолютно точно я вспомнил последующие события: назавтра никакой Китежград меня не вызвал. Что лишний раз подтверждает правоту второго высказывания Януса: «Не существует единственного будущего». Но ведь, с другой стороны, первое высказывание («Мне придется дать вам командировку») было основано на его непосредственном переживании будущего, которое уже совершилось! Для тех, кто не знает этой повести Стругацких (хотя и не могу себе представить таких людей среди моих предполагаемых читателей), поясню.

Я. П. Невструев исследовал параллельные пространства, и одному из его экспериментов в будущем суждено было завершиться катастрофой (или, наборот, полным успехом — в зависимости от того, какая была поставлена цель). В структуре пространственно-временного континуума произошел своего рода взрыв, выбросивший экспериментатора в точку, пространственно совпадающую с исходной, по времени же отстоящую ровно на одни земные сутки назад. В результате в настоящем получилось два Януса Полуэктовича: один — нормальный (А-Янус), а второй — живущий «из будущего в прошлое» (У-Янус). И вот этот-то второй, естественно, знал то, что для всех было будущим, но не знал того, что для всех было прошлым.