Избранное (Тереза Дескейру. Фарисейка. Мартышка. Подросток былых времен)

Франсуа Мориак

Тереза Дескейру. Фарисейка. Мартышка. Подросток былых времен

Чистилище Франсуа Мориака

На первый взгляд Франсуа Мориак кажется писателем старомодным. На первый взгляд его искусство может показаться анахронизмом — особенно для тех читателей, для которых поучения церковного катехизиса давно не являются нормами поведения, а церковные врата — вратами истины. Как будто и сам Мориак не торопится рассеять такое первое впечатление. В 1969 году, за год до смерти престарелого писателя (родился он в 1885 году), вышел последний его роман — «Подросток былых времен». Книга эта — в который раз! — переносит нас в глушь юго–запада Франции, в ланды Атлантического побережья, где пески и сосны, переносит в те времена, когда даже в барских домах не было электричества. Из книги в книгу, вот уже более полувека, почти что на протяжении всего нашего столетия — ибо первые произведения Франсуа Мориака (сборник стихотворений «Руки, для молитвы сложенные», роман «Дитя под бременем цепей») были опубликованы до первой мировой войны, — кочуют те же идеи и те же образы, все те же окрестности города Бордо, все те же времена: действие абсолютного большинства произведений Франсуа Мориака происходит в конце прошлого — начале нашего века, очень редко перебираясь за грань первой мировой войны. Может показаться, что Мориак–художник не замечает нашего века, словно бы проходит мимо социально–политических и прочих изменений, которые сделали мир совсем иным. «Мое творчество точно приклеено к прошлому», — признавался он сам.

В искусстве Мориака были перемены, и можно говорить об эволюции писателя. Более того, известно его собственное признание о том, как волнующе жить в «эпоху, которая вся в движении». При всем том художественное творчество Мориака являет собой нечто совершенно исключительное верностью некоторым слагаемым, которые были найдены очень давно, в самом начале пути. И ничто, никакие перемены не выбили из воздвигавшегося Мориаком сооружения эти основополагающие элементы.

Не выбили потому, что Мориак созданному его фантазией миру поручил особую роль. Эта роль — исцеление душ, их очищение. Мир Мориака — чистилище, предназначенное для его современников, для людей XX века. Устойчивость сооружения, воздвигнутого Мориаком, объясняется и тем, что его проект основывался на простой исходной идее, на убеждении в том, что «не будет ничего, если не будет бога». Мысль Мориака двигалась по глубочайшей, прорытой в течение долгих столетий колее, с которой трудно свернуть, коль скоро в нее попал: «Бог не может ни обмануться, ни нас обмануть».

К этому предрасполагало Мориака его происхождение и воспитание, о чем можно узнать из романа «Подросток былых времен». Роман этот автобиографичен, как — в той или иной степени — все произведения Мориака. Как и сам Мориак, подросток из его последнего романа родился в Бордо, в богатой семье, владевшей лесами и виноградниками, в семье, благочестивой до крайности. Из консервативной среды Мориак (и его герой) вырвался к книгам, к искусству, вырвался в 1906 году в Париж, где учился, но недолго, ибо почти тотчас же стал писать, стал сочинять стихи и романы. Вскоре к Мориаку пришла литературная известность, во всяком случае, после выхода в 1922 году романа «Поцелуй прокаженному».

Мориак не вполне расстался с породившей и воспитавшей его средой. Он бережно пронес через всю свою долгую жизнь образ родного края — места действия почти всех его произведений. «Никакая драма не может начать свою жизнь в моем воображении, если я не помещу ее в тех местах, где я жил всегда». Мориак больше жил в Париже, чем в Бордо. Тем не менее изображал он почти исключительно Бордо и его окрестности, а в Париж его герои лишь порой выезжают, ненадолго там задерживаясь.

Мориак написал даже специальную книгу «Провинция», противопоставляя провинцию Парижу. Нельзя сказать, что Мориак идеализировал провинцию (среди его определений — такие, например: «Париж — это населенное одиночество, провинциальный город — это пустыня без одиночества… Провинция лицемерна. Париж навязывает однообразие»). Однако только в провинции, в родных краях юго–запада Франции Мориак видел необходимый материал для создания его особого мира, его «чистилища». Не забудем, что подросток из последнего романа именно у родных речек, под родными соснами ощущает прикосновение вечности. «Художник, который не связан с провинцией, не связан с человечным», — писал Мориак. И условием этой связи была сама незыблемость ланд («Ланды не изменились, они не изменятся никогда»).

Был бы совершенно неправильным вывод, что Мориак просто–напросто двигался по инерции в колее католицизма. «Колея» во многом определила направление его мысли, отбор проблем, подход к ним, склад мышления. Но Мориак не был бы большим современным писателем, если бы в XX веке он просто пристроился к католической традиции.

Видно, как судорожно хватается за бога герой последнего романа Мориака. Но только потому, что «вера в вечную жизнь — единственная опора».

Вот тут‑то и начинает приоткрываться актуальность Франсуа Мориака, органическая связь его на первый взгляд архаического творчества с самыми больными вопросами современности. Мориак созидает «чистилище», пытается привести своих героев и своих читателей к богу прежде всего потому, что ему ясно — бог умер. Мориак принадлежит к числу тех европейских писателей, которые с огромной силой показали современное буржуазное общество как общество совершенно определенной стадии — стадии после «смерти бога», когда вера утрачена и, соответственно, полагают они, утрачены объективные основы нравственности, утрачена возможность точного определения, что есть добро, что есть зло.

Мориак менее всего кажется «модерным» писателем. Но надо признать, что он примыкает к числу тех наиновейших властителей дум зарубежной интеллигенции XX века, которые зафиксировали, в общем, достоверный факт: в мире буржуазном не найдена подходящая богу замена, нет иного критерия нравственных оценок, кроме деляческих, чисто меркантильных. Поэтому‑то мир этот абсурден, человек остался наедине с обессмысленным миром. Само собой разумеется, в глаза бросается разница между Мориаком и, например, писателями–экзистенциалистами, которые решают ту же проблему вне социальных категорий. Тогда как для Мориака факт потери веры подтверждается безусловным, с его точки зрения, фактом вырождения официального представителя бога на земле, церкви. Если опять же обратиться к последнему роману как произведению итоговому, то ясно видно, что поиски героя прежде всего отмежевываются от церкви: «Мне ненавистна их религия. И все‑таки я не могу обойтись без бога».

Мориак был всегда одним из самых резких критиков церкви и официальной религии. Критиком тем более убедительным, что он‑то писал о религии со знанием дела, критиковал «их религию», так сказать, изнутри. Он создавал поэтому парадоксальные ситуации. Так, в романе «Клубок змей» католик Мориак устами героя–атеиста осмеивает его благочестивую жену. И не удивительно — религия превратилась для этой особы в «кучу ханжеских привычек». Критика церкви — это один из тех каналов, по которым в искусство Мориака поступали социально конкретные образы. Образы фарисеев символизируют утрату смысла и содержания религии, господство опустошенных ритуалов, бесчеловечных запретов. Таких образов становилось все больше в произведениях Мориака. Следовательно, размежевание с абсурдностью официальной религии приобретало все большее значение для писателя. Именно в одном из более поздних романов создан классический для Мориака образ «доброй христианки». Это — Брижит Пиан из романа «Фарисейка», святоша, считающая себя посланницей бога на земле и постоянно творящая зло во имя веры.

Другим каналом проникновения социально конкретных образов в творчество Мориака было осуждение им буржуазного общества как общества абсурдного, утратившего веру. Правда, в той мере, в какой Мориак мыслил абстрактно–абсолютными категориями, он не давал социальной конкретизации той картины, которую рисовал в своих произведениях. Можно сказать, что так было в первый период творчества Мориака, ибо именно с социальной конкретизацией изображаемого мира связана эволюция писателя. Тогда Мориак изображал «пустыню», из книги в книгу изображал одиноких людей, которые никак не могут найти друг друга, пробиться к сердцу, к душе даже своих близких. Он повторял одну и ту же ситуацию, которая, казалось бы, гарантировала душевную близость героев. Конфликт происходит в семье, драма завязывается меж супругами, меж родителями и детьми. Но том очевиднее, что это драма разобщенности, отчуждения, абсолютного одиночества.