Сборник рассказов

Лидия Раевская. Она же Старая Пелотка. Она же Мама Стифлера

Сборник Рассказов

Об аФФторе

9 апреля 1979 года в одной молодой московской семье родилась девочка. Событие рядовое. Девочек в 79-ом году родилось, думаю, предостаточно. Девочку забрали домой, и назвали Лидой. В честь бабушки. Думали, что-то путное из ребёнка вырастет. Бабушка у Лиды была невероятно умной и мудрой женщиной. И фатально ошиблись. Умной и мудрой Лида так и не стала. Она стала сетевой графоманкой. Конечно, профессия сомнительная, денег не приносит, зато Лида счастлива, и это главное. К тому же, и не профессия это, а часть самой Лиды.

Достижений Лида ещё никаких не достигла, но она надеется, что всё у неё ещё впереди. Понять — какая она, Лида Раевская — практически невозможно. Даже опытный психиатр голову сломает, копаясь в Лидиных внутренностях. Единственное, что можно про неё сказать — в жизни она такая же как в своих рассказах. (На этом месте пропускаем три абзаца, ибо обзывать саму себя рука не поднимается). Лиду можно любить, или ненавидеть. Третьего просто не дано. В любом случае, она очень рада тому, что равнодушным она не оставляет никого.

Страница автора на сайте Проза. ру: http://www.proza.ru/avtor/linda79

Страница автора на сайте Литпром. ру: http://litprom.ru/profil49554_8.html

Страница Лиды на Удафком: http://udaff.com/users/linda79/

Страница Лиды ВКонтакте: http://vk.com/lida.raevskaya

2007

Ниачём

Хорошо быть больнушечкой. Хорошо лежать в кроватке с температурой и блеять в ответ на вопрос «как ты себя чувствуешь?» — «Ой блять пло-о-охо…. Помираю наху-у-у-уй…» Хорошо, если рядом заботливый муж (жена).

Мне, слава Ктулку, повезло. Муж заботливый есть. А вот повезло ли ему?

Диалог.

Я. — Чойта мне хочецца такова….

Муж. — Чего хочецца Лидочке? Сладенькова? Солёненькова? Говна на лопате?

Я. — Ой низна-а-аю…. Чота хочецца…. Солёненькова наверна.

Муж подрываецца в 2 часа ночи, бежит на кухню, роецца в кладовке, достаёт банку маринованной хуйни: там всё сразу, огурцы, помидоры, чеснок, морковка и т. д.

Больнушечка со стонами ползёт на кухню, и лезет в шкаф за самой большой вилкой.

Я. — ой, спасибо, солнышко, я так тебя люблю, ты у меня такой хороший, чмок-чмок-чмок

Муж. — Ой да нинада, я тя тоже люблю, чмок-чмок-чмок.

Идиллия.

Я. — Дай-ка мне скорее эту баночку, мой любимый муш!

Муж. — Вот тебе баночка, кушай на здоровьице, любимая.

А сам тоже за вилкой в шкаф лезет. Провожаю его настороженным взглядом.

Прижимаю баночку к себе, жру оттуда капусту, и чирикаю:

— Какая пиздатая капустка, как хорошо, что ты её для больнушечки припас….

Муж (тянецца за банкой) — Всё для тебя дорогая. Ой, а чо это на потолке?

Я. — Где? (Поднимаю голову вверх, и чувствую, как у меня спиздили баночку)

Я. — Это моя банка!!! Я больнушечка!!

Муж. — Тебе сраной морковки жалко, да? Одной сраной плюгавой морковки??!!

Я. (заклинило) ЭТО МОЯ БАНКА!!!!!!

Муж. (быстро выбирая из банки морковку) Не ори, не ори. Щас отдам.

Я. Ты меня неё любишь!

Муж (возвращая банку) — Люблю!

Я. НЕТ!!

Муж. — ДА!!

Я. — Украсть у больного человека…. У смертельно больного (всхлипываю). Сволочь.

Муж. — Пошла ты в жопу! Я одну морковку только!

Я. — Не любишь…. (прижимаю к себе банку, и скорбно, но демонстративно ухожу с ней в другую комнату.

Занавес.

Вот такие бывают бабы-суки. Бабы-пидораски и бабы-скотины. Понимаю, и ничо поделать нимагу…

Ночной звонок

Телефонный звонок разбудил его в 2:16 ночи.

Нашарив рукой на стене выключатель, он зажёг светильник, но глаз так и не открыл.

Телефон продолжал трезвонить, заставляя мозг дрожать как желе.

Он, не глядя, опустил руку на пол, попал пальцами в пепельницу, коротко выругался вслух, и тут же сморщился от крепкого перегарного духа.

Телефон всё звонил, и звонил…

Наконец, пальцы нащупали трубку.

— Да? — полувыдохнул-полувыматерился он в трубку.

— Женя, это ты?

Что-то не так… В его голове, словно муравьи, закопошились какие-то мысли, догадки, и… И что-то такое скользко-неуловимо-знакомое-до-боли…

Но — ещё не схваченное непроснувшимся мозгом.

— Я. — голос прозвучал, к его досаде, хрипло и совсем по-стариковски.

— Ты узнал меня, Рыжий? — в голосе отчётливо послышались нотки заигрывания и интриги. Но — какой-то детской, ненастоящей, понарошной интриги…

Детской!!!

В голове лопнул какой-то сосуд, и боль ушла. И волной накатили яркие картинки: лето, уже начинающая терять свою яркость трава, сонные толстые стрекозы, и хитрый взгляд голубых глаз, из-за загорелого плеча… Он зажмурился, и сглотнул.

В горле было сухо, и оно просто рефлекторно сжалось, шурша как папиросная бумага.

— Ириша… Бог ты мой! Ты погоди, погоди, я сейчас… Ты подожди только минутку, не клади трубку… Ирка…

Левая рука, испачканная пеплом, инстинктивно сжалась в кулак, который он поднёс ко рту, и с силой прижал к губам.

Это была привычка с детства. Которая давно пропала. А вот, поди ж ты…

Он отдёрнул руку, испугавшись непонятно чего, и суетливо заскользил взглядом по комнате: разобранная кровать с разнокалиберным постельным бельём — наволочка в синий горох, голубой пододеяльник с прорехой сбоку, и смятая простыня с рисунком из несвязанных друг с другом латинских букв; залитый вином, липкий журнальный столик, весь в отпечатках чужих и собственных ладоней, и с прилипшей к его поверхности пачкой сигарет «LM»; шкура волка на стене — подарок Володьки Орешкина, и давно просивший химчистки или жизни на свалке коврик у кровати…

На коврике сиротливо стояла початая бутылка «Анапы».

Он схватил её, и жадно отпил жёлтую жидкость с резким, невкусным запахом. Поперхнулся, и закашлялся.

В открытую бутылку, как в болото, угодила жадная муха.

«Интересно: как это — умереть в море портвейна?» — мелькнула дурацкая, несвоевременная мысль.

Брезгливо выплюнув муху в пепельницу, и промахнувшись мимо, он потряс бутылку, поднеся её к пыльному бра на стене, посмотрел на свет, и, убедившись в том, что посторонних трупов в бутылке больше нет, снова сделал большой глоток.

И — схватил телефонную трубку.

Он ещё не знал, что он туда скажет. Он и говорить ничего не хотел. А может — не мог? Но он нуждался в этой трубке. Сейчас. И уже знал, что сегодня больше не уснёт. Ни за что не уснёт.

— Ир, ты здесь? — на этот раз его голос прозвучал, как надо: молодо и буднично. Как надо.

— Здесь-здесь, Рыжик. Ты извини, что так поздно звоню, что разбудила, что помешала, может быть? — и пауза. И — ожидание ответа. Вроде как со смехом спросила, вроде как вот так вот без надежды на ответ, но — с каким-то испугом.

— Нет, Ир, не помешала. Разбудила — это да, это точно. Да Бог с этим, я всё равно просто дремал… — И слова кончились. И в животе заурчало. И снова ко рту потянулась сжатая в кулак рука. Время шло, а там всё молчали.