Похищение столицы

ПОХИЩЕНИЕ СТОЛИЦЫ Иван Дроздов

Роман

Санкт-Петербург

2001

84.3Р7

Д75

ISBN 5-7058-0368-0 © И. В. Дроздов, 2001 г.

© В. И. Круговов, оформление, 2001 г.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Петр Трофимович, известный в своей стране и за рубежом литератор, вел подробные описания всех событий, происходящих в его семье. Из этих заметок он со временем намечал соорудить роман с традиционным названием «Хроника моей жизни». И сейчас без каких-либо особых намерений вынул из стола толстую тетрадь, датированную 1972-м годом, раскрыл наугад страницу, читал:

«С некоторых пор стал замечать основательные перемены во всем укладе жизни нашей семьи: моя дочь, Вера, меня дичится, редко заходит на оба этажа башни, в которой я живу, не варит и не подает кофе, когда ко мне заглядывают живущие по соседству братья-писатели или кто приезжает из Москвы. Жена моя, Нина Николаевна, все чаще недомогает, лежит на диване у себя в спальне. А недавно, перед тем как ехать на работу, вызвала скорую помощь и ей сделали укол от давления. Врач выписал больничный, и Нина почти две недели не была на службе. В это-то время я и подступился к ней с вопросом:

— Мне кажется, ты чем-то взволнована. Вот теперь у тебя долго держится давление. Что происходит? Почему ты мне не говоришь?

Нина любит отдыхать в моем кабинете и сейчас сидит у горящего камина и читает недавно изданную книгу знакомого писателя, которую тот подарил мне. На заглавном листе под своим портретом автор начертал автограф: ”Дарю тебе свое скромное чириканье, которое ты, скорее всего, едва расслышишь. Подписывать автограф не стану, потому как для тебя и твоей биографии моя подпись мало чего скажет“.

В этом автографе — весь автор с его лукавством и амбициозным характером и тайным стремлением намекнуть на свою исключительность. Он был не столько талантлив, сколько тщеславен; у него хорошо складывалась карьера: он недавно был назначен заместителем главного редактора ”Огонька“ и, может быть, потому позволил себе и эту слишком уж заметную игру с писателем, которого считал старомодным, не популярным среди молодежи и по этой причине не имеющим будущего.

Нина сделала закладку в книге, положила ее на полку камина. И долго не отвечала на мой вопрос. Смотрела перед собой, думала. Потом повернулась ко мне, тихо сказала:

— Стоит ли тебе обо всем говорить? Ты тоже разволнуешься, перестанешь работать.

— Да уж, спокойствие нашему брату необходимо; сильные мысли не живут в ералашной голове, а если ты поэт, то рифма и вовсе бежит от психопата. Недавно мне Володя Фирсов признался: ”Стихи не идут, рифма в голову не лезет“.— ”Что так?“ — спросил я. А он говорит: ”Психую много. Да и пить стал больше. Поэзия, как пчелы,— пьяных не любит“. Ну, признавайся: чем ты встревожена? Будем тревожиться вместе.

Нина не сразу, но заговорила:

— Верочка нам с тобой сюрприз преподнесла: забеременела. Не знаю, что и делать.

— А и делать ничего не надо: я против абортов, пусть рожает. И незачем городить из этого проблему, не надо ее пилить, журить, упрекать. Случилось, так случилось. Наше дело — поддержать девочку в ее трудном положении. Ведь ей только в прошлом месяце восемнадцать исполнилось. Мать должна выносить ребенка в радости. Вот ты и создавай эту атмосферу радости.

— А отец ребенка? Он тебя не интересует? Ты даже не спрашиваешь, кто он и будет ли он ей мужем?

— Чего же тут спрашивать? Надеюсь, ты сама расскажешь.

— Суданец он, иностранный студент,— обожгла Нина нежданной новостью.

— Суданец? Это, как я понимаю, черный?

— Ну, не совсем черный, однако и не белый. Вроде бы араб он. Одним словом, студент из Судана. Африканец. Но ты обещай помалкивать. Боится Верочка твоего гнева. Знает она, как ты относишься к смешанным бракам. Твой последний роман она, кажется, уж в третий раз перечитывает, а там ты ворошишь эту проблему.

— Да уж, хорошего тут мало. Но я и в этом случае против аборта.

— Не будет она делать аборта. Оба они хотят ребенка.

— Так, значит, замуж пойдет? В Судан поедет?

— До Судана еще далеко. Ахмет-то ее на первом курсе учится, а впереди еще пять лет, затем два года практики в больнице. А там у него аспирантура. Он, видишь ли, профессором хочет стать, студентов у себя на родине учить.

И потом, помолчав, Нина добавила:

— Ахмет из богатой семьи, у него старший брат какой-то важный чиновник, часто у нас в России бывает. Торговые договоры заключает.

— Ну, что ж, если у них любовь, так и пусть живут. Приглашай его в гости, будем знакомиться. Делай вид, что ничего не происходит. По крайней мере, я эту историю в проблему превращать не собираюсь.

Нина взяла в руки книгу, но читать не торопилась. Смотрела на огонь в камине, думала. Затем заключила:

— Не родная она нам, вот ты так и говоришь.

Я тогда вскинулся:

— Ну, а это уж ты напрасно. Об этом-то как раз и нет моей мысли. Верочка давно прикипела к сердцу. Зови Ахмета, и пусть они сами решают свою судьбу. А если и не сладится их союз, горевать не станем. Себе возьмем парня, воспитывать будем. Только, признаться, не думал я, что наша Вера, умница и во всяком деле рассудительная, выкинет такой фортель. Не гадал, не чаял.

— Почему парня? — грустно улыбнулась Нина.— Может, девочка родится.

— Парень будет. Сына Бог не дал, так пусть внук будет.

Пододвинул лист бумаги, давая понять, что говорить об этом больше нечего. И незачем терзаться, нагонять себе давление. С ее-то нервами и сосудами надо уж давно бы научиться держать удары судьбы и не расклеиваться. В судьбу, как и в Бога, надо верить».

Трофимыч сунул дневник в стол и склонился над белым листом.

Вера была дочерью младшей сестры Нины. Ее мать умерла при родах, а отец пил, не имел квартиры — вот и пришлось взять к себе племянницу. С тех пор и росла девочка в их семье. И никто из близких друзей и соседей не знал, что дочь у них приемная. Не знала об этом и Вера.

Ахмет и Верочка учились на одном курсе; поначалу суданец ухаживал за вериной подружкой Соней и Вера даже помыслить не могла, что когда-нибудь станет объектом обожания Ахмета. Она хорошо училась, была стипендиаткой, но внешне ничем не выделялась. И одета была простенько, украшений не носила. Она была из разряда девушек, которые не сразу бросаются в глаза, но если к ним приглядишься, начинают тебя привораживать. И чем дольше с ней общаешься, слушаешь ее и на нее смотришь, тем больше к ней прикипаешь. Случай свел их на узенькой дорожке, по которой они пешком ходили домой из университета. Вера жила в доме неподалеку от общежития иностранных студентов, и они каждый день, проводив Соню до метро, сворачивали на тротуар, по которому через десять-пятнадцать минут пути оба оказывались у подъездов своих домов. Вначале дружески болтали о том о сем, и было им весело, легко — ведь их ничто не связывало. Вера знала, что Ахмет имеет к Соне серьезные намерения и та с радостью предвкушала момент, когда они, поженившись, сядут в самолет и помчатся в далекий Судан, где у Ахмета большая семья, дворец на берегу Нила и важный брат. Два-три раза в год этот брат приезжал в Москву, и тогда к университету подкатывал длинный, сверкавший лаком автомобиль с иностранным флажком и Ахмет с Соней ехали к ней домой. Старшая сестра Сони жила в Америке, и Соня мечтала куда-нибудь уехать «из этой страны», как она звала свою Родину, а потому к Ахмету относилась с нежностью, считала его подарком судьбы.

Вера иногда спрашивала Ахмета:

— Когда у вас свадьба? Я еще ни разу не была на свадьбе! Надеюсь, пригласите?

Ахмет называл сроки, но потом стал отодвигать время свадьбы и на вопросы Веры

отвечал сдержанно и будто бы неохотно. Вера заметила это и перестала спрашивать. Ахмет не торопился идти домой, шел медленно, растягивая время общения. Однажды предложил ей зайти в ювелирный магазин и тут, стоя у прилавка, робко проговорил: