Кровь и вода

В течение многих лет я относилась к оккультизму, столоверчению и прочим религиозного толка штучкам, таким как, например, «Китаро» или «Новая Волна», с некоторой брезгливостью и предубеждением. Когда я сталкивалась с упоминанием о подобных вещах на страницах газет, в телевизионных репортажах или в разного рода листовках, наклеенных на уличные фонари, я попросту отворачивалась и проходила мимо. Такая вот антипатия.

Теперь все немного по-другому. Я стала деликатней в отношении всех этих тонких материй. Свыклась с существованием веры в сверхъестественное. Так люди незаметно привыкают и перестают замечать ужасную форму собственного носа или кровь, текущую у них в жилах.

Мои родители были слишком порядочными людьми для того, чтобы жить обычной городской жизнью. Еще когда я была совсем крошечной, мой отец пал жертвой чудовищного обмана, в результате которого все его состояние, нажитое честным трудом и упорством характера, оказалось в руках одного проходимца. Для того чтобы простить этого человека, который был ни много ни мало старым другом отца и его компаньоном в деле, родители пошли на крайний шаг — примкнули к какой-то малоизвестной религии, являющей собой разновидность эзотерического буддизма Основатель секты — провидец, в совершенстве владевший умением читать мысли, — мне казался просто-напросто симпатичным дядечкой. Он и еще несколько человек составляли «мозговой трест» секты, члены которой вели размеренный образ жизни в маленькой деревеньке, построенной всей общиной. В один прекрасный день мой отец столкнулся с ним на улице, и тот ласково дал ему очень ценный совет, произнес именно те слова, которые необходимо было услышать отцу в ту секунду. Сколько я ни спрашивала, отец так и не сказал мне этих слов. Вскоре после знаменательной встречи родители продали дом и земельный участок, вернули долги, переехали в деревеньку, прихватив маленькую меня, и зажили общинной жизнью.

Там я прожила двенадцать лет.

Когда я сбежала оттуда, бросив все, мне было восемнадцать.

У меня не было особых причин сбегать из деревни: все жители были добры ко мне, родителей своих я любила. Мое чувство, скорее всего, походило на мгновенную решимость провинциала, который не в силах больше терпеть свою жизнь в провинции. «Все, еду в Токио! Мне бы только добраться до Токио!» Не могу сказать наверняка, так как я была в несколько другом положении, но думаю, что определенное сходство есть. Мне кажется, что в какой-то момент я просто разочаровалась в своем существовании и в так называемом «механизме поддержки», которым являлась для моих родителей религия. Я вдруг почувствовала характерный запах затхлости, исходивший от меня, от моих родителей, от всех, кто жил в деревне. Запах слабых духом людей.

И хотя мои родители, при поддержке отца-основателя и других членов общины, пытались приучить меня, с моим детским взглядом на мир, к своему — такому зрелому — образу мыслей, они не смогли противостоять кипящей энергии молодости. Мой взор был устремлен далеко, поверх гор и морей. Я мечтала о более сильных, бесконечно красивых, взрывных людях. О людях, которые то плачут, то смеются, то вдруг становятся серьезными до ужаса. О людях, которые обманывают и предают. Мне виделись фантастические существа, не теряющие способности смеяться, будучи даже униженными и оплеванными. Люди, живущие полной жизнью.

Люди моей мечты, в отличие от моих знакомых из общины, не станут с улыбкой увиливать от неприятного разговора, не будут притворяться, что любят кого-то, кого на самом деле ненавидят, не простят из вежливости, лживо, снедаемые изнутри злобой. Мне казалось, что деланная приветливость и деликатность тех, кто жил со мной в деревне, их способность умело отказывать своим ближним практически во всем разъедает мое сердце… Разумеется, среди членов общины были и выдающиеся люди. Такие, для описания которых не найдется слов, и даже слово «просветление» покажется дешевым и плоским. Они вызывали у меня восхищение и, глядя на них, я думала: «Что же нужно сделать, чтобы стать такой, как они?» В конце концов, при всем моем уважении к ним, я поняла, что нужно уехать отсюда, уехать из деревни.

На деле оказалось, что городские люди во многих случаях гораздо более нерешительны, чем те, с кем я жила в деревне. Но, что ни говори, в городе, как я и ожидала, мне гораздо чаще приходилось сталкиваться с интересными личностями, смешившими и удивлявшими меня донельзя. Я поняла, что если не принимать во внимание особую атмосферу большого города, то соотношение между «крутыми» и «некрутыми» будет везде более или менее одинаковым.

Время от времени я задавалась вопросом: «Зачем же все-таки я приехала в Токио?»

Попробуйте в течение десяти лет носить одно и тоже (купленное когда-то мамой) черное платье — единственный приличный наряд. Надев на себя это платье, попробуйте подумать, что вот — вы сделали все, что могли, чтобы выглядеть привлекательно. Благодаря такого рода психологической подготовке, в Токио я чувствовала себя хорошо в любой, даже самой несуразной одежде. Получив возможность покупать то, что пожелаю, я тратила деньги направо и налево. У меня не было ни малейшего понятия об истинной стоимости вещей. Я шлялась где хотела и везде чувствовала себя как дома Это были идеальные для меня условия. Подобно человеку, после долгих лет ученья овладевшему каким-либо искусством, я окончательно установила тот единственно приемлемый оттенок себя самой в контексте разноцветной реальности.

В самом начале своего пребывания в Токио я ежедневно радовалась жизни независимо от того, где находилась. Город переливался всеми красками. Сверкал, отражаясь в моих глазах. Мне было достаточно прогулок по городским улицам. Я была счастлива, несмотря на грязный воздух, усталость и малочисленность звезд. Обычно я проводила время вне дома: залы игровых автоматов, дискотеки, парки, ночные бары, кафешки, торговые центры (как для молодых, так и для старшего поколения) — все казалось мне таким красивым и привлекательным, что я не могла подолгу задерживаться в каком-нибудь одном месте. Металась туда-сюда.