Варвара Крутоярова

Анатолий Иванов

Варвара

Крутоярова

— Ну что ж, товарищи-сограждане, значит нет больше желающих выступить? — спросил председательствующий Аким Михеев, первый кузнец в назаровском колхозе, и тряхнул рыжей бородой, хранившей, казалось, жар кузнечного горна.

— Значит одно предложение — предупредить бригадира Федора Крутоярова за нехозяйское расходование кормов? — спросил он, немного помедлив.

— Пропивал он корма-то, — послышался несмелый голос конюха Ивана Прядухина, на редкость тихого и неразговорчивого человека. Только в исключительных случаях он говорил одно-два слова.

Обычно на собраниях старик Прядухин сидел с полузакрытыми глазами, и было непонятно — спит он или бодрствует. Время от времени, заинтересовавшись чем-то, конюх быстро открывал глаза и делал движение, будто сбрасывал с себя сон, а потом медленно погружался в свое обычное состояние.

— Я ведь сам надысь видел: экий возище навалил с колхозной скирды кому-то из райцентра… — добавил Прядухин после продолжительной паузы.

— Это еще доказать надо. До-ка-зать! — вскакивая со своего места, крикнул Семен Вершин, весь вечер рьяно защищавший Крутоярова. — Что его слушать, ну что его слушать? — выкидывал он в сторону Прядухина руку с зажатой в кулаке мохнатой лисьей шапкой и сильно задирал вверх острое рябоватое лицо.

— Пропивал! А ты, коли видел, чего раньше молчал?.. Наговоры это. Крутояров ему для личного покоса не тот участок отвел, какой хотел Прядухин…

— Покос, верно, плохой отвел, — тихо сказал Прядухин, что-то сосредоточенно рассматривая на полу между ног. — Да я не за покос говорю…

— Молчал бы уж, чем говорить, — покрыл Вершин басом робкий голос конюха. Непонятно было, как маленький щуплый человек мог издавать такие звуки. — Молчит весь год, а потом скажет, как в лужу…

— Но, но! Без выражениев тут, — строго постучал кузнец Михеев огрызком карандаша по столу и сердито тряхнул бородой. — Уймись, Вершин, говори дело. У тебя не язык — чисто пропеллер, аж в ушах колет. Ты, Прядухин, какое предложение вносишь?

Прядухин испуганно заморгал глазами и посмотрел вокруг.

— А я что? Я как все, Аким Спиридонович. А только сено он…

— Наветы это, говорю… Пустые слова! Доказать надо…

По рядам колхозников вновь заметался приглушенный говор. До истины было добраться невозможно.

Аким Михеев снова постучал карандашом по столу.

— Я, товарищи-сограждане, так думаю: совести надо совсем лишиться, чтобы колхозное сено на водку менять. Этот факт под сомнением. Потом правление должно разобраться. А пока запишем в решении — предупредить Крутоярова. Еще будут предложения?

— Будут! — вырвался вдруг из задних рядов женский голос.

Бритая голова сидящего в первом ряду Федора Крутоярова качнулась, он тяжело повернулся на заскрипевшем стуле и медленно поднял густые, начинающие седеть брови. В его мутных глазах мелькнул испуг, губы дернулись в нервной усмешке.

Варвара Крутоярова, жена Федора, бросив за спину конец тяжелого шелкового полушалка и нагнув голову, шла к столу под удивленными и недоумевающими взглядами колхозников.

— Варвара, сядь! — глухо проговорил Федор, хватая ее за полу расстегнутого полушубка, опушенного по бортам белой мерлушкой. Крутоярова резко повернулась к мужу:

— Пусти! Аль боишься?

Федор разжал пальцы, медленно опустил голову. На его туго обтянутых кожей широких скулах перекатились желваки.

— Будут у меня еще предложения, — тихо сказала Варвара. Она крепко ухватилась за край стола. Полушалок упал на плечи. Гладко зачесанные назад и собранные на затылке в большой узел волосы отливали синевой, Красивое лицо ее осунулось и похудело, глаза лихорадочно блестели.

— Что ж, открывайте свои прения, Варвара Ильинишна, — вежливо сказал Михеев и растерянно погладил подпаленную у кузнечного горна бороду.

— Послушаем, товарищи-сограждане, нашего животновода.

И опять установилась томительная тишина.

— Придется, — хихикнул наконец Семен Вершин и посмотрел по сторонам. — Послушаем… оратора в юбке…

— А ты не егози, — крикнула вдруг ему Варвара Крутоярова и подалась вперед. — Придется уж послушать, о тебе речь поведу. Ну, чего озираешься, чай, не углей тебе на стул насыпали…

Аким Михеев, выполняя обязанности председателя собрания, тотчас постучал карандашом.

— Полегче, Варвара Ильинишна. То есть без выражениев.

— Уж как могу, не обессудьте. Он, Семка Вершин, запутал Федора. Как уж холодный вокруг вился. Мягко стлал, да каково лежать…

Семен Вершин втянул голову в плечи и стал похож на нахохлившегося ястреба. Отвернувшись, он закинул ногу на ногу, положив зачем-то между колен свою лисью шапку.

— Так, значит, Семен Вершин виноват, а не Федор… Ну-ну, давай дальше…

— И дальше скажу, товарищи колхозники. Это верно, корма мы нынче растранжирили в бригаде. Зиме еще конца не видно, а мы уже одонки подскребаем. Я сейчас захожу в коровник — и сердце кровью обливается. Были коровки — на загляденье всему району, а остались — кожа да кости. Сейчас столько внимания животноводству уделяется… Правительство во всем навстречу идет: вот вам, дорогие колхознички, все условия для развития животноводства, не ленитесь только… А мы?.. Ты, конечно, не животновод, Вершин, тебе все равно. Да и неизвестно, кто ты вообще у нас.

— Что ты на меня? Что ты на меня? Ты про Федора скажи, — озлился вдруг Вершин и быстро перекинул ноги одну на другую. Лисья шапка упала на пол. Вершин нагнулся и ударился лбом о спинку стула. Но никто не засмеялся. Вершин пересилил себя и даже не потер ушибленное место.

— Про Федора что сказать? Каждый видит, как он хозяйничает в бригаде. Неспособный он к бригадирству — и все тут. Снимать его надо…

Федор Крутояров поднял голову и непонимающе посмотрел на жену, будто увидел ее впервые.

— Не смотри на меня так, Федор Тихоныч, — дрогнувшим голосом проговорила Варвара. — Сердце у меня изболелось глядучи, как ты хозяйничаешь, бригаду губишь. Али это не мой колхоз? С кормами ясно — не вывезли вовремя, скоту стравили осенью… Тут много говорили об этом. А возьмем полеводство. Вечно мы затягиваем то сев, то уборку. Время подошло хлеба косить, а у нас только ток расчищают, брички принимаются ремонтировать, сбрую починять. Да убираем-то как? Зерно в амбар, а пять на полосе оставляем. Дисциплина есть у нас? Чтоб людей на работы отправить, Федор встает пораньше да бегает по дворам: «Фекла Антоновна — на работу!», «Анфиса Ивановна — на току вас ждут…» А Фекла Антоновна да Анфиса Ивановна позавтракали не спеша — и на личный огород. Вот вам и дисциплина. Прибегает Федор домой, падает на стул: «Уф, запарился! Вот чертова работка! Давай позавтракать…» А не поймет — не в том бригадирова работа, чтобы по дворам бегать да людей на работы приглашать…

Варвара перевела дух, вытерла вспотевший лоб и закончила:

— В общем, нету у моего Федора организаторских талантов.

Аким Михеев встал со своего места, зачем-то постучал карандашом о графин, хотя в этом не было никакой надобности: зал, еще не пришедший в себя, не шевелился.

— Вот так, значит, товарищи-сограждане… — хрипло произнес кузнец тоже неизвестно для чего. — У вас кончилась речь, Варвара Ильинишна?

— Пусть скажет — пропивал ли Федор сено? — все так же несмело подал голос Иван Прядухин. — Она знает об этом.

— И про Вершина сказывай.

— Выкладывай без утайки…

Черные усталые глаза Варвары смотрели в зал, отыскивая того, кто задавал вопросы.

— Мне что таить? — горько усмехнулась она. — Не за тем вышла. Это правда, пропивал Федор колхозное сено.

Как от удара, Федор Крутояров ниже уронил голову, зябко повел плечами. И тотчас же загудели колхозники:

— Вона, что начальство делает…

— А скот с голоду подыхает…

— Долой с бригадиров Крутоярова. Записывай, Аким, предложение…