Мир не в фокусе

Жан Руо

_______________________

Жан Руо. Фотография Луи Монье.

Жан Руо родился в 1952 году в небольшом провинциальном городке на северо-западе Франции. Несмотря на образование, полученное в Нантском университете, он долгое время работал в самых, казалось бы, неожиданных для филолога местах — рабочим бензоколонки, уличным торговцем, продавцом газет. Наконец в 1990 году Жан Руо с триумфом входит в литературу со своим первым романом «Поля чести», отмеченным престижной во Франции Гонкуровской премией. Писатель открывает этим романом серию произведений, в которую вошли еще три романа-воспоминания: «Великие люди» (1993), «Мир не в фокусе» (1996) и «За ваши подарки» (1998). В основу всех четырех романов легли судьба самого автора и судьбы членов его семьи.

«Мир не в фокусе» второй после «Полей чести» роман Жана Руо, изданный на русском языке. Роман необычен как по своему сюжетному построению, так и по стилю изложения. Автор мастерски описывает внешнюю сторону жизни, ее предметность, в совершенстве овладев искусством детали, особенно в картинах природы. Автор не боится открыть свой внутренний мир, тайники своей души, он глубоко психологичен; тонкая ирония и даже насмешка над собой переплетаются с трагичностью. Трагедия любви и одиночества, жизни и смерти, трагедия самого человеческого существования — фейерверк чувств пронизывает все произведение, заставляя читателя глубоко сопереживать. Удивительна поэтичность и даже музыкальность прозы Жана Руо. Роман-поэма, роман-симфония, уникальный и великолепный образчик экзистенциального романа — вот далеко неполная характеристика этого блестящего произведения.

Мир не в фокусе [1]

I

Я нелюдим, разговоры меня утомляют, и потому сам не знаю, как после восьми лет пансиона со строгим режимом (где все наше женское окружение составляли три старые монашки с подростковой порослью усов) занесло меня во второй состав местного футбольного клуба Амикаль Логреен, в убогую раздевалку при деревенском стадионе, который можно было бы принять за пахотное поле, не будь прочерченной известью разметки да стоек ворот — и это помимо моей воли, на безрыбье, как старое проверенное лекарство от воскресной скуки.

И все-таки какая же скверная погода. Поэтому сразу после финального свистка игроки спешат укрыться в четырех стенах наспех выстроенного барака. Каждый старательно чистит о бетонный порог ботинки, покрытые толстым слоем грязи, устилая землю лепешками глины, продырявленной, будто пробойником, шипами бутсов, прежде чем по одежде на горбатой вешалке отыскать свое место и с подлинной или наигранной усталостью, развалиться на казенной скамейке, которая идет вдоль стен маленькой комнатушки, наполненной запахами пота и камфарного масла. Это обычная времянка: прямоугольные цементные плиты зажаты между балками, сквозь мутное стекло в зеленой металлической двери и маленькое окошко в углу душевой льется тусклый послеполуденный зимний свет, односкатная рифленая крыша сделана из композита — но и этого достаточно, чтобы защитить от ледяного атлантического ветра с дождем, от которого цепенеют редкие зрители, собравшиеся под навесом у буфетной стойки; глядя на них, не перестаешь удивляться, что за удовольствие находят они в этих унылых встречах. Впрочем, не только скука, но и одиночество толкает на странные поступки. Горстка болельщиков каждое воскресенье выстаивает у ограждения — белой облупленной трубы на бетонных подпорках; съежившись от холода, засунув руки в карманы, они демонстративно топают ногами, закатав брюки, чтобы не испачкаться в грязи, — отсюда их привычка ходить, осторожно ступая, на цыпочках. Некоторые из них в кепках, другие — с непокрытой головой, по волосам стекают капли дождя — просто диву даешься, до чего редко встречаются в этих краях, казалось бы, необходимые здесь дождевик и зонт, словно их обладатель боится прослыть мокрой курицей или кисейной барышней, которой не место в гнездилище настоящих мужчин. В большинстве своем болельщики лишь зябко поднимают воротники курток — бессменной круглый год одежды, в которой единственным сезонным отличием является шарф осенней расцветки: не завязанный, небрежно перекрещенный, он болтается под полами куртки — вот оно, высокомерное презрение к превратностям климата, когда к ним нелегко приспособиться кошельку.

Знатоки в силу обстоятельств, они раздают ценные указания из-за боковой: «Бей, пасуй, отбивай от ворот», — хотя легко, конечно, сказать! Всякий раз, когда мы теряем мяч, они отворачиваются с досадой, всем своим видом как бы говоря: «Да на что тут смотреть» или: «Хватит, насмотрелись уже», — и впадают в отчаяние, будто от этого зависят судьбы мира. Но мир здесь ни при чем, просто, выражая досаду, они хотят показать публике, которая из них же самих и состоит, как увлечены они матчем, или, хотя бы, стараются убедить в этом друг друга. Ну почему он держит мяч, когда никем не опекаемый партнер по команде, прорвав оборону, сеет панику в рядах противника? Да тут чисто голевой момент, и мяч давно был бы в воротах, если б этот кретин (к примеру, я) не лез из кожи вон, чтобы удержать его у себя и испробовать свои финты — это когда вы делаете вид, будто хотите обойти защитника справа, он решает, что вы собираетесь проскочить слева, а на самом деле именно справа вы и будете его обходить, но тот, кто играет против вас, — белокурый огромного роста кровопийца, должно быть, потомок викингов, из тех, что в IX веке своими набегами повергали в ужас поселения в устье Луары, пока сами не осели там, — ничуть не смущенный вашими хитроумными уловками, одним движением плеча бесцеремонно отстраняет вас и, отобрав мяч, посылает его далеко вперед с видом человека, исполнившего долг. Однако безмятежно-скромное выражение его лица не может вас обмануть: вы явственно слышите восторженный рев стотысячного стадиона, звучащий у него в ушах.

И меньшего бы хватило, чтобы дрогнуть сметенному грубой силой художнику. Но тут одноклубник, прорвавшийся сквозь оборону противника, набрасывается на вас, как будто мало преподанного вам урока; перемежая слова и жесты, он воздевает руки к небу, потом роняет их долу и тычет пальцами вниз, показывая себе под ноги на клочок земли, который вовсе не является предметом спора, растолковывая вам, что был на этом месте и ждал передачи, готовясь положить — то есть, забить — мяч прямо в ворота, и сколько их было, таких прекрасных моментов, упущенных из-за вашего пристрастия играть в одиночку, как говорится, на себя, а это не что иное, как проявление крайнего эгоизма и полного непонимания смысла командной игры, требующей самоотречения, взаимопомощи, подчинения личных интересов общей цели, и уж лучше бы вы занялись рыбной ловлей, метанием дротиков или лазанием по канату. Но вот гул голосов прерывает этот спор, в котором один против всех и все против одного, оповещая о возвращении мяча, — в такого рода матчах он мечется, словно бесприютный эмигрант, с одной половины поля на другую, — вот тут-то они и увидят, как носком бутсы я сдержу бег скитальца. Это отработанное движение имеет неизменный успех у немногочисленных болельщиков, теперь им придется признать безупречность вашей техники, они еще пожалеют о том, что упрекали вас в безразличии к командной игре.

Если обычно мяч отскакивает от ноги, то сейчас — смотрите, не пропустите — он так и прилипнет к моему ботинку. Поднятая нога будет плавно двигаться назад вместе с мячом и мягко гасить его скорость, сводя на нет силу сопротивления. Чтобы лучше понять эту физическую задачу, возьмем два поезда, которые едут навстречу друг другу по одному и тому же пути. За несколько мгновений до неминуемого столкновения — ужасного, но не о том здесь речь — один из поездов подает назад, постепенно останавливая другой. Теперь попробуйте догадаться, кто тот доблестный хладнокровный машинист, который управляет локомотивом? Едва вы успели решить задачу со столкновением поездов, как вдруг откуда-то у вас из-за спины, воспользовавшись вашей минутной и вполне оправданной слабостью (вы уже упиваетесь заголовками передовиц: «Он спас тысячи человеческих жизней», — и любуетесь смиренным выражением собственного лица на фотографии во всю страницу: я только выполнял свой долг), предательски вырастает тот самый кровопийца и рывком просовывает голову между мячом и вашей ногой. На этот раз поезда все же сталкиваются. Треск расколовшегося черепа. Но что это, почему он не падает, погрузившись в глубокую кому? Вы ошеломлены и, словно жонглируя невидимым мячом, так и застываете с повисшей в воздухе ногой под улюлюканье кучки зрителей и вопли вашего проворного одноклубника: чего он ждет?! — поезда? Что ж, час вашего торжества еще не настал, но пусть будет вам сладостным утешением и слабым оправданием стекающая по лбу белокурого душегуба жидкая грязь. А если повнимательней приглядеться, только я один и не измазан в грязи посреди этого болота, что, учитывая все обстоятельства, согласитесь, просто чудо.