Королевский тигр

Джинни Эбнер. Королевский тигр

Тот мальчуган с большими светлыми глазами — он опять стоял в толпе зевак перед клеткой королевского тигра.

Служитель узнал его сразу же. Несмотря на то, что у этой жалкой фигурки была инстинктивная способность ничем не выделяться, теряться в людской массе, сливаться со стенами, вдоль которых он неприметно скользил, и тенью мелькать среди темных теней в аллеях, когда ближе к вечеру он убегал домой. Тот, кому не случилось поглядеть мальчишке прямо в глаза, наверняка и самого его не заметил вовсе. Служитель же однажды ненароком взглянул в эти глаза, а раз увидев, забыть их было невозможно. И хотя именно глаза привлекли внимание служителя, однако теперь выяснилось, что цвет их запомнился ему неверно — может быть потому, что раньше мальчик все время держался в тени, сегодня же, в этот солнечный, светлого золота день весны, он стоял на солнце, и оно светило ему прямо в лицо. Глаза оказались не темные, как думал служитель, а желтые. И зрачки были невероятно большие, черные блестящие кружочки на светлой радужке глаз.

У многих зверей, с которыми служитель в течение всего года имел дело чаще, чем с людьми, — ведь только в теплые месяцы толпа народу наводняла зоопарк, — глаза были желтые или желто-зеленые, прежде всего у птиц и у хищников. У людей глаза такого цвета были большой редкостью и привлекали внимание, а то и вызывали опаску, однако было бы смешно сравнивать тщедушного мальчугана с коварным жестоким волком, коршуном, леопардом. Не было в нем ничего похожего на царственность этих зверей, скорей уж он походил на многих других мальчишек-попрошаек, что живут в кварталах бедноты. Служителю невольно пришло в голову, что этот худенький мальчонка, наверное, был бы счастлив, имей он крышу над головой, вдоволь еды и постоянный уход, подобно королевскому тигру, который, судя по всему, вызывал у мальчика жгучее любопытство.

Он уже начал подумывать, не заговорить ли с мальчиком, не позвать ли, если тот окажется скромным и симпатичным, к себе, в служебную пристройку возле террариума со змеями и слоновника, не поделиться ли с ним обедом. Но мальчик стоял в самой гуще народа, со всех сторон стиснутый бесцветно-скучной массой посетителей, одевшихся сегодня по-воскресному нарядно и пришедших сюда погулять, насладиться весенним солнцем, зеленью парка, а заодно и тем приятным чувством, что появлялось при виде диковинных, здесь не опасных тварей, к которым они приближались с известным плебейским высокомерием, как цари и царицы всей Природы. Служитель не любил, когда люди смотрели на него с особым вниманием. Смотрел за всем он и только он, он был тем, кто присматривал здесь за всеми живыми тварями, которые, едва ли замечая его самого, уделяли внимание приносимой им пище — и то лишь в силу темного инстинкта голода, без благодарности, радости или недовольства.

Не любил он людей. С ними было скучно, ведь они не обладали тем ярким своеобразием, которое он находил у зверей, — они все как один были двуногими, прямоходящими, с шеями приблизительно одинаковой длины, с кожей более или менее одного цвета и вида, с одинаковыми, подстриженными под одну гребенку привычками, симпатиями, мнениями.

Он попробовал представить себе, что у респектабельной дамы, стоящей в первом ряду зевак, уши вдруг сделались подвижными, с кисточками на концах, как у рыси. По светлой жилетке толстяка, что стоял рядом с этой дамой, он мысленно провел яркие полосы, как у зебры. Маленькой розовощекой девчушке он прицепил бы на пробу розовый хвост фламинго. Но затем строгим взмахом руки служитель оборвал досужую игру своей фантазии, как бы перечеркнув творческий порыв. Все эти люди имели бы невероятно смешной вид, будь они наделены пышным великолепием зверей. И только того мальчишку с желто-зелеными раскосыми глазами на плоском личике эти хищно горящие огоньки ничуть не портили.

Вскоре толпа поредела, разочарованная и даже слегка обиженная тем, что тигр неподвижно лежал в своей клетке и ничего не выражающими глазами смотрел словно сквозь этих людей. Не ушел только мальчик. Служитель подошел к нему, указал на табличку над дверцей клетки и, поскольку было очевидно, что ребенок еще не умеет читать, пояснил:

— Это королевский тигр.

Мальчик робко кивнул.

— А других зверей ты уже знаешь? — спросил служитель.

— Я всех зверей знаю, — ответил мальчик. — Из моей книжки с картинками.

— Так у тебя, значит, есть книжка с картинками? И ты уже умеешь читать?

— Нет. Мне бабушка читает.

— И что же там написано про королевского тигра?

Мальчик вдруг с молниеносной быстротой отскочил, нырнул под цепочку, удерживающую публику на безопасном расстоянии от зверей, и вдоль самых прутьев решетки перебежал к другой стороне клетки.

— А вот и не скажу! — насмешливо крикнул он, снова проворно проскочил под цепочкой, ловко, как ящерка, юркнул в толпу зевак и с бесцеремонной настырностью расталкивая людей, проложил себе дорогу, обезьяньими гримасами отвечая на возмущенные возгласы: «Эй, нельзя ли поосторожнее!» или «Ну что за негодник!», а потом во всю прыть помчался прочь по каштановой аллее, только пятки засверкали, — кривоногий, крошечный, но полный кипучей энергии.

Служитель покачал головой и отвернулся.

«Дети, — подумал он, — странные они, дети. Уж если зажмут в лапах любимое лакомство, то никому на свете не отдадут ни кусочка и злобятся, если ты хотя бы просто посмотришь на них или подойдешь слишком близко, когда они что-нибудь грызут или обгладывают. И что там такое написано про тигра, в той детской книжке, о чем этот гном не хочет рассказать никому на свете?»

А потом он забыл про мальчика, до следующего воскресенья.

Но в следующее воскресенье, когда он снова увидел его в толпе перед клеткой, где мальчик стоял, наверное, уже целый час, лишь изредка переминался, перенося тяжесть с одной худенькой ножки на другую, и не сводил глаз с лениво развалившегося на земле тигра, любопытство служителя вновь ожило. Необъяснимая строптивость мальчугана пробудила в нем давно забытое желание — без применения силы преодолевать пугливость и злобу в другом существе.

Потому что когда-то в молодости служитель зоопарка был укротителем хищников и выступал в большом бродячем цирке с прославленным номером. Особенность его номера состояла в том, что на арену выходили звери разной породы, которые на свободе были заклятыми врагами, всегда готовыми растерзать друг друга. Вдобавок он работал без хлыста и пики, удерживая зверей в повиновении лишь силой своего взгляда и голосом, потому что во время выступления, ни на минуту не умолкая, что-то тихо говорил им. Как живо помнилось ему мощное напряжение всех сил, которое требовалось, когда, заметив легчайшее подрагивание шерсти на холке хищника, он тотчас же устремлял на взбунтовавшегося зверя повелительный взгляд, сосредоточив всю волю на безмолвном приказе, но при этом ни на секунду не ослабляя пристального внимания к другим хищникам и не выпуская их из своего мощного силового поля. Какой до изнурения трудной, но и насколько полной острых ощущений была его жизнь, когда он становился одновременно тигром и антилопой, медведем и слоном, коброй и грифом, и кем-то еще, во много крат большим, — центром, из которого в плоть каждой твари устремлялась непреодолимая воля и приказание, что поражало их и подчиняли всецело, властно, но без насилия.

Так неужели сегодня он не добьется послушания от одичавшего уличного мальчишки?

Он дождался полудня, когда любопытство толпы переключилось на более мирные объекты и она, не задерживаясь подолгу возле клеток, быстрее потекла в сторону ресторана. И тогда, направив на мальчика спокойный и твердый взгляд и вдруг словно помолодев на добрых десять лет, он по-цирковому горделиво выпятил грудь под служебной курткой и, поигрывая мускулами, подошел к мальчику.

— А ты не хочешь пойти поесть?

Он протянул руку. И тут случилось нечто удивительное. Мальчишка пригнул голову и неторопливо, но проворно увернулся, отступив на два шага, его верхняя губа приподнялась, он ощерил мелкие острые резцы и издал тихое предостерегающее шипение. На несколько секунд он замер — весь подобравшийся, готовый дать отпор и не отступить, твердо глядя желтыми глазами в глаза служителя. И вдруг сдался. Напряжение ослабло. Он ссутулился, отвел глаза и молча покачал головой.