Незримый поединок

Акпер Акперов

Незримый поединок

Повесть и рассказы

Незримый поединок

Повесть

Пролог

Весь день за окном стояла какая-то сырая сумеречная мгла — ни дождь, ни туман, ни день, ни вечер. Лишь временами из окна купе было видно, как змеятся рельсы второго пути и как паровоз пламенем поддувала прожигает гущу холодных сумерек. Все это плывущее мимо однообразие привлекало, однако, внимание женщины с лицом, хорошо сохранившим зимнюю свежесть: пассажирка не отрывала глаз от окна.

Сидящий рядом со мной сосед грузный отставник, подпоясанный узорным военным ремнем, что-то читал, беззвучно шевеля толстыми губами. Его не привлекали ни пейзаж, ни стоявшая у окна женщина. Только на станциях, когда поезд с визгом замедлял ход и останавливался, он на минуту откладывал книгу, подходил к окну и с равнодушным безразличием смотрел на мерцавшие в вечерней тьме редкие станционные огни.

На какой-то остановке в дверь неуклюже просунулся деревянный чемодан, и в купе появился еще один пассажир. От него пахло сыростью и табаком. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, со строгим, обветренным лицом. Недорогое помятое пальто, которое либо село, либо куплено было не по росту, сидело на нем в обтяжку. Он сухо поздоровался.

— Вот свободная полка, — предложил отставник, показывая головой на вторую полку слева, — располагайтесь.

— Спасибо.

Вошедший неторопливо снял пальто и повесил его на крючок. Потом сильной, уверенной рукой задвинул деревянный чемодан на багажную полку. И как-то виновато вгляделся.

— Извините, — сказал он, — мне недалеко.

Пока новый пассажир устраивался, я внимательно наблюдал за отставным военным, который почему-то следил за каждым его движением.

— С возвращением вас, или как? — вдруг спросил отставник.

— Да как сказать! — улыбнулся тот.

Мой сосед так откровенно и беспеременно разглядывал вошедшего, что, казалось, будто он когда-то знал его.

— Понимаю, — сказал он, — у каждого из нас была такая волнующая неопределенность, когда начинали самостоятельную трудовую жизнь. Давайте знакомиться ближе: отслужившийся подполковник Довлатов, — он протянул большую короткопалую руку собеседнику и кивнул головой на нас. — А это инженер Нергиз-ханум и корреспондент товарищ Сарвар Садыхов. Вот едем и молчим. Скука. Все переговорили. Может быть, вы внесете свежую струю?

Вошедший доверчиво пожал нам руки. Отрекомендовался:

— Крановщик Джумшуд Пашаев.

— Ну как там жизнь? — спросил Довлатов с каким-то непонятным намеком.

— Ничего. Повезло напоследок, — ответил крановщик. — Настали другие времена, а главное… главное «хозяин» душа-человек.

— Мы с «хозяевами» еще в семнадцатом покончили, — сдвинул отставник брови, — а вы… Что ж, теперь заявитесь на стройку и там управляющего тоже «хозяином» называть будете?

— Я, гражданин подполковник, всего второй год на свободе. Это уж по старой привычке. Не все сразу забывается, — ответил Джумшуд, пряча глаза. Затем, видимо, стараясь уклониться от начатого разговора, он достал из кармана сигареты и вышел из купе.

Лицо у подполковника недовольно передернулось. Он мрачно посмотрел на дверь, которая, скользнув, скрыла Джумшуда от наших взоров. Я понял, что Довлатов и Пашаев встречались друг с другом раньше, и решил обратиться за разъяснением к подполковнику.

— Не знаю, заинтересовал ли ваш разговор Нергиз-ханум, но мне любопытно: почему вы, будучи старыми знакомыми, встретились так, словно видитесь впервые?

Довлатов принял мой вопрос спокойно и не торопился с ответом. Занятая разноской чая проводница в белом коротком халате, попросила Джумшуда зайти в купе, Нергиз-ханум пригласила его сесть рядом. Я не отрывал глаза от Довлатова, стараясь угадать течение его мыслей. Но тот, устремив в окно задумчивый взгляд, продолжал молчать.

— Я правильно вас понял? — допытывался я, чувствуя какую-то неловкость.

Снова молчание. Тяжело пыхтел на подъеме паровоз. Далеко позади остался полустанок. За окном плыла темнота.

И все же Довлатов заговорил.

— Мы с Джумшудом виделись единственный раз, — сказал он черство, — впрочем, это пустяки. Перед вами, товарищ Сарвар, человек, прошедший перековку… Рано или поздно так переродятся в нашей стране все преступники.

Нергиз-ханум подняла голову, улыбнулась, но с укором сказала:

— Что же это вы, товарищ подполковник, заставляете краснеть молодого человека? Разве нельзя было не повторять этих слов?

— Начальник прав, — ответил Джумшуд. — Что было, то было. Не надо об этом забывать. Но то, за что приходится теперь краснеть, осталось уже позади. Это факт.

— Ишь как говорит! — довольно улыбнулся Довлатов.

— Да, хорошо сказано. Очень искренне и точно, поддержал я.

В купе снова заглянула проводница.

— Пейте, пока горячий, — напомнила она о чае.

Мы потянулись к ручкам массивных подстаканников. Джумшуд, пригубив стакан, вытащил сигареты и, попросив разрешения у Нергиз-ханум, закурил.

— Хорошо сказано, говорите? — затянулся сигаретой Джумшуд. — К сожалению, это не совсем так. Одно дело хорошо сказать что-нибудь в разговоре. И совсем другое дело — написать об этом в газете или даже в книге. Ах, как хотелось бы научиться этому! Иногда просто грудь распирает, голова пухнет от мыслей, а слов мало. Впрочем, не то я совсем говорю. Слова есть и что писать знаю. А вот как это написать и верно ли написал, — судить об этим трудно. Сказать по правде, я уже раз брался за перо. Да показалось что не выходит. Бросил.

— А если попробуете снова? — спросил я, отодвигая стакан.

— Не знаю. Отважусь ли… У людей, подобных мне, при каждом воспоминании прошлое горьким комом подкатывает к горлу. И писать не можешь, и с собой справиться не легко…

— О чем же вы пытались писать? — спросил Довлатов.

— Ну, о себе, конечно. И вообще о людях.

Довлатов вскинул лохматые брови:

— Понимаю. Вы мне тогда, давно сказали как-то в разговоре: «Я же не напоминаю вам о вашей чекистской профессии, вам нет дела и до моей воровской». Да, это было давно. Лет десять назад. Хорошо, что сейчас вы думаете иначе, Пашаев. Я от души рад вашему перерождению. Я отлично вас понимаю…

— Да, так было, — улыбка тронула губы Джумшуда. — В то время вы ходили в майорах.

Довлатов оживился и хлопнул Джумшуда по плечу.

— Верно, все верно, дружище. А знаете, Пашаев, вот я сейчас подумал: расскажите-ка нам о себе. А мы с Нергиз-ханум попросим товарища Сарвара записать ваш рассказ.

— Хорошая мысль, — поддержала Нергиз-ханум.

Я заметил, что широкая улыбка не смогла скрыть душевного волнения, отразившегося в эту минуту на лице Джумшуда. Он встал с места и стащил с багажной полки свой чемодан. Пальцы, которыми он держал небольшой ключик от висячего замка, вздрагивали.

— Раз так, — смущенно заговорил Джумшуд, — то доверие за доверие…

Он вынул из чемодана большую пачку тетрадей и положил ее на столик передо мной.

— Я приехал. Сейчас сходить нужно… А это… это вам, — он показал на свои тетради. — Посмотрите, если будет время.

Джумшуд, не глядя на наши удивленные лица, торопливо пожал нам руки, снял с вешалки пальто и вышел из купе.

— А адрес?! — крикнул я через дверь. — Тетради ведь ваши у меня.

— Я найду вас! — донесся голос Джумшуда. — Я знаю, где вас найти.

Взяв в руки пачку школьных тетрадей, я вслух пробел на синей обложке: «Незримый поединок».

…Вскоре я уже лежал на своей верхней полке. За окном сонно вздыхал паровоз. Это был единственный звук, который я улавливал, листая одну за другой тетради Джумшуда.

Тетрадь первая