Моя деревня

Моя деревня

1

Август. Жара тридцать градусов. Ласточки высоко в небе гоняются стаей за соколом. Мама в который раз говорит, чтобы шёл собирать смородину. Я согласно киваю, но никуда не иду. Пью чай с баранками, читаю словарь малопонятных слов из православного молитвослова, а так же слушаю всё то, что говорит мой приёмник, включённый в сеть.

К окнам нашего дома подъехал соседский мальчик Кирюшка на своём велосипеде. Ему одиннадцать лет, все его сверстники уже в городе, готовятся к школе, и я для него остался, пусть старшим, но, как выяснилось, единственным приятелем во всей деревне. Конечно, ему скучно, поэтому каждый день приезжает в гости. В дом не заходит, стесняется матушкиных расспросов, встанет под окнами и свистит. Вот и теперь. Стоит рядом с велосипедом и с надеждой смотрит, не выгляну ли.

Стёкла на окнах со стороны улицы, как зеркала, он меня не видит. Я его вижу, но не хочу выходить. Кирюшка всегда приезжает не вовремя. Тем не менее выхожу, он зовёт купаться. На речке, ребята с дачного посёлка, и он хочет с ними познакомиться, но стесняется.

Заметил я этих дачных ребят раньше Кирюшки. Брат с сестрой, годков десяти, гордые и заносчивые. Играют во взрослых и, несмотря на то, что ростом чуть выше метра, на всех смотрят свысока. Пришлось пойти с Кириллом на речку. Купаться я не собирался, так как речушка очень мелкая, а вот постоять на берегу в качестве группы поддержки согласился.

Брат с сестрой, эти гордые дети, были серьёзны и с презрением смотрели на нас. Не то, что с Кириллом, даже со мной не стали разговаривать, что не могло не вызвать во мне приступа смеха. Очень вжились они в роль взрослых, серьёзных людей. Должно быть, копировали родителей, но с такими детскими румяными личиками невозможно всерьёз играть роли желчных стариков. Смех мой, однако, не растопил лёд их сердец, передо мной стояли Кай и Герда, заколдованные Снежной Королевой.

Объяснив своему маленькому соседу, что с этими детьми у него дружбы не выйдет, предложил ему, не теряя времени, взять да искупаться.

После купания Кирилл перевернул свой велосипед колёсами вверх и стал крутить педаль, демонстрируя, с какой скоростью способно вращаться заднее колесо. Так бывало всякий раз, он заводил разговор о своём велосипеде, переходил на мечты о мотоцикле, а заканчивал просьбой пойти ко мне в сад за яблоками.

Я привык к такой последовательности и, не форсируя события, всякий раз терпеливо выслушивал его. Разумеется, мы шли в сад и Кирилл, забираясь на антоновку, обрывал зелёные, ещё незрелые плоды. При этом характерно озирался, так как знал, что матушка моя не слишком одобряет сыновье попустительство.

Но на этот раз он, вопреки установившейся традиции, не заговорил о яблоках. Одевшись, стал прощаться. Видя разочарование и печаль в его глазах, я решил Кирюшку приободрить. Сказал, что сейчас мне некогда, надо собирать смородину, а вечером, вместе, пойдём за молоком в соседнюю деревню.

Кирюшке такие походы нравились. Я, иной раз, на прямой просёлочной дороге, где две колеи, бегал с ним наперегонки. То есть я-то, конечно, бежал, а он ехал на велосипеде. Ну и потом, добравшись до соседней деревни, мы пили с ним тёпленькое, парное молоко, прямо не отходя от коровы. Затем, довольные, с трёхлитровыми банками в сумке, неторопливо шли домой, беседуя обо всём на свете.

Но в тот день не пришлось нам попить молочка. Прямо у реки Кирилл сообщил такую новость, что я еле удержался на ногах. У тёти Гали, у той самой, что держала корову и поила нас молоком, случилось несчастье, беда непоправимая. Её младший сын, мой сверстник, Женька, погиб в Москве, попал под поезд метрополитена. Вся деревня, оказывается, уже об этом знала, не знали только мы с матушкой.

У матушки больное сердце, её не хотели беспокоить рассказами о таком страшном горе. Ну, а меня не поставили в известность всё по той же причине, то есть, чтобы как-нибудь ненароком не сболтнул ей о случившемся.

Женька, как выяснилось, находился в отпуске. Жена думала, что он у матери в деревне, мать думала, что у жены в Москве. Когда созвонились и поняли, что что-то случилось, стали искать, объявили розыск и нашли.

Тело было сильно изувечено, но старший брат опознал его по огромному родимому пятну на плече. Каким образом это могло случиться? Как мог он попасть под поезд в метро? На эти вопросы никогда не получим ответа. И зачем понадобилась Женьке эта Москва? Жил бы припеваючи в деревне, тут бы точно под поезд не попал. За молоком, в тот день, с Кирюшкой мы не ходили.

2

Наша первая встреча с Фаиной состоялась в конце июля. Я жил в деревне, вместе с матушкой, и с успехом продавал дачникам всё то, что созревало в огромном моём саду. Она пришла с подругой, с мамой и тётей, а так же с соседями и их многочисленными детьми. Я сразу выделил её из многоликой толпы, но виду старался не показывать, хотя смущения скрыть не смог. Она всё поняла и, как мне показалось, осталась довольна произведённым эффектом.

Я был в тот день особенно взволнован и сразу же повёл пришедших дачников на плантации. Именно на плантации, так как другого слова для определения того, что и как произрастало в моём саду просто не подобрать. Благодаря стараниям покойного родителя, Царство Небесное моему батюшке, смородина росла у нас в несколько рядов и этот, довольно-таки обширный участок, более всего походил на имущество совхоза-миллионера, нежели на частное владение.

Все дачники, за редким исключением, при первой встрече с этими бесконечными рядами, если и не теряли рассудок и не становились на колени, то непременно заходились в длинных речах, сутью которых был восторг и преклонение. И, конечно, все просили, чтобы по осени им дал черенки.

На этот раз всё было точно так же. Сначала восторгались, затем умилялись, в конце концов, дошла очередь и до рассады. И только когда пообещал каждой, да ещё и из собственных рук, немножко успокоились, отпустили меня, и стали собирать смородину.

У нас покупатели собирают смородину сами. За это отдаю им её в полцены. За это разрешаю, есть её вдоволь. Ибо, как птицы не помогают в уборке, а всё одно, сохнет ягода на ветвях, и ни одного года ещё не прошло, чтобы урожай был убран без потерь.

Поэтому спокоен я душой, и щедрость моя не имеет границ. Инной раз не успеешь предупредить, чтобы ели вдоволь, не озираясь, неожиданно появишься в саду, а кто-нибудь как раз в этот момент горсть ягод в рот отправляет. Увидит меня, сожмётся, кашляет, давится. А мне каково в такие положения попадать? Так, что во время уборочной страды, во-первых, стараюсь лишний раз в саду не показываться, а во-вторых, поставил себе за правило без предварительного инструктажа никого в сад не пускать.

Инструктаж такой. Говорю: ешьте вдоволь, кто сколько хочет. Ягоду отпускаю в полцены, с большим походом. У кого не хватит денег, занесёт, когда будут. Если денег не будет и не предвидятся, то считайте смородину подарком. Собственно, и весь инструктаж.

Всем такое, можно сказать, братское отношение нравится. Тем более, что всё это правда и говорю я от чистого сердца. Ведь тут ещё, как посмотреть, кто для кого спасение, я ли для них или они для меня? Всё одно, такую прорву смородины на рынок везти, не навозишься, а смотреть, как гибнет ягода, сохнет на ветвях, сил нет, сердце кровью обливается. Поэтому готов в ножки кланяться покупателям.

Мы с матушкой, для облегчения их труда, специальное приспособление сделали. А именно, пустые бумажные пакеты из-под молока на верёвочке. Верхняя часть пакета отрезается, и получается лёгкая сумочка-короб, которая преспокойненько висит на шее, освобождая обе руки для сбора ягод. Как эта сумочка-короб наполнится, так её высыпают в корзинку или в другую заранее приготовленную ёмкость, а так бы гнуться и гнуться бедным сборщикам.

Я сам через всё это прошёл и хорошо знаю, как устаёт спина от эдакой постоянной и принудительной гимнастики. Детям пакеты очень нравятся, они их надевают с удовольствием, верёвочку только сделаешь им покороче, для чего просто-напросто завязывается на верёвочке узелок.