Возвращайтесь, доктор Калигари

Доналд Бартелми

Возвращайтесь, доктор Калигари

Флоренс Грин — 81

Ужин с Флоренс Грин. Старушка сегодня явно в ударе: Хочу, говорит, по заграницам. Ни фига себе заявочка! Все просто отпали. Самое главное, никаких вам объяснений или там деталей. Удовлетворенно окинув стол взглядом, она — бац! — снова засыпает. Девчонка справа от нее здесь новенькая и явно не рубит. Я пялюсь на нее, откровенно заискивая (в смысле, как бы говорю: не кипишись, Кэтлин, я все объясню позже, приватно). Чечевица произрастает в глубинах четвертой реки мира, сибирской реки Обь длиной 3200 миль. Мы болтаем о Кимое и Мацу. «…нужно с позиции силы. Как это сделать лучше всего? Отказать засранцам в островах, даже если эти острова бесполезны сами по себе». Баскервилль, второкурсник Школы Известных Писателей в Вестпорте, Коннектикут, (которую он посещает с целью стать великим писателем), лихорадочно строчит. Мацалки у этой новенькой… Как коленки у моей секретарши — аж глаза лопаются. Флоренс начала вечер многозначительно: «Ванна наверху протекает, знаете ли…» Что думает Герман Кан о Кимое и Мацу? Не могу вспомнить, не могу…

Ох, Баскервилль! Тупой ты сукин сын! Как ты можешь рассчитывать на писательскую известность, если до сих пор не умеешь в первую очередь думать о себе? Разве это правильная жизнь, разве есть в ней правильные люди, разве она хороша? Задумайся! Вместо того чтобы пускать слюни по поводу Дж Д. Рэтклиффа! Санта-Ана — самый маленький стотысячник Соединенных Штатов. И все его 100 350 жителей, совместно коротающих бальбоански-синие тропические вечера, думают только о себе. А я… Молодой, даровитый и очень хочу нравиться. Впрочем, я подхалимничаю, поскольку не в силах остановиться (в страхе тебе наскучить). Ага… Вот сижу, почеркиваю левой рученькой в журнальчике. Акселератском таком, развитом. «Не напрягайся!» называется (социально-психологические изыскания, ученые разборки, письма к редакторам и крысиные неврозы). Ну не безвкусица ли? Бесспорно, но кто заплатит печатнику, если Флоренс Грин упрет свой кошелек за границу. Ответьте мне! В журнале пишут: «Страх пациента наскучить доктору — одна из первопричин беспокойства в классических случаях психоанализа». Врач, естественно, тоже за себя держится — не отдерешь. Каждый час растилается на десять сладостных минут, чтобы выкурить сигаретку и вымыть руки. Ну так что, Читатель? Как там у тебя с головой от всех этих разговоров про сибирскую реку Обь длиной 3200 миль? У нас с тобой отличные роли: ты — Доктор (руки не забываешь мыть?), и аз, который есмь, который думает, в общем — псих. Я жонглирую ассоциациями. Утонченно макаю твой нос в жижицу проблемы. Или боюсь тебе наскучить — так как же? Это вот журнал «Не напрягайся!» напрягает что угодно: будь то кряхтение тверди земной (приобские толчки) или межличностные отношения (Баскервилль и эта новенькая). И мы прямо-таки осязаем, как много напряга в мире. Или даже в совершенном экземпляре меня. С животом как сжатый кулак. Замечаете подхалимаж? Единственный способ его расслабить, я имею в виду желудок, — влить туда кварту джина «Фляйшман». По-моему, вообще отличный способ снимать напряжение. Своими визитами я оказываю честь забегаловкам, дарующим «Фляйшман» на всех углах Санта-Аны и всяких прочих городишек! Посерьезнее, ладно?

Новенькая — тоньше тонкого. Со здоровенной грудью, сигналящей из выреза, и черными дырами вокруг глаз, многообещающих глаз. А уж как рот откроет, такие жабы полезут… Я борюсь с искушением задрать рубашку и поразить ее великолепием своего пресса, бицепсов и всего грудинно-плечевого пояса. Джексон называл себя уроженцем Южной Каролины, что и записал его биограф Эймос Кендалл: мол, родился в округе Ланкастер. Но потом появился Партон со своими документами, и Джексон заново родился в округе Юнион, Северная Каролина, а оттуда до границы с Южной меньше четверти мили. Джексон — мой идеал. Мне даже наплевать на современные слухи, что у него были паршивые трицепсы. Вот такой я. Культурист, поэт, почитатель Джексонова тулова, отец одного аборта и четырех недоношенных. Ну? У кого из вас столько же подвигов и ни одной жены? Баскервиллю тяжко не только в этой его Школе Известных Писателей в Вестпорте, Коннектикут. Ему везде тяжко. Потому что он — тормоз. «Тормозит парень, однако», — сказал его первый учитель. Второй был категоричнее: «Этот парень тормозит по всей трассе». А третий сказал: «Просто какой-то сукин тормоз, мать его!» Главное, все они были чертовски правы. Пока я изучал Эндрю Джексона и аборты, толпы вас шатались по улицам Санта-Аны, штат Калифорния, и прочих городишек, и обо всем этом ведать не ведали. «В таких случаях пациент воспринимает доктора как мудрого и многоопытного собирателя психологического материала, знатока экзотических привычек. Поэтому у пациента нередко возникает тенденция представить себя красочней, эксцентричней (или безумней), чем на самом деле. Или он острит напропалую, или фантазирует». Сечете? Логично, да? В журнале навалом такой фигни, вползающей в извилины. Я, конечно, не стал бы открыто и печатно защищать джин Фляйшмана как способ снять напряжение, но действительно однажды опубликовал статью под заголовком «Новое мнение об алкоголе», написанную одним моим талантливым знакомым алкашом и вызвавшую поток одобрительных, но тщательно составленных писем от тайных пьянчуг с факультетов психологии по всей этой огромной, сухой и неверно понятой стране…

«Просто какой-то сукин тормоз, мать его!» — отметил его третий учитель на обсуждении специального курса для студентов-тупиц. Имя Баскервилля в этом списке, так сказать, занимало одно из почетных мест. Молодой Баскервилль, вечно кривящийся от песчинок, которые морской ветер сует ему в техасские глаза, как счет за бесплатный солярий. С ручонками, судорожно сжимающими брошюрки «Тренинг борьбы с кошмаром» на 20 баксов, выхаренные конторой у Джо Вейдера. (Интересно, думал Баскервилль, а эти борцы с кошмаром — они похожи на пожарников? они что, правда с кошмаром борются? или, наоборот, его создают? Последнее — явно баскервилльский план-максимум). Даже тогда вынашивал замысел романа «Армия детей», для чего и посещал лекции, где его учили писать. «Вы далеко пойдете, Баскервилль, — брякнул секретарь приемной комиссии, а восхитительные результаты творческого конкурса лежали перед ним непроверенные. — Теперь — марш в бухгалтерию». «Доктор, я тут пишу толстый роман. Он будет называться „Армия детей“!» (Интересно, почему это мне кажется, что цветного доктора с его смуглой рукой, прикрывающей красную редиску, зовут Памела Хэнсфорд Джонсон? Почему?) Флоренс Грин — маленькая жирная бабенка восьмидесяти одного года. Со старушечьими синюшными ногами и кучей зеленых денег. Нефтяные залежи глубоко в земле. Слава тому, кто наполнил вас продуктом «Тексако». Продукт «Тексако» разбивает мне сердце. Продукт «Тексако» исключительно едок. Флоренс, которая не всегда была маленькой жирной бабенкой, однажды совершила вояж со своим супругом, мистером Грином, на «Графе Цеппелине». В шикарном салоне, вспоминает она, имелся шикарный рояль. Не обошлось и без шикарного пианиста, Мага Мандрагора. Правда, он не был расположен побегать пальчиками. С гелием тогда были проблемы. Тамошнее правительство отказывалось продавать его хозяевам «Графа». Название моей второй книги непременно будет «Водород после Лейкхёрста». Сначала мы полвечера слушали занимательную историю о проблемах с ванной: «Я вызвала слесаря — ну, чтобы посмотрел. А он мне говорит: надо менять, и обойдется вам это в 225 долларов. Не нужно мне новой, говорю, я просто хочу, чтобы вы эту починили…» Может, предложить ей раздобыть ванну из чистого гелия? Я ведь не подхалимничаю? Она ведь думает о себе? «…А он мне говорит, что ванна старая и запчастей к ней теперь и не сыщешь…» Теперь она неряшливо спит во главе стола, если не считать ее таинственного заявления за супом (Хочу по заграницам!), и притом ничего о себе не рассказав… Диаметр Земли по нулевому меридиану составляет 7899,99 миль, тогда как по экватору — 7926,68. Запомните и запишите. Ничуточки не сомневаюсь, что цветной чурек передо мною — доктор. Дух эскулапа, сознание собственной необходимости так и витают вокруг него. Он встревает в разговор с таким видом: мол, сделайте меня Госсекретарем, и тогда увидите. «Я вам одно скажу, там чертовски много китайцев». До уссачки уверенная в собственной мудрости Флоренс. С одной почкой. Я — с двумя, плюс камни. Баскервилля забросал камнями педсовет Школы Знаменитых Писателей после первого же Баскервиллева семинара. Обвинен в формализме. А Флоренс-то — помешана на докторах. Почему я не соврал ей с самого начала? Представился бы видным клиницистом, убыло бы меня? Зато смог бы сказать, что деньги нужны для важного научного проекта (использование радиоактивных изотопов для лечения рептилий). С возможным применением в исследованиях раковых метастаз в желудке (аппендикс — вылитое земноводное). Оттяпал бы целую кучу бабок безо всякого труда. Рак пугает Флоренс. Они бы просто сыпались с неба, как радиоактивные осадки в Нью-Мексико. А я… Молодой даровитый подхалим. Сижу, почеркиваю левой рученькой в журнальчике… по-моему, это уже было? Да? И вы меня поняли? А имя ей точно не Кэтлин. Джоан Грэм еще куда ни шло. Когда нас представляли, она спросила: «О! Вы уроженец Далласа, мистер Баскервилль?» Нет, Джоан, крошка… Я коренной бенгазиец. Прислан сюда ООН, дабы ввинтить твою восхитительную жопку в сыру земельку… Не сказал, конечно. А было бы четко, ей-богу… Потом она спросила Баскервилля, чем он занимается. Американский качок и поэт? (другими словами, силач и умница, каких еще земля не носила). «Оно движется», — воскликнул Мандрагор, указывая на рояль. И хотя никто не заметил медленного скольжения, все согласились. Вот она, волшебная сила личности. (Флоренс говорит, что рояль в салоне был незыблем, как Гибралтар.)