Животная пища

Джон Барлоу

ЖИВОТНАЯ ПИЩА

ЖИВОТНАЯ ПИЩА

Карьера моя началась с двух счастливых случайностей, двух, можно сказать, подарков фортуны. К концу войны мне довелось поработать кашеваром в армии Его Величества, и я вернулся домой, умея в два счета потушить мясо на триста человек, а потому рассудил, что легко справлюсь с должностью шеф-повара в ресторане. Надев новенький, скверно пошитый костюм (нам всем тогда выдали такие костюмы – новые и скверно пошитые), я уговорил хозяина недорогой гостиницы в Скарборо взять меня на работу и несколько лет спустя уже стряпал для одного перворазрядного отеля на йоркширском побережье. Какого именно, не скажу, потому что лет через десять, когда я ненадолго прославился на всю округу глотанием слизняков, бывший начальник написал мне письмо с просьбой ни под каким предлогом не разглашать название ресторана. Напрасный труд: к тому времени я начисто забыл о его заведении, и письмо лишь напомнило мне о нем.

Так или иначе, в один прекрасный день (тогда я работал третьим поваром, то есть готовил завтраки) меня подозвал к столику посетитель, якобы пожелавший выразить мне свою признательность. Звали его Маллиган. Постоянный клиент, он был известен персоналу отеля не столько частыми визитами, сколько исключительными размерами. Маллиган был громаден. В ладном твидовом костюме он походил на одетый с иголочки ствол дерева, гигантский кусок человечины. И хотя в его теле помимо костей и мышц явно присутствовало нечто еще, никому и в голову не приходило, будто это жирок. Даже когда он просто сидел и методично жевал пищу, все видели, что этот здоровяк не из тех, у кого брюхо колышется точно мешок с медузами. С головы до ног Маллиган приобрел ту консистенцию, о которой лишь мечтают толстяки и которую презирают (должно быть, из зависти) культуристы: твердый жир. А под слоем твердого жира крылись изрядные мускулы – доживи Маллиган до наших дней, он обязательно стал бы кинозвездой или, на худой конец, профессиональным борцом.

Но, к моему счастью, он выбрал совершенно иное поприще. В нашем ресторане завтракал Железный Майкл Маллиган. И в то утро, когда я собирал с тарелок мясные объедки, чтобы потом приготовить из кусков получше начинку для пирога, он захотел со мной побеседовать.

Тогда я знал о нем лишь то, что видел собственными глазами. А видел я, как он ел. Маллиган проглотил целый котелок овсяной каши, столько ветчины и яиц, что хватило бы на бригаду землекопов, да тостов из полбатона в придачу. Однако то же самое он ел вчера, и едва ли моя стряпня чудесным образом улучшилась за ночь. Так зачем же он меня позвал?

Я подошел к столу. Великан прихлебывал чай из хрупкой фарфоровой чашечки. Словно чтобы отметить мое появление, он выудил из сахарницы кусок сахара и бросил его в чашку. Затем поднял глаза на меня.

– Итак, вы готовите завтраки, – сказал он с ирландским акцентом, который придавал словам одновременно серьезность и легкомыслие, так что любое замечание Маллигана можно было трактовать совершенно по-разному. – Все очень вкусно. Большое, большое спасибо.

Я принял комплимент довольно неуклюже, не зная, верно ли я его истолковал.

– Видите ли, – продолжал он уже тише, указав на свободный стул, – мне потребуется кое-какая помощь. И, сдастся, вы-то мне и нужны.

Я сел за стол и заметил под тарелкой купюру в один фунт. Маллиган дал мне минуту, чтобы ее разглядеть, после чего продолжал:

– Сегодня у меня намечается небольшое дельце, весьма своеобразный ужин…

Я кивнул, не отрывая взгляда от денег.

– … да, весьма своеобразный, и для него мне понадобится освежающий напиток.

Я уже собирался сказать, что доступ к винному погребу осуществляется строго по разрешению управляющего, рассудив (неверно), что Маллигана смутили наши цены на вино. Однако в силу своей скромности я довольно долго подбирал нужные слова, пытаясь объяснить, что у каждого вора есть определенная планка, ниже которой он не опустится, а моя планка – минимум три фунта… Тут он протянул мне клочок бумаги, на котором обнаружился следующий рецепт, написанный от руки:

У мистера Маллигана явно были серьезные проблемы с желудком. Неудивительно! – заметите вы. Но то, что у такого великана с таким исключительным аппетитом приключился такой силы запор, разумеется, поставило меня в тупик. И зачем ему народное снадобье?

– Я вижу, моя просьба кажется вам странной, однако могу заверить: все очень невинно и совершенно законно…

Он придвинул мне тарелку с купюрой.

– Надеюсь, в пять часов вечера восемь бутылок с этим средством окажутся у меня в номере. В таком случае вы получите еще один маленький подарок.

Надо полагать, в моих глазах он прочитал согласие, потому что откинулся на спинку стула с таким видом, будто сделка заключена.

Я осторожно извлек деньги из-под тарелки и встал.

– Ах да, – добавил он. – Пожалуйста, масло – только оливковое. Другое не годится.

В те дни, когда только-только отменили продуктовые карточки, достать на кое количество апельсинов было нелегко. Еще по дороге на кухню я вдруг понял, что проще стащить вино из погреба, чем тайно раздобыть шесть дюжин апельсинов, не говоря уже о помидорах. А масло и мед…

Но, работая поваром, я быстро приспособился к системе нормирования продуктов и тут же придумал, как можно выкрутиться: размял помидоры и смешал их с подслащенной водой и кетчупом (по непонятной причине его всегда было в достатке). Затем побежал к раковине, все еще битком набитой (слава богам!) грязной посудой, и насобирал оттуда полкувшина разных фруктов. Потом слил оставшийся сок из двадцати или тридцати стаканов – таким образом, у меня получилось около чашки сока, хотя и не чисто апельсинового, но по большей части цитрусового. Наконец, я стащил пару дюжин апельсинов с фруктового склада.

Я принялся за работу: очищал фрукты от кожуры, засовывал их в мясорубку (о, если б я знал тогда!) и яростно вращал ручку. К получавшейся смеси добавлял концентрат, украденный со склада вместе с банкой томатного сока. Масло мне тоже удалось раздобыть – в кастрюлю отправилось чистейшее оливковое. Его в ресторане берегли как зеницу ока. С каждым новым ухищрением я все больше склонялся к мысли, что мои старания стоят гораздо дороже фунта стерлингов. Странно, но я чувствовал некую гордость за себя, благоговейный трепет перед столь трудной задачей. В ушах эхом отдавались слова Маллигана: «И, пожалуйста, масло – только оливковое. Другое не годится».

Итак, я с невозмутимым видом стоял над сковородкой, в которой на слабом огне томилось оливковое масло, и аккуратно вмешивал в него полпинты меда, изображая, будто грею молоко и яйца для сливочного крема. Масло и мед – вовсе не близкие родственники, и хотя у нагретой эмульсии был довольно сносный вкус, она постоянно норовила расслоиться. Смешать сладкое масло и сок оказалось еще более сложным испытанием для моего ума, однако в конце концов я притащил целое ведро таинственной жидкости в свою комнату.

Спрятав ведро в шкафу, я вернулся к пирогам с мясной начинкой и прочим блюдам, а через шесть часов снова взбил снадобье и разлил его в восемь бутылок.

Без пяти минут пять я начал свой тайный забег по отелю, держа в руках ящик с бутылками и стараясь не попадаться на глаза другим сотрудникам. По главной лестнице я не пошел, а пробирался темными коридорами для слуг, которыми пользовались только в экстренных случаях. Когда я прибыл к номеру Маллигана, пот струился по моему лбу и попадал в глаза, от чего я моргал, как сумасшедший. Дверь отворилась на стук, и меня тут же затащили внутрь. В комнате витали ароматы сигар и одеколона, а в углу я заметил пурпурный бархатный пиджак, который, по-видимому, составлял вечернее одеяние Маллигана.