Детектив

Артур Хейли

ДЕТЕКТИВ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

В десять тридцать пять вечера двадцать седьмого января Малколм Эйнсли уже был на полпути к выходу из отдела по расследованию убийств, когда услышал за спиной телефонный звонок. Чисто инстинктивно Малколм приостановился и оглянулся. Позже ему не раз пришлось пожалеть, что он сделал это.

Детектив Хорхе Родригес проворно подскочил к свободному столу, снял трубку, послушал и окликнул Эйнсли:

— Это вас, сержант!

Эйнсли положил на стол книгу, которую держал в руках, и вернулся к своему рабочему месту. Движения его были четкими и легкими. Только что разменявший пятый десяток детектив Эйнсли обладал крепким сложением, ростом выше среднего и выглядел не хуже, чем в те времена, когда играл опорным защитником в школьной футбольной команде. Лишь небольшой живот был ему упреком в злоупотреблении гамбургерами, но таков уж удел сыщика — вечная сухомятка, все бегом.

Этим поздним вечером на пятом этаже главного здания полицейского управления Майами, где располагался отдел по расследованию убийств, царила полная тишина. Здесь работали семь следственных групп, каждая из которых включала сержанта и трех сыщиков-детективов. Но группа, которая дежурила сегодня, находилась на выезде, ей предстояло начать расследование трех не связанных друг с другом убийств, происшедших за последние несколько часов. В Майами, штат Флорида, человеческие существа истребляли себе подобных без устали.

Официально рабочий день в отделе длился десять часов. Но почти всегда приходилось задерживаться. Вот и у Эйнели с Родригесом смена давно закончилась, а они только-только поставили точку.

Эйнсли подумал, что наверняка звонит его жена Карен. Хочет узнать, когда он явится домой, ознаменовав тем самым начало долгожданного отпуска. Что ж, хотя бы в этот раз он сможет ей сказать, что уже выезжает, что привел в порядок отчетность, подчистил все дела и никто не помешает им теперь отправиться вместе с Джейсоном завтра утренним рейсом “Эйр Канада” из Майами в Торонто.

Эйнсли была необходима эта передышка. Хоть он все еще и пребывал в отменной физической форме, однако не чувствовал больше того неиссякаемого запаса энергии, с которым пришел на работу в полицию десять лет назад. Накануне, когда брился, заметил, что седины прибавилось, а волос стало меньше. Морщины к тому же… Ясно, отчего все это: работа в “убойном” отделе — сплошная череда стрессов. Во взгляде — настороженном и испытующем — проступили скепсис и даже цинизм, порожденные годами соприкосновения с людскими мерзостями.

К нему незаметно сзади подошла Карен и, словно прочитав по своему обыкновению мысли мужа, слегка взъерошила ему волосы со словами: “Мне лично ты очень нравишься”.

Малколм привлек Карен к себе и крепко обнял. Она едва была ему по плечо, он щекой ощутил мягкую шелковистость ее волос; соприкосновение их тел всегда возбуждало обоих. Малколм чуть приподнял пальцем ее подбородок, они поцеловались.

“Я хоть и кроха, — сказала ему Карен вскоре после помолвки, — зато во мне бездна любви к тебе.., и всего прочего, что тебе пригодится в жизни”. Так и оказалось.

…Ожидая услышать голос Карен, Малколм, расплывшись в улыбке, снял трубку.

— Это Рэй Аксбридж, — произнес звучный баритон, — капеллан тюрьмы штата Флорида.

— Мы знакомы. — Эйнсли пару раз сталкивался с Аксбрвджем, тот пришелся ему не по душе. Тем не менее он спросил вежливо:

— Что побудило вас обратиться ко мне, святой отец?

— Одного нашего заключенного должны казнить завтра в семь утра. Его зовут Элрой Дойл. Он говорит, что знает вас.

Эйнсли моментально почувствовал, как вскипает злость.

— Еще бы не знать! Это ведь я засадил Зверя в Рэйфорд.

Ответная реплика прозвучала сдержанно:

— Хочу напомнить вам, сержант, что речь идет о человеке. Я предпочел бы не прибегать в разговоре к подобным прозвищам.

Эйнсли сразу вспомнил, почему в первую встречу Рэй Аксбридж вызвал в нем антипатию: осел велеречивый…

— Бросьте, его все называют Зверем, — сказал Эйнсли, — включая, кстати, и его самого. Для такого извращенного убийцы кличка даже мягковата.

Прозвище это пошло от доктора Сандры Санчес, помощника судебно-медицинского эксперта округа Дейд, которая, увидев изуродованные тела первых двух из двенадцати жертв Элроя Дойла, не сдержалась:

— Боже милостивый! Я достаточно повидала ужасов, но это — дело рук какого-то зверя в человеческом обличье! Ее слова почти в точности повторяли потом многие. Аксбридж между тем продолжал:

— Мистер Дойл попросил меня связаться с вами и передать, что он хотел бы встретиться с вами перед смертью. — Священник помедлил, и Эйнсли понял, что собеседник смотрит на часы. — До казни осталось чуть больше восьми часов.

— Дойл объяснил, зачем я ему понадобился?

— Он отлично понимает, что вы более чем кто-либо другой способствовали его аресту и осуждению.

— И что ж? — спросил Эйнсли нетерпеливо. — Он перед смертью хочет плюнуть мне в лицо?

Последовала пауза, после которой капеллан произнес:

— Я имел подробную беседу с заключенным, но должен вам напомнить, что содержание разговоров между духовным лицом и приговоренным к смерти является сугубо конфиденциальным и не подлежит…

— В таком случае я должен напомнить вам, что нахожусь в Майами, то есть в шестистах километрах от вас, и не собираюсь всю ночь гнать машину только потому, что этот псих смеха ради захотел увидеться со мной.

Эйнсли пришлось подождать, пока священник сказал:

— Он говорит, что ему нужно сделать признание. Эйнсли был поражен. Он ожидал чего угодно, только не этого.

— В чем он хочет признаться? В совершенных им убийствах?

Вопрос напрашивался сам собой. На всем протяжении долгого судебного разбирательства, в ходе которого Дойл был обвинен в чудовищном двойном убийстве и приговорен к смертной казни, он твердил, что невиновен, несмотря на всю тяжесть улик, предъявленных следствием. Столь же горячо он отрицал свою причастность к десяти другим убийствам, которые ему не инкриминировались, хотя детективы были убеждены, что они тоже дело его рук.

Непостижимая жестокость этих двенадцати убийств потрясла и повергла в ужас всю страну. По окончании процесса один из известнейших обозревателей писал: “Содеянное Элроем Дойлом может служить самым сильным аргументом в пользу смертной казни. Но какая жалость, однако, что смерть от электрического разряда слишком быстра и ему не придется испытать мучения, которым он подверг своих жертв!”

— Не знаю, в чем он хочет признаться. Это вам предстоит выяснить самому.

— Черт возьми!

— Простите?

— Я сказал “черт возьми”, святой отец. Держу пари, вам тоже доводилось говорить так.

— Не надо мне грубить.

Эйнсли вдруг в голос застонал, осознав, какая перед ним дилемма.

Если сейчас, на самом краю бездны. Зверь решился признать справедливость обвинений против себя в суде или тем более — сознаться в совершении остальных убийств, это необходимо запротоколировать. Пусть с одной лишь целью — заставить заткнуться горстку горлопанов, в том числе и из организации противников смертной казни, которые даже сейчас считали Дойла ни в чем не повинным и твердили, что его сделали козлом отпущения, поскольку общественность требовала найти виновного как можно скорее. Признание Дойла их угомонит.

Большой вопрос, конечно же, на какое такое признание решился Дойл? Даст ли он показания в чисто юридическом смысле этого слова или же захочет излить душу, чтобы получить отпущение грехов? На суде один из свидетелей отозвался о нем как о религиозном фанате, у которого “дичайшая мешанина в башке”.