Девятимильная прогулка

Я свалял дурака, выступая с речью на ужине в ассоциации «За хорошее правительство», и утром следующего дня Ники Вельт прижал меня к стенке в «Голубой луне» — мы оба там иногда завтракали — ради удовольствия посмаковать мой промах. Накануне, неосторожно отступив от подготовленного текста, я раскритиковал заявление, которое сделал для прессы мой предшественник на посту окружного прокурора. Его заявление предполагало ряд следствий; я назвал их и тем самым дал сопернику основания для ответного выпада, каковой не замедлил последовать. В результате у слушателей сложилось впечатление, что я немного покривил душой. Эти политические игры были для меня внове: всего несколько месяцев назад я покинул место преподавателя в юридическом колледже, согласившись стать кандидатом на пост окружного прокурора от Партии реформ. На это я и сослался, но Николас Вельт, никогда не оставлявший своего менторского тона (он был профессором английского языка и литературы в Сноудоне), ответил мне так, как ответил бы второкурснику, попросившему отсрочки накануне сдачи курсовой работы: «Это не оправдание».

Хотя Нику всего на два-три года больше, чем мне (а именно под пятьдесят), он всегда держится со мной как школьный директор, отчитывающий тупицу-ученика. А я — возможно, потому, что он выглядит гораздо старше из-за своих седых волос и изборожденного морщинами гномьего личика, — покорно это терплю.

— Но мои выводы были абсолютно логичны, — возразил я.

— Мой дорогой мальчик, — промурлыкал он, — хотя привычка делать выводы у людей в крови, эти выводы чаще всего бывают ошибочными. А у юристов процент таких ошибок особенно велик: ведь они, как правило, стараются выяснить не то, что их собеседник хочет сообщить, а то, что он хочет скрыть.

Я взял счет и выбрался из-за столика.

— Ты намекаешь на перекрестный допрос свидетелей в суде? Но там всегда есть адвокат противоположной стороны, который возразит тебе, если твой вывод грешит против логики.

— При чем тут логика? — удивился он. — Даже вполне логичный вывод легко может оказаться неверным.

Вслед за мной он двинулся между столиками к кассе. Я заплатил сколько требовалось и стал нетерпеливо наблюдать, как он роется в своем старомодном кошельке, вылавливая монетки одну за другой и складывая их на стойке рядом с чеком. Обнаружив, что мелочи все равно не хватает, он ссыпал всю кучу обратно в кошелек, с едва заметным вздохом извлек из другого его отделения банкноту и вручил ее кассиру.

— Назови мне любую фразу из десяти-двенадцати слов, — сказал он, — и я построю логическую цепочку выводов, о которых ты даже не помышлял, когда ее придумывал.

В кафе входили другие посетители, и поскольку места перед кассой было мало, а Ник еще не получил сдачу, я решил подождать его снаружи. Помню, меня слегка позабавила мысль о том, что он едва ли заметил мой уход и продолжает говорить так, словно я по-прежнему стою у его локтя.

Когда он присоединился ко мне на тротуаре, я сказал:

— Прогулка в девять миль — это тебе не шутка, особенно под дождем.

— Да, наверное, — машинально откликнулся он. Потом остановился и остро взглянул на меня. — О чем это ты, черт возьми?

— Это фраза, и в ней одиннадцать слов, — пояснил я. И повторил ее, загибая пальцы на каждом слове.

— Ну и что?

— Ты сказал, что если тебе предложить фразу из десяти-двенадцати…

— Ах да. — Он подозрительно посмотрел на меня. — Где ты ее взял?

— Просто в голову пришло. Ну давай, делай свои выводы.

— Ты это серьезно? — спросил он, и в его голубых глазках сверкнуло лукавство. — Ты действительно хочешь, чтобы я…

Это было в его духе: бросить вызов, а потом, когда я его приму, изображать удивление. Я разозлился.

— Или берись за дело, или помалкивай.

— Ладно, — покладисто отозвался он, — не лезь в бутылку. Я берусь. Гм-м… ну-ка, ну-ка, как ты сказал? Прогулка в девять миль — это тебе не шутка, особенно под дождем. Что и говорить, негусто.

— Тут больше десяти слов, — заметил я.

— Ну хорошо. — Видно было, что он мысленно примеривается к задаче. Потом его голос зазвучал более твердо: — Первый вывод: говорящий испытывает досаду.

— Пожалуй, — согласился я, — хотя это едва ли можно назвать выводом. Это подразумевается в самой фразе. Он нетерпеливо кивнул.

— Следующий вывод: дождь был непредвиденным, иначе наш неизвестный друг сказал бы: «Прогулка в девять миль под дождем — это не шутка», а не добавил бы кусочек с «особенно» как бы вдогонку.

— Годится, — сказал я, — хотя это довольно очевидно.

— Первые выводы всегда очевидны, — парировал Ник.

Я промолчал. Похоже, ему приходилось нелегко, и я не хотел злорадствовать.

— Следующий вывод: говорящий не спортсмен и не человек физического труда.

— Это придется объяснить, — сказал я.

— Тут опять надо обратить внимание на устройство фразы, — сказал Ник. — Он не говорит, что девятимильная прогулка под дождем — это не шутка. Он говорит, что девять миль пешком — то есть само расстояние — это не шутка. Но одолеть девять миль не так уж трудно. Игроки в гольф на восемнадцатилуночном поле проходят вдвое больше. А гольф — игра стариков, — едко добавил он. Я играю в гольф.

— Возможно, все это и справедливо для обычных условий, — возразил я, — но существуют и другие варианты. Например, если это говорит солдат в джунглях, то девять миль будут нелегким путешествием, хоть под дождем, хоть без.

— Да, — язвительно откликнулся Ник, — а еще говорящий может быть одноногим. Коли на то пошло, эти слова мог произнести старшекурсник, сочиняющий диссертацию о юморе и начавший с перечисления всего, что нельзя назвать смешным. Ну вот что: прежде чем продолжать, я хотел бы сделать парочку допущений.

— То есть? — настороженно спросил я.

— Не забывай, я рассматриваю эту фразу, так сказать, in vacuo — в пустоте. Я не знаю, кто ее произнес и по какому случаю. Обычно же фразы бывают связаны с конкретной ситуацией.

— Согласен. Так что же за допущения ты хочешь сделать?

— Во-первых, я предлагаю считать, что у говорящего не было намерения шутить и что он действительно совершил эту девятимильную прогулку, причем не ради того, чтобы выиграть пари, или еще чего-нибудь в этом духе.

— Звучит разумно, — согласился я.

— Далее, давай исходить из того, что прогулка совершена здесь.

— Здесь — то есть в Фэрфилде?

— Не обязательно. Просто в этой части страны.

— Согласен.

— Теперь, если ты принимаешь эти допущения, тебе придется согласиться с моим последним выводом насчет того, что говорящий не спортсмен и не человек физического труда.

— Ну ладно, продолжай.

— Следующий мой вывод таков: прогулка была совершена поздно ночью или рано утром. Точнее, примерно с полуночи до пяти-шести часов утра.

— Это почему же? — спросил я.

— Подумай о расстоянии — девять миль. Мы живем в довольно населенных краях. Возьми любую дорогу, и в пределах каждого девятимильного отрезка непременно найдется какой-нибудь транспорт. Хэдли в пяти милях от нас, Хэдли-Фоллс — в семи с половиной, Гортон — в одиннадцати, но Ист-Гортон всего в восьми милях, а по пути в Гортон ты сначала попадаешь в Ист-Гортон. В этом направлении ходят местные поезда, а в другие городки можно добраться на автобусе. Движение на всех шоссе весьма оживленное. Зачем кому-то идти девять миль под дождем, если только дело не происходит поздно ночью, когда нет ни поездов, ни автобусов, а редкие случайные машины боятся рисковать, подбирая на трассе незнакомца? — Может, он не хотел, чтобы его видели, — предположил я.

Ники снисходительно усмехнулся.

— По-твоему, на обочине шоссе он был бы менее заметен, чем в вагоне, где все пассажиры обычно сидят, уткнувшись носом в свою газету?

— Ну хорошо, я не настаиваю, — сдался я.

— Тогда как ты отнесешься к такому утверждению: скорее, он шел в город, чем из него?