Нежные кузины

Паскаль Лене

Нежные кузины

Это было ясным июньским утром 1939 года. Если точнее, утром тридцатого июня (а может быть, двадцать девятого — разве упомнишь сорок лет спустя!). Так или иначе, это был первый день, первое утро летних каникул.

Поезд замедлил ход. Жюльен открыл глаза. Он высунулся в окно. Воздух был наполнен пьянящими ароматами и угольной пылью. Вдоль железнодорожного полотна медленно проплывали поля зрелой пшеницы. Жюльен увидел вдали знакомые очертания Германтских холмов и маленькую церковь в Вентейле: он прибыл в Сен-Лу. Сильнейший толчок — и поезд остановился.

— Здравствуйте, месье Жюльен!

Месье Лакруа положил чемодан мальчика на заднее сиденье. Он сел за руль, а Жюльен — напротив ящика для перчаток.

— Дома все здоровы?

— Ваш отец уехал по делам в Париж.

— А мама?

— У вашей матушки опять были приступы мигрени, но теперь ей лучше.

Машина катила по неширокой дороге среди полей. На полях росли клевер, пшеница, овес, а потом опять клевер, опять пшеница и так далее.

— Урожай будет богатый, месье Жюльен.

Из растительности попадалась еще люцерна, на корм скоту, а кроме того, встречались деревья, деревца и кустики.

Машина въехала в границы поместья. Помещичий дом, великолепное здание XVI века, был отреставрирован в XIX веке Индиго-Леконтом; родители Жюльена, обедневшие дворяне, превратили его в дорогой семейный пансион.

Выскочив из машины, Жюльен побежал к четырем дамам, игравшим в карты на лужайке перед замком (за столом, разумеется!).

Ту, что сидела слева, в клетчатом шезлонге, звали Клементиной. Когда-то она была партнершей Дугласа Фербенкса в «Отдыхе пирата» и «Невесте Зорро». Но сейчас Клементина уже не снималась. Она жила спокойной жизнью, вдали от тревог в замке родителей Жюльена, окруженная роскошью. Носила она сказочные драгоценности и была все еще очень хороша собой, курила сигареты в длинном перламутровом мундштуке, и в голосе ее всегда сквозила легкая взволнованность.

Жюльен наклонился и поцеловал мать, — ее звали Аньес.

— А вот и наш мальчик, — сказала Адель, тетя Жюльена, сидевшая между Аньес и Клементиной.

Сестры были мало похожи друг на друга. Аньес отличалась стройностью, даже худобой. В жару видно было, как у нее выступают грудная кость и ключицы, а в другую погоду она носила закрытые платья. У Адели, напротив, был великолепный бюст и ягодицы, подобные которым хотелось бы увидеть в последнюю минуту жизни, как это и случилось с ее покойным мужем.

Аньес задержала руку Жюльена в своей.

— Опять придется покупать тебе новые вещи!

— Он вырос по меньшей мере сантиметров на десять, — заметила Адель.

— И он будет еще выше… Вот увидишь!

Жюльен наклонился и быстро поцеловал тетю в обе щеки. Но Адель не отпустила его.

— Три раза! Ты всегда целуешь меня три раза.

— Здравствуй, братик! — сказала возлежавшая в шезлонге Клер и тут же закрыла глаза, чтобы у нее загорали веки.

И наконец, Жюльен повернулся к Клементине, которая протянула ему руку тем томным движением, что так удавалось ей в «Шехерезаде». Жюльен церемонно поцеловал эту томную руку.

— Ну, мы стали светским молодым человеком! — сказала красавица-актриса.

Вдруг из-за шезлонга Клементины выскочила маленькая девочка. Это была Пуна, младшая дочь Адели. Она надела противогаз и издала вопль, который должен был всех напугать. Аньес отчитала ее.

— Немедленно сними эту гадость!

— Это не игрушка! — сказала Адель.

Пуна и Жюльен пошли на кухню за полдником. Немного вспотевшая кухарка Жюстина налила им в кружки горячий пенистый шоколад. Жюстина была рыжеволосая пышнотелая красотка. Она сильно перетягивала себе талию, чтобы казаться стройнее. Вырез на ее кофточке был очень глубоким, а под мышками обрисовались два темных полукруга. Когда она наклонялась, ее сияющие белизной груди были видны до самых сосков. Жюльен смотрел на них, не в силах отвести взгляд.

— А вот и наш большой мальчик вернулся! — сказала мадам Лакруа: она вошла через заднюю дверь, со стороны огорода, неся в руке два кочана латука.

Маленькая Анжель потрошила цыпленка на углу длинного кухонного стола и, вырезая печенку и горлышко, не переставала напевать «Маринеллу». Пуна намазала себе на тартинку неимоверное количество масла. Теперь Жюльен смотрел на Анжель. За несколько месяцев она превратилась в настоящую женщину, бедра раздались, круглая крепкая грудь слегка натягивала передник. Несильно размахнувшись, она отрезала цыпленку голову, на секунду подняла глаза и ответила улыбкой на взгляд юноши.

Между тем вошел Антуан и стал мыть руки до локтя над кухонной раковиной. Это был здоровяк лет тридцати, с лихо закрученными усами и зычным голосом, а его барометр никогда не падал, когда рядом оказывались работницы с фермы.

Вместо того чтобы вытереть руки после мытья, он вдруг подошел к Жюстине и стал на нее брызгать.

— Уйди, скотина! Ты весь мокрый! — расхохоталась Жюстина, шарахаясь от него.

— Это ты сейчас будешь мокрая, птичка моя!

Жюстина не пыталась спастись бегством. Да и нельзя было: одна рука крепко схватила ее под юбкой за ягодицы, другая забралась к ней за корсаж. Но все же молодая женщина продолжала пятиться назад. Антуан же двигался вперед, и так они прошли через всю кухню, мимо детей. Тартинка Пуны упала в шоколад, и масло таяло, расходясь в нем широкими кругами.

— Антуан, не распускайся! Здесь дети! — вмешалась мадам Лакруа.

— В их возрасте любят учиться! Верно, ребятки? — сказал в ответ Антуан и вдруг задрал юбку Жюстины. Восхищенным взорам детей открылась сплошная масса шелковистых рыжих завитков.

— У меня же под ней ничего нет! — простонала Жюстина.

— Это называется — ничего? — ухмыльнулся Антуан, подталкивая Жюстину и опрокидывая ее на стол, откуда Анжель едва успела убрать печенку, горлышко и то, что осталось от цыпленка.

— Антуан! Ты же не собираешься!.. — воскликнула мадам Лакруа в ту минуту, когда жесткие темные усы Антуана коснулись живота Жюстины, украсив его новой растительностью.

Пуна и Жюльен привстали, чтобы лучше видеть, а тартинка целиком погрузилась в шоколад. Анжель тоже смотрела, скрестив руки, приоткрыв рот, позабыв о безголовом цыпленке: она держала его за длинную шею и раскачивала между колен.

— Антуан! Ты же не собираешься!.. — воскликнула мадам Лакруа, — и тут прогремел чудовищный взрыв, от которого обе кухонные двери распахнулись, чуть не сорвавшись с петель, а стекла в окнах разлетелись вдребезги.

На секунду или две все застыли на месте. Потом цыпленок выскользнул из рук Анжель и с глухим звуком шлепнулся на пол, Антуан поднял голову и тыльной стороной ладони вытер усы, Жюстина одернула юбку, дети медленно опустились на стулья. Кухня стала наполняться мельчайшей беловатой пылью.

— Это все он, профессор! — сказала наконец мадам Лакруа.

Прошла еще секунда или две. Лампа, свисавшая с потолка, мерно покачивалась, словно маятник. Стопка тарелок на полке, рядом с раковиной, медленно, словно с сожалением, развалилась, тарелки одна за другой разбивались, и никто даже не подумал помешать этому.

— Какой профессор? — спросил Жюльен у Пуны.

— Новый постоялец твоей мамы. Не человек, а несчастье!

Все разом бросились вон из кухни.

На втором этаже все были в полном смятении (как принято выражаться в подобных случаях). Люди кричали, кашляли, бегали туда-сюда по коридору, натыкаясь на стены и друг на друга.

Выбитая взрывом дверь в комнату профессора лежала поперек коридора. Из комнаты валили клубы густого черного дыма.