Какша

Дж. Додж

Какша

Глава I. НЕМНОГО СЕМЕЙНОЙ ИСТОРИИ

Семнадцати лет от роду и на четвертом месяце беременности Габриэль Санти выходила замуж за Джона Макхерста по прозвищу «Джонни-сверхзвук», испытателя «Боингов» и прямого наследника скромной Огайской фирмы по производству железок. Церемония проходила на Моффит-Филдс, в украшенном креповыми гирляндами ангаре, под присмотром двух десятков собутыльников Джонни-сверхзвука. Жених и невеста обменялись клятвами верности, стоя на крыле реактивного истребителя Х-77. За два месяца до того, как Габриэль пришло время родить, это крыло оторвалось над пустыней Мохаве на скорости восемьсот миль в час; самолетом управлял Джонни. После мучительной судебной баталии с одной из прежних жен своего покойного мужа Габриэль получила в наследство его недвижимость.

7 марта 1958 года, за девять дней до третьего дня рождения Джонатана Адлера Макхерста II, Габриэль повезла его на озеро Пломона — половить синежаберников и закусить на природе. Перед полуднем вдруг хлынул дождь, озеро вспучилось, и перепуганные мать с сыном забрались в машину. Там, на переднем сиденье, они съели свои любимые сэндвичи с сосисками, закусили огурцами и картофельными чипсами, запили апельсиновым соком «Нехи». Покончив с ланчем и уютно прислонившись друг к другу, они стали смотреть, как дождь мерно поливает озеро.

— Как ты думаешь, Джонни, он скоро кончится, или лучше поедем домой? — спросила Габриэль, но Джонни уже спал.

Габриэль оглянулась на озеро: под дождем описывала круги утка. Птица села на воду в двадцати ярдах от северного края шаткого пирса. Прошло минут пять, дождь перестал, Габриэль уложила спящего Джонни поперек сиденья, сгребла крошки от сэндвича и отправилась выяснять, получится ли уговорить утку подплыть поближе и склевать эти крошки. На краю пирса Габриэль не удержалась на скользких от дождя досках, разбила об острый угол голову, скатилась в воду и утонула.

Кроха — под таким именем был теперь известен Джонатан Адлер Макхерст II — мало что помнил из того, как погибла его мать, но эта малость была яркой. Одинокое пробуждение на переднем сиденье машины. Бисерины дождя на ветровом стекле. Мама, мама! Как трудно открыть дверь. Мама, мама! — по дороге к пирсу. Плач, мама, мама! Разбухшие крошки от сэндвича, гнилые дыры в поручнях. Мать лежит на воде лицом вниз, словно уронила что-то на дно озера, а теперь ищет. Вокруг плавает большая птица. Взрыв крыльев и воды, когда он закричал.

В обрывочных воспоминаниях Крохи, искаженных горем и перепутанных временем, птица была лебедем — огромным, величественным и белым, словно взбитые сливки; шея изящно выгнута, глаза — как бездонный гранатовый сироп. Знай он, что это утка, пожалуй, был бы осторожнее, когда нашел Какшу.

В начале апреля 1878 года, в разгар худшей из всех известных на холмах Кентукки засух, был рожден к жизни Джексон Санти. Через шестнадцать трудных лет, наплевав на причитания родни о том, какая это катастрофическая глупость, он отправился в Калифорнию болеть золотой лихорадкой на сорок лет позже всех остальных. Пока последние стойкие и невезучие изыскатели рыскали в глубине Сьерры, Джейк Санти застолбил участок на маленьком золотоносном ручье всего в паре часов легкой пешей прогулки от лучшего публичного дома во всем Энджел Кэмп [1]. Жилу он так и не нашел, но Джейку бы хватило, чтобы прожить безбедно до конца дней, если, конечно, не разбрасываться.

Следующие два года Джейк странствовал по Калифорнии верхом. Не разбрасываться не получилось. Три брака — самый долгий продолжался семь недель — основательно истрепали его финансы. Выигрышей хватало на выпивку, но выпивка несла сумасшедшие видения. Имея привычку слушаться внутреннего голоса, Джейк вкладывал щедрые куски в самые рискованные спекуляции и постигал на трудном опыте, что слово не воробей, а очень дорогая птица.

Его четвертый брак продлился один день. Полли работала в Сан-Франциско библиотекарем. Ее практичность, которой он так восхищался и которая, как он надеялся, усмирит его бесшабашность, к сожалению, заявилась и в супружескую спальню. Когда Поли открыла книгу и начала читать, Джейк расплатился с ней на месте наличкой. Часть этих монет он потом отыграл в припортовых салунах в покер, но позже удача к нему охладела. Месяц или два он катился вниз. Затем, когда в кармане оставалось меньше тысячи баксов, а ставки в отеле «Барбари» поднялись высоко, удача вернулась. Он выиграл семнадцать тысяч долларов и право на владение 940 акрами прибрежной земли к северу от речки Рашн [2]. Назавтра он поскакал на них смотреть.

Цвет реки его растрогал. В ней была та же глубина и прозрачность, что и в изумруде Сумасшедшего Джо Кельзо. Стоял конец сентября — пронзая секвойный шатер, стрелы солнечного света касались воды, ярко вспыхивал лосось, пробираясь наверх к нерестилищу. Лошадь, утопая по самый живот в золотолистом папоротнике, шла вдоль реки, пока было можно, потом Джейк повернул ее к Гуалала. Владения находились на краю длинного кряжа, на обоих склонах густо разрослись секвойи и пихты. Приличного размера избушка с двумя спальнями стояла в плотной тени огромного ореха. Тихими вечерами слышалось, как в восьми милях от этого места шумит океан. Джейк нашел себе дом.

Он вложил деньги в овец, три года получал неплохую прибыль, пока эпидемия энтеротоксемии не смела всю его отару. Джейк счел убыток Божьим Промыслом, который случайно совпал с его собственной все возраставшей скукой. Он продал сто двадцать акров земли и лучшую часть следующих тридцати лет потратил на путешествия по западным штатам и на карты. Джейк не разбогател, но и не проигрался.

В 61 год он женился в последний раз. Невеста была цветущей дочкой торговца зерном из Сакраменто, а сам Джейк — так же близок к любви, как прежде. Новобрачные вернулись на прибрежное ранчо и стали разводить лошадей. Брак продлился пятнадцать месяцев и произвел на свет единственное дитя Джейка. Через три месяца после того, как родилась Габриэль, жена с дочкой на руках сбежала к продавцу обуви из Форт Брэгг.

Джейк продал табун и вновь поплыл по течению, обескураженный, но не сломленный. Однажды в Невада-Сити посреди ночной карточной игры он вышел облегчиться и увидел, что в переулке лежит, размазавшись по стене, старый индеец. Джейк подошел поближе, наклонился — помочь старику подняться — и только тогда разглядел, что индеец основательно порезан ножом и вот-вот испустит дух. Джек повернулся, чтобы бежать за подмогой, и тут почувствовал на своей лодыжке железную хватку.

— Ты чё, друг, — воскликнул он. — Эт не я. Я те щас доктора приведу.

Индеец покачал головой, но не отпустил лодыжку и все тянул ее на себя, заставляя Джейка наклониться. Когда тот опустился на колени, индеец сунул ему в руку клочок бумаги и, задыхаясь, просипел булькающим предсмертным шепотом:

— Пей. Будь спокоен. Проживешь вечно.

Джейк развернул бумажку. Это был рецепт виски.

— Что ж тебе, черт побери, самому от него не перепало? — сказал он индейскому трупу. Но что-то в этих стеклянных индейских глазах его не отпускало, и, даже не взглянув больше в эту ночь на карты, Джейк вернулся в номер, собрал вещи и отправился домой на ранчо.

Виски помогал ему быть спокойным. Один пинок этого Шепота Старой Смерти сваливал с ног почти любого, два вгоняли в тяжкий ступор. Если следовать рецепту, получался, по оценке Джейка, продукт девяносто семи градусов крепости, конденсат божественных паров. Джейк посвятил себя дальнейшему усовершенствованию напитка. Рожденный в засуху на кентуккийских холмах, он получил в дар склонность и чувствительность к любому мастерству, теперь же мастерство становилось началом искусства. В брожении и возгонке рождались не только близкие его духу метафоры, но и продукт, этот дух расширяющий.