Кавалер Золотой Звезды

— На глаз же видно, — говорил Семен, — что Кубань уходит вниз, а канал подымается в гору, — как же по нему пойдет вода?

— На глаз такие вещи мерять нельзя, — ответил инженер и вынул из ящика стола лист плотной бумаги. — Вот точные расчеты. Они показывают, что русло нашей новой реки все время идет под небольшой уклон.

Семен краснел, смотрел на линии чертежей и утвердительно кивал головой… Тогда он верил. Но вот перед ним снова лежал не чертеж, а канал, и опять ему казалось, что инженер не прав… Семен так задумался, что не заметил, как подошел к землянке.

Родионов и с ним какой-то сержант, еще молодой, с широким лицом парень, сидели возле железной печки и грели руки. Семен поздоровался и тоже присел к огню.

— Ну, Семен Афанасьевич, — заговорил Родионов, — как там идут дела?

— Помаленьку роем… А как тебе ездилось?

— Плохо.

— Отчего ж так?

— Чертовски холодно.

Семен еще раз посмотрел на сержанта, и ему показалось, что лицом он схож с Родионовым.

«Наверное, его младший братишка, — подумал Семен. — Очевидно, в отпуск приехал…»

— Ну, а как дела обстоят со скалой? — спросил Родионов.

— Клюем, но она не сдается. А тут еще метель одолевает.

— Ну, ничего, сдастся. Я вот привез зубастого солдата — ему не такие скалы подчинялись.

— Минер? — спросил Семен, обращаясь к сержанту.

— Подрывник, — сухо ответил сержант.

— И взрывчатку привез? — допрашивал Семен.

— А мы без этого не ездим, — с достоинством ответил сержант. — Да к тому же есть приказ — отбыть в вашу станицу…

— Вот это замечательно! — воскликнул Семен. — Иван Герасимович, где ты раздобыл такого нужного нам человека?

— Свет не без добрых людей. Знакомый майор выручил… Только ты, Семен, потом будешь радоваться, а сейчас отведи сержанта в станицу и определи его к хлебосольной хозяйке. Пусть он поест, отдохнет, а завтра возьмемся за скалу.

— Накормить сможем! Пойдем, дорогой товарищ, прямо к моей теще. Лучше ее никто не накормит.

На другой день вечером, когда только что начинало смеркаться, над завьюженной Усть-Невинской прокатилась гроза — четыре огромной силы взрыва потрясли воздух. В окнах ближних от реки домов зазвенели стекла. Протяжный грохот унесся по реке далеко в горы, и снова стало тихо.

Часа через два Семен и Анфиса вернулись домой. Тимофей Ильич спросил:

— Воюете? Садануло, как из мортиры!

— Еще как, батя, воюем! — ответил Семен.- (Он называл тестя «батей» по казачьему обычаю, и это нравилось Тимофею Ильичу.) — Верите, батя, — как ножом срезало. Гость наш здорово подсобил.

— И скажи на милость, какой молодцеватый тот сержантик! — отозвалась Ниловна. — А за столом был такой несмелый да стеснительный. Чего ж он вечерять к нам не пришел?

— Уехал к поезду, — ответил Семен. — Его в полку ждут.

— Ну, давайте вечерять, — объявил Тимофей Ильич. — Что-то долго нету наших квартирантов.

— У них собрание. Из Родниковской вернулся Андриянов — свои дела решают.

За ужином Тимофей Ильич вспоминал о сыне.

— Семен, а ты случаем не слыхал, где там запропал наш кандидат? — как бы между прочим спросил Тимофей Ильич.

— По округу ездит.

— По округу? — переспросил старик, поглядывая на Ниловну. — А до батька с матерью и не думает приехать? Да и со своими станичниками как-никак надобно повидаться.

С тех пор как на станичном собрании Сергей был назван кандидатом в депутаты, Тимофею Ильичу не терпелось поговорить с сыном о таком значительном событии — хотелось и ему сказать свое отцовское напутствие. Но прошло уже более трех недель, а Сергей не приезжал не только в дом к отцу, но и в станицу, и это злило старика.

— Все он не по-моему делает, — с обидой сказал Тимофей Ильич. — Перво-наперво ему нужно было явиться ни в какую там другую станицу, а в Усть-Невинскую, да собрать народ и поклониться ему… А как же так? Тут он родился, тут живут его родители, сверстники… Или, может, он думает, что его в Усть-Невинской и так изберут?

— И чего ты, старый, бурчишь? — отозвалась Ниловна. — Вестимо, изберут. А почему ж его не избрать? Первые мы с тобой, как родители, пойдем голосовать и всем пример покажем… Мы и за ширмочку не будем хорониться. Наш же сын, и утаиваться тут нам нечего.

— Ишь какая ты грамотная! Надо сказать Ереминку, чтобы он тебя в агитаторы включил… А ты лучше скажи мне, отчего твой сын домой не заявляется? Нет того, чтобы приехать к родителям да побалакать по-семейному…

— Знать, некогда ему — вот он и не едет, — сказала Ниловна.

— Как так некогда! Машина имеется, сел да и прикатил.

Старики заспорили не на шутку. Ниловна, как всегда, встала на сторону сына и всячески защищала его, доказывала, что Сергей никак не мог приехать. Тимофей Ильич злился и на сына и на Ниловну: «Ежели он чтит отца и мать, то должен был навестить свою станицу». — Ну, разошлись, — шепнула Анфиса, подойдя к Семену. — Пусть себе поспорят, а мы пойдем спать. Постель уже разобрана, ты иди, а я только помогу матери посуду помыть.

Семен не первый раз ложился в пружинистую кровать с высокими и прохладными подушками и с такой поразительно мягкой периной, что все тело погружалось в нее, как в вату, и всегда у него на сердце было тепло и спокойно. Он радовался всему: и тому, что так горячо любил Анфису, и тому, что породнился со своим фронтовым другом, и, наконец, тому, что помирился с Тимофеем Ильичом и был радушно принят в доме Тутариновых. Вспомнил тот день, как он познакомился с Сергеем, как привязался к нему, как полюбил и стал считать его своим братом. И хотя теперь они виделись редко, а когда встречались, то говорили больше о делах, дружба их, начатая на войне, не только не расстроилась, но укрепилась еще сильнее. Семен был благодарен своему другу и за то, что он привез его в Усть-Невинскую, и за то, что рассоветовал обзаводиться своим домом, и за то, что поставил руководить такой важной стройкой. Только как же быть с Анфисой? Она еще живет надеждами, что муж ее на канале работает временно, что к лету у них будет и свой дом, и молодой сад…

«В самом деле, зачем же мне свое гнездо, когда вокруг столько дела?..»

Семен живо представил и профиль канала, и работающих людей, и движение подвод, и вороха свежей земли на снегу. Он подумал о том, что лишь одна его мечта непременно сбудется: скоро он увидит свою Анфису с ребенком на руках. Его радовало и то, что у Анфисы потемнело лицо и появились серые пятнышки на верхней губе и на подбородке, и то, что ее глаза как-то смешно округлились и сделались еще ласковее, и то, что вся она и пополнела и похорошела.

Анфиса работала на канале и в паре с Варюшей Мальцевой таскала на носилках землю. Семен, часто проходя мимо них, видел, как Анфиса быстрыми шагами шла следом за Варей, крепко держа поручни в сильных руках.

«Не тяжело ли ей? Может быть, перевести на более легкую работу — управлять быками или лошадьми?»

Об этом Семен подумал и теперь, когда Анфиса, шурша юбкой, разделась, подлезла под одеяло и прижалась к нему, желая согреться. Он взял ее за руки — ладони у нее были шершавые и твердые, точно припухшие, на изгибах пальцев затвердели мозоли.

— И какой же наш батя смешной! — сказала она шепотом. — Все бурчит, все поучает Сережку, будто братушка и сам не знает, что ему делать.

— Анфиса, ты на канале, наверно, устаешь? — спросил Семен. — Носилки тяжелые, а тебе придется рожать…

— Ну, это еще когда будет! Я же сильная! — Анфиса прижалась к нему. — Я об этом и не думаю.

— А о чем же ты думаешь?

— О весне, — сказала она тихо. — Канал выроем, а по весне займемся своим домом.

— Анфиса, а что, если у нас не будет ни домика, ни садика?

— Ты опять свое! — обиделась Анфиса. — Почему ж ему не быть? Может, ты уж не хочешь строиться? Может, уезжать задумал?

— Уезжать я никуда не думаю, — серьезно ответил Семен. — Но зачем же нам свой дом, когда и без него нам будет хорошо… Сережа правду говорит — нечего нам прятаться в свою нору, а лучше поселиться возле электростанции.