Собрание сочинений. Том 2. Иван Иванович

Но с дивана послышался громкий всхрап, затем немножко сконфуженный голос Ивана Нефедовича:

— Сидел, сидел да вздремнул нечаянно. Кажется, даже всхрапнул. Погода очень располагающая: в дождь спится.

— Я вас не заметил…

— Не мудрено: слона-то и не примечают…

— Вы тоже, — невнятно пробормотал Иван Иванович, стягивая пиджак. — Уж если вас такая гроза располагает, значит, правду говорят: хоть из пушки пали…

— Насчет сна не жалуюсь, не обижен, — добродушно сказал глазной врач. — Но вот храп всю жизнь мучает. Где бы незаметно вздремнул, а он, подлый, выдаст. В молодости я огорчался, далее к одному знаменитому профессору обратился. Так что, вы думаете?.. Продолжайте, говорит, и дальше на доброе здоровье. Я, говорит, сам храплю, и Алена Петровна моя храпит.

Иван Иванович ходил по квартире, переодевался, включил мимоходом электрический чайник, не слушая побасенок товарища, но ему сделалось легче в присутствии другого, симпатичного ему человека. При всей наклонности к размышлениям он, будучи общителен по натуре, не переносил одиночества, особенно в минуты горя или радости.

Потом они пили чай и разговаривали. Иван Нефедович не выразил коллеге никакого сочувствия, даже не намекнул на его семейную драму, а рассказывал о своей работе в нервной клинике, о сыновьях — моряках Северного флота.

— Один — врач-терапевт, второй — помощник капитана. В дедушку пошли; он у нас был старый морской волк и романтик и мальчишкам чуть не с пеленок прожужжал уши о море. Мы с женой не возражали, хотя потом очутились в положении курицы, которая вывела утят. Море, оно сурово к людям относится, зато и люди там стопроцентные человеки. Приедут ребята в отпуск — не налюбуешься на них: загорелые, энергичные, жизнерадостные, а насчет культуры — так нам, наземным жителям, иной раз даже неловко делалось. Ты еще только наметишь себе что-нибудь почитать да посмотреть, а он уже прочел, и поспорить успел, и мнение свое составил. Я, между прочим, большой любитель литературы и ничего нового не пропускаю. Вот жена скоро приедет сюда, привезет все последние новинки. Она по специальности этнограф, кандидат наук, а сейчас собирается писать работу о народах Севера. Я здесь, можно сказать, разведка боем…

В этом месте разговора оба собеседника ощутили неловкость, и Иван Нефедович поспешил заговорить на другую тему. После его ухода доктор долго сидел у стола в глубокой задумчивости.

— Да, теперь так и будешь все время ушибаться, задевая за больное место.

Он встал, покружил по комнатам и неожиданно обнаружил на диване газеты, забытые Широковым. Сверху лежала тоненькая книжечка. Иван Иванович машинально взял ее, но задержался взглядом на цветной обложке:

«Строганова!..» С трудом он сообразил, что это девичья фамилия Ольги. Да-да-да, — дочь профессора Строганова…

Но при чем же тут книжка? Только полистав ее, доктор понял: это были маленькие очерки Ольги, печатавшиеся в газете, а теперь изданные областным издательством.

«Видно, очень интересно, если Широков захрапел, читая! — подумал Иван Иванович, не в силах побороть накипевшую горечь. — А ну, посмотрим!»

С первых страниц чтение не захватило его рассеянного внимания: все Ольга ему мерещилась, годы, прожитые вместе. Ольга Строганова прелестная девушка, правдивая, светлая. Волнения первых встреч. Счастье близости с нею — при одном воспоминании о которой останавливалось, падало его сердце, — рождение ребенка. Радость свидания здесь, на Чажме… Надо же случиться тому, что они лишились возможности иметь второго ребенка! Конечно, он связал бы их. Но Ольга была бы несчастна…

Иван Иванович вспомнил осень прошлого года, тоску, прижившуюся в доме, и со злостью на себя махнул рукой:

— Какая уж тут связь!

Он перевернул еще страницу, и словно голос прежней Ольги заговорил с ним. Это ее искренность, ее непосредственность, так правдиво могла рассказывать только она.

Иван Иванович читал, и все тяжелее становилось у него на душе.

Нет, не мог Широков, большой любитель литературы, задремать над такими живыми, волнующими строчками. Похоже, глазной врач, заехавший для «разведки боем» за тридевять земель, чтобы помочь своей жене, нарочно подсунул эту книжечку пострадавшему человеку.

Хлопнула входная дверь, никогда теперь не запиравшаяся ни изнутри, ни снаружи, словно ожидали кого-то в доме, и в коридоре раздались твердые мужские шаги.

— С приездом! — сказал Логунов, входя в комнату.

Он крепко пожал руку Ивану Ивановичу, взглянув на него пытливо и открыто, и сразу взялся за сверток, который держал под мышкой.

— Вот как вас преследуют! — промолвил он с оттенком доброжелательной зависти. — Ничего не поделаешь: уваженье бар. Грешно обижать хороших людей отказом, доставляя им лишние хлопоты.

На брезентовой обшивке легкой посылки написано: «Подарок доктору Ивану Ивановичу».

Доктор дареным же кинжалом подпорол нитки, тряхнул, и из брезента выпала знакомая ему чернобурка; свернулась на полу, как живая, подогнув черно-белый хвост.

— «Уваженье бар, уваженье!» — вспомнил Иван Иванович, поднимая мех. — Хорошая штука, да кому она теперь нужна?

— По звериным тропам пробрался человек. Пришел к нам в райком и сказал: «Пускай Иван примет хоть маленький подарок от охотников. Не взял от нас, отдайте, поблагодарите вы».

— Да зачем мне?.. — ответил тронутый доктор.

Логунов помедлил в нерешительности.

— Вы знаете, что еще сказал якут: «Не верим мы, чтобы у такого, как Иван, жены не было. Должна быть обязательно!» Я тоже убежден, дорогой Иван Иванович, найдете вы свое счастье. — Логунов потрогал мех, вздохнул и присел к столу. — Отдыхаете пока?

— Отдыхаю. — Грустно усмехаясь, Иван Иванович показал книжку, оставленную Широковым. — Произведения своей бывшей супруги читаю.

— А что, хорошие ведь произведения! — возразил Логунов. — Просто и занятно очень, и ведь такие вещички-то маленькие! Чувствуется, что идет это от глубины души.

— Мне очень тяжело! — вскричал Иван Иванович. — Неужели вы оправдываете ее?

— Я страшно сожалею о вашем разрыве. Если бы я раньше понял, в чем дело, то давно предостерег бы вас.

— Ее или меня?

— Нет, вас. Восемь лет Ольга Павловна прожила с вами… Будь она старше или менее привлекательна как женщина, вы давно заметили бы ее отставание, при котором двум близким людям становится не о чем говорить. Вы заняты большой работой, увлечены ею. Прекрасно! Но вы забыли, что рядом есть человек, нуждающийся в дружеском внимании и поддержке. А тут подвернулся товарищ, который сумел помочь, подсказал ей то, в чем она нуждалась, и, конечно, все симпатии потянулись к нему.

— Должно быть, вы хотите, чтобы я повесился! — мрачно перебил Иван Иванович.

— Вы сами начали разговор, — ответил Логунов спокойно, но побледнел отчего-то. — Мне совсем не хочется, чтобы между вами вышли дополнительные осложнения. Она права: она не зря ушла, — со своей несдержанной откровенностью продолжал Логунов, — но, наверно, так не получилось бы, если б ее духовная жизнь была богаче. Тогда Ольга Павловна и вашу работу оценила бы по-иному и ни на кого не променяла бы доктора Аржанова! Дорогой мой, я не обвиняю только вас, на каждом из нас еще проглядывают темные пятнышки, та душевная ржавчина, которая въедалась тысячелетиями. С трибуны мы выступаем по вопросам быта, как настоящие коммунисты, а дома, сами того не замечая, строим иногда сбою семью по образцу прошлого. Ну разве может сложиться настоящая советская семья без равенства, без общих интересов и взаимного уважения? Ведь если просто любовь похожа на прекрасный родник, быстро теряющийся в песке, то любовь, основанная на большой духовной дружбе, подобна реке, которая чем дальше уходит от истоков, тем глубже становится и полноводней. Мы идем вперед. Можем ли, имеем ли мы право допускать отставание хотя бы малого числа наших женщин? Нет, не можем ни сейчас, ни ради будущего! Ведь в каждой семье растут дети, а воспитательница-мать должна быть настоящим человеком!