Рассвет над морем

Фитиль загорелся, огонек обежал кольцо горелки. Жак надел стекло и подвесил лампу на ее место над столом. Ровный, чистый, чуть голубоватый свет вдруг залил всю пещеру, и пришлось даже зажмуриться после подземной тьмы — яркий свет резал глаза.

Со времени приезда Жак отпустил себе бороду, и теперь она густой порослью покрывала весь подбородок и щеки чуть не до глаз. Эта борода делала его, сильного, крепко сбитого, рядом с маленькой Галей и в самом деле похожим на былинного богатыря.

Когда Жак разжал веки, Галя уже сидела с широко раскрытыми глазами. Руки ее лежали на приготовленных для работы бумагах. Галя разглядывала пещеру, точно видела ее впервые.

— Знаешь, Жак, — заговорила она оживленно и вместе мечтательно, — когда я смотрю на эти камни вокруг, я совсем не ощущаю их только мертвой материей в глубоких недрах земли. Сколько видели эти стены, сколько они знают!.. Сколько разных людей, вот как мы сейчас, скрывались здесь под землей и делали свое дело! Наши партизаны прошлым летом, во время немецкой оккупации… Матросы с броненосца «Потемкин» в девятьсот пятом году… Теперь и мы с тобой здесь снова встретились…

В семнадцатом году, в дни Октябрьского восстания в Москве, они встретились впервые — на баррикадах Красной Пресни, на Кудринской площади. Жак, недавно вернувшийся из эмиграции, был в боевой дружине, Галю — она только что вышла из Бутырской тюрьмы — партийный комитет прислал с дружиной Красного Креста. Жак увидел Галю, когда, под частым огнем юнкеров и ударников батальона смерти из дома на углу Поварской, она бежала вдоль баррикады — опрокинутых трамвайных вагонов — к парку, где залегли рабочие. Баррикада плохо защищала от пуль — дружинники один за другим выбывали из строя. Галя перебегала от одного к другому, падала на мостовую рядом с раненым и быстро делала перевязку. И каждый раз вокруг нее начинал свистеть рой пуль. Позднее захваченные в плен юнкеры признавались, рисуясь, что специально брали сестру на мушку. «Это была прекрасная движущаяся мишень, — цинично говорили они, — а нас как раз недавно обучали стрельбе по движущейся мишени». Но то ли юнкеров плохо учили, то ли Гале просто посчастливилось — ни одна пуля не настигла ее, и она продолжала смело пробираться вдоль баррикады. Жак тогда же со всем юношеским жаром поклялся, что после боя непременно посмотрит на эту храбрую сестру вблизи, познакомится с нею и… Что «и» — он тогда еще не умел сказать… Но Жак увидел Галю не после боя, а еще в бою. Когда под напором прибывшего к юнкерам подкрепления, внезапно появившегося со стороны Садового кольца, дружинники вынуждены были отступить, Жак поспешно перебегал к Конюшенному переулку. Он добежал уже до угла, оглянулся и тут увидел, что храбрая сестра спешит сюда же. В это время какой-то офицер, присевший за открытой дверью парикмахерской, как раз прицелился в нее из винтовки. И офицер выстрелил… Жак успел толкнуть Галю — она упала, пуля просвистела мимо нее и попала Жаку в левую руку…

На всю жизнь запомнил Жак, как Галя перевязывала его тогда во дворе какого-то многоэтажного дома. Она разрезала рукав и перебинтовала руку в плече, чтобы остановить кровь: пуля не задела кости, но пробила какую-то вену или артерию, и кровь заливала их обоих. Когда Галя кончила бинтовать, она посмотрела снизу вверх — маленькая и хрупкая рядом со статным и высоким Жаком. Жак давно уже ожидал этого взгляда и улыбнулся ей.

— Почему вы улыбаетесь? — удивилась Галя.

Жак потерял много крови, был бледен и едва держался на ногах. Но девушке, которую он только что спас от смерти ценой собственного ранения, девушке, в которую влюбился, глядя на ее отчаянную смелость, Жак не мог не улыбнуться. На это у него хватило силы.

— Зачем вы это сделали? — покраснела Галя. — Какое вы имели право заслонять меня собой? Вы не смели!..

Жак улыбался.

— Если опять случится, сделаю то же самое…

Галя хотела на него накричать, но вдруг заколебалась и неожиданно спросила:

— Почему?

— Во-первых, потому, — резонно отвечал Жак, покачиваясь на ослабевших ногах, — что каждый боец в трудную минуту должен прийти на помощь другому бойцу…

Галя сердито нахмурилась. Неизвестный товарищ был прав. Но… ведь он рисковал жизнью! И, кроме того… кроме того, теперь она становилась как бы… несамостоятельной, зависимой от спасителя. Галя отныне была у него как бы в долгу, и неизвестный спаситель получал на нее какие-то права…

— Во-вторых, — все так же улыбаясь, сказал Жак, — я вас люблю!

Теперь Галя и в самом деле рассердилась. Вокруг гремели выстрелы, под натиском превосходящих сил противника пришлось отступить, а этот неизвестный боец стоит, глуповато улыбается и болтает о… любви.

Галя собралась бог знает как отругать этого нахала, несмотря на то, что он только что спас ее от смерти. Но вместо этого она только растерянно спросила:

— Разве вы меня знаете?

Галя никогда не простит себе этого вопроса. Ничего глупее тогда сказать было нельзя.

Волна горячей крови и сейчас, при воспоминании, залила лицо Гали, и она поспешно наклонила голову над бумагами. Жак не должен был заметить ее смущение — ведь он без слов понимал, о чем она думает, что чувствует. Чертова лампа — «молния» светила так ярко!..

— Здравствуйте! — послышалось вдруг от входа в галерею. Галю даже подкинуло. Жак тоже вскочил. В эту пору сюда, в редакцию, некому было заходить. Кроме того, голос был незнакомый — он не принадлежал никому из обитателей катакомб. А чужой, незнакомый голос должен был бы сказать не «здравствуйте», а пароль.

Голос, произнесший «здравствуйте», принадлежал женщине, и притом неизвестной.

На пороге если вход из штрека можно назвать порогом возникла, словно рожденная темнотой, женская фигура.

Это в самом деле была совсем незнакомая женщина.

Она стояла, высокая, стройная, в черном пальто с маленьким каракулевым воротничком и в синем берете. Из-под беретика выбивалась короткая прядь черных кудрявых волос, слегка посеребренных сединой, а может быть, просто припорошенных серой пылью катакомб. Лицо у женщины было молодое, черные глаза — горячие, быстрые, с огоньком смешливости в глубине. Яркий свет лампы падал ей прямо в лицо, и она жмурилась после темноты подземных переходов.

— Кто вы? — встревоженно спросила Галя. — И как вы сюда попали?

Женщина улыбнулась. Улыбалась она одними глазами, и улыбка была ласковая, дружеская — улыбка старой знакомой, которую сразу, с первого взгляда, не узнали.

— Верно, попасть сюда не легко. — Голос у женщины был на диво мелодичен, а букву «р» она произносила мягко, картавя. Вообще какой-то иностранный акцент сквозил во всей ее речи. — Я сама никогда бы не разыскала вас здесь, в этих черных шахтах. Да и наверху не нашла бы к вам дороги. На земле — вечер.

— Вечер? — удивилась Галя, так как по подземному распорядку сейчас только начиналось еще утро.

Галя хотела еще что-то сказать, но Жак, перебив ее, произнес сухо:

— И все-таки — кто вас сюда привел и кто вы такая?

— Чайки садятся на воду, — сказала женщина и снова улыбнулась.

— Будет на море погода… — отозвались в один голос Галя и Жак.

Женщина громко рассмеялась.

— У вас чрезвычайно поэтический пароль! Но, мне кажется, это мало конспиративно. Пароль должен быть из совсем простых, будничных слов, чтобы не вызывать подозрений, если кто-нибудь услышит его со стороны. Хотя, — все так же смеясь, прибавила она, — возможно, здесь, у моря, эта поэтичная фраза и звучит совсем обыденно?

— Это пароль специально для прибывающих из центра, — как бы оправдываясь, объяснила Галя. — На первой и второй линии внутренней связи пароли, конечно, попроще…

Женщина протянула Гале руку.

— Лябурб. Это моя фамилия. Имя — Жанна.

— Ах! — радостно вскрикнула Галя. — Вы Жанна Лябурб?

Галя не сдержалась и обняла Жанну. Жанна охотно ответила на ее поцелуи.

— А вы Галя. Я вас сразу узнала.

— Разве вы знали меня раньше?