У черты заката. Ступи за ограду

— Вам нужно купить крем для смягчения кожи, — заметила сеньорита Монтеро, — иначе у вас будут не руки, а петушиные лапы.

— Ладно, Элен, проживем и с петушиными. Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо, я сейчас пойду куда-нибудь закусить. Почему вы не хотите попробовать «Понд С»? Он хорошо смягчает.

— Неохота возиться. Выйдем вместе? Я тоже проголодался.

— Хорошо. Дон Херардо, я хотела вас спросить…

— Перестаньте называть меня доном, сколько раз повторять! В чем дело?

Девушка замялась. Жерар допил свой кофе и отставил чашечку.

— Насчет денег?

— Да… То есть… как вы думаете, Херардо, мы с вами сработаемся?

— Боюсь, что да. Хотите вперед?

— Видите ли, мне сейчас нужно очень много денег, и я думала, если мне предстоит работать у вас еще некоторое время, как вы говорили, может быть, вы смогли бы заплатить мне вперед? Я не сбегу, слово чести!

Жерар улыбнулся:

— От меня не сбежите, даже если бы захотели. Зачем вам столько денег, если не секрет?

— Нет, почему же, просто мне… Я хочу купить шубку, а у меня не хватает.

— Вы окончательно спятили, Элен. Шубку — в феврале?

— Сами вы спятили! Когда же мне ее покупать — зимой, что ли? Тогда они будут стоить в полтора раза дороже. А сейчас Харродс объявил карнавальную распродажу… — Она мечтательно прищурила фиолетовые глаза.

— Теперь понял, — сказал Жерар. — Сколько вам не хватает?

— Много, — вздохнула сеньорита Монтеро, — ровно две тысячи. Вы не думайте, — испуганно спохватилась она, — на такую сумму я не рассчитываю. Просто, если бы вы смогли одолжить мне половину…

— Я вам дам две тысячи, — сказал Жерар, — но с условием, что вы научитесь позировать спокойно и перестанете вертеть теми частями тела, которые меня в данный момент интересуют. Ясно?

Сеньорита Монтеро вспыхнула от радости.

— О Херардо, я буду позировать совсем спокойно, слово чести! Я эти деньги отработаю, не думайте.

Жерар подошел к письменному столу и достал четыре билета по пятьсот песо. В ящике лежало еще несколько смятых сотенных бумажек — все, что осталось от гарантийного аванса.

— Держите, Элен, вот ваши пиастры. Выбирайте шубку потеплее.

— Спасибо, Херардо, огромное спасибо, вы очень любезны!

— Ладно, на завтрашнем сеансе увидите, как я любезен. Попробуйте только шевельнуться. С этого дня между нами устанавливаются рабовладельческие отношения. В случае чего, буду раскладывать и лупить бамбуковой тростью по пяткам.

Сеньорита Монтеро весело рассмеялась.

— Пускай, зато у меня будет шубка!

— Мудрое рассуждение, Элен, — кивнул Жерар. — Вы готовы? Идемте.

Внизу, у выхода из лифта, к Жерару подошел портье.

— Вам письмо, сеньор Бусоньер, — поклонился он, по обыкновению исковеркав фамилию на местный лад, и протянул конверт. — Только что принес рассыльный, я уже собирался подняться.

— Мне? — удивился Жерар. — Спасибо… Вот, возьмите.

— Благодарю вас, сеньор Бусоньер.

— От кого бы это? Прошу прощения, Элен…

Он вскрыл письмо.

— А-а, вот что. Я и забыл. Идемте?

— Что-нибудь важное? — поинтересовалась сеньорита Монтеро.

— Заказчик предупреждает, что завтра заедет взглянуть на ваши прелести. На холсте, Элен, только на холсте… Кстати, завтра по этому поводу сеанса не будет, можете отдыхать.

— Правда? — Сеньорита Монтеро обрадовалась, как школьница, получившая освобождение от уроков. — Вот хорошо, поеду с утра на пляж, на целый день.

— Стоящее дело, — одобрил Жерар. — Где вы думали перекусить?

— Вам нравится пицца? Если да, то здесь недалеко готовят очень вкусную, по-милански. Хотите попробовать?

— Это с маслинами? Конечно хочу, Элен, конечно.

Жерар был сегодня в отличном настроении. В работе над «Вакханкой» наступил какой-то перелом, и теперь он ясно видел, как под его руками даже этот пошлый сюжет превращается в произведение искусства. Сознавать это было приятно. Приятно было чувствовать себя — за кои-то веки! — свободным от унизительного безденежья, от необходимости высчитывать каждый сантим. Приятно было идти по залитой солнцем шумной авеню Кальяо рядом с красивой, хорошо сложенной и элегантной девушкой, на которую оглядываются прохожие, — с этой райской птичкой, которая не умеет позировать. Приятно было и то, что он этой непоседливой птице доставил радость своим подарком, что он вообще может теперь доставлять кому-то радость.

В маленькой закусочной они сели за угловой столик, под вентилятором. Маленький шустрый итальянец принял заказ, для верности переспрашивая каждое слово и за каждым словом успокоительно повторяя с неаполитанской жестикуляцией: «Como no, signorina, como no, signor!» Через пять минут он бегом принес на деревянном кружке пиццу — большую толстую лепешку, залитую растопленным сыром и томатным соусом и сверху украшенную кусочками помидора, анчоусами и маслинами.

— Не забудьте пиво и кока-кола, — напомнил Жерар, — только похолоднее, пожалуйста.

— Como no, signor, como no, — закивал итальянец, молниеносно разрезая горячую пиццу на дольки.

— Нравится? — спросила сеньорита Монтеро, уписывая за обе щеки.

— Язык проглотишь. Ее что, полагается есть руками?

— Угу, так приятнее… Я еще когда в колледже училась, обычно забегала сюда после уроков.

— Какой колледж вы окончили? — поинтересовался Жерар, наливая себе пива.

— А никакого. Пришлось бросить: не было денег.

— Печально. Кстати, Элен, сколько вам лет?

— Не очень-то приличный вопрос, но вообще мне двадцать. Вы что, не любите кока-кола?

— Нет. Скажите, а вам не хотелось бы получить образование?

Элен изумленно глянула на него поверх своего стакана:

— Образование? Чего ради, Херардо?

— Ну, хотя бы ради того, чтобы приобрести специальность. Могли бы поступить куда-нибудь в бюро…

— И просиживать юбку за пятьсот билетов в месяц? — Сеньорита Монтеро сделала насмешливую гримаску. — Благодарю покорно!

Тон, каким это было сказано, заставил Жерара поморщиться.

— Предпочитаете, значит, работать вообще без юбки, — грубо сказал он. — Что ж, дело вкуса.

Сеньорита Монтеро быстро поставила на стол недопитый стакан; даже под косметикой было видно, как краска заливает ее лицо.

— При чем тут «вкус», каждый устраивается как может, — пробормотала она, не глядя на Жерара, и вдруг спросила с вызовом: — Вы думаете, мне самой очень это приятно? Конечно, вам легко судить — богатые всегда считают, что…

Голос ее прервался. Жерар тыльной стороной кисти — пальцы были в масле — примирительно погладил руку девушки.

— Вы меня не так поняли, Элен, — улыбнулся он, — я далек от мысли вас упрекать, просто мне стало вдруг обидно за вас. Я именно могу представить себе, как смотрят на вас те, другие, поэтому мне и стало за вас обидно. А насчет моего богатства я вам когда-нибудь расскажу поподробнее, если мы с вами останемся друзьями. Мы ведь ими останемся, верно?

Сеньорита Монтеро закивала головой.

— Ну вот и отлично. А теперь выпьем за нашу дружбу. Вы что пьете? Вермут? Мосо! — окликнул он пробегавшего мимо итальянца. — Два вермута, пожалуйста.

— Два? — переспросил тот, для пущей наглядности показав два пальца. — Como no, signor!

— Потешный парень, — улыбнулся Жерар. — Вообще у меня слабость к итальянцам — вот у кого учиться жизнерадостности! Правда, воевали они плохо. Приблизительно как мы в сороковом.

— Правильно делали, — сказала Беба, — если бы все плохо воевали, не было бы никаких войн. А что, Херардо, в Корее еще дерутся?

— Кажется, да. А вот и наш вермут. Ну, Беба, за дружбу?

— За дружбу. Постойте, согните левый мизинец, вот так. У нас такой обычай.

Они выпили, зацепившись мизинцем за мизинец, — на вечную дружбу.

— Теперь мы друзья, — засмеялась Беба, — даже можем быть на «ты».

— В самом деле? Тем лучше, я этих церемоний не люблю. Эй, ты! — подмигнул Жерар, состроив хулиганскую рожу.

Беба опять заразительно засмеялась.