Возвращение к любви

«Виноградная лоза сперва вилась по забору, затем захватила и те несколько фруктовых деревьев, что росли в саду, поднялась по стенам дома, заслонила окна, полезла на крышу… Сначала все это нравилось. А затем… Двор стал похож на пещеру. Только зимой, в обильные снегопады, когда все вокруг становилось белым-бело, светлело во дворе и в доме…»

Мысли цеплялись одна за другую, как бы в ответ на послание Павла Фабиана.

…За окнами метался и выл зимний ветер. Анна накрыла рукой письмо Фабиана, словно боясь, чтобы не ворвался со двора ветер и не унес его с собой. Но это был скорей невольный жест. Рука как бы просто отдыхала на белых листках.

Марианна шевельнулась во сне. Анна вздрогнула, с беспокойством поглядела на ребенка: нужно погасить свет, чтоб не тревожить дочкины сны. Придет и ее пора. Пусть же сейчас спит в ласковой тишине.

Анна сунула листки обратно в конверт и лишь теперь заметила разорванную кромку. Казалось, его вскрывала чужая, равнодушная рука. Она подумала, что следует взять ножницы и обрезать зубчатый край.

И грустно улыбнулась — к чему все это?

«Нет, не откажусь…» Эти слова из последнего письма донеслись как эхо из другой жизни, словно Фабиан спешил поддержать ее в трудную минуту…

В полночь проснулась тетушка Иляна и увидела свет в комнате Анны. Так и заснула с непогашенным светом? Она тихонько приоткрыла дверь и увидела Анну, которая спала, уронив голову на письма.

Только белый конверт лежал в сторонке, будто сторожил ее беспокойный сон.

Они въезжали в село по главной улице, ярко освещенной, въезжали вместе со снегопадом. Толпы снежинок неслись с полей и пытались обогнать машину, как бы указывая ей путь, чтобы не свернула опять в сторону, бог знает куда. Мога за баранкой молчал. Мысль о том, что завтра, самое позднее послезавтра, все село узнает о его уходе, смутно тревожила его.

Что скажет народ?

Сколько раз, как сейчас, он возвращался в Стэнкуцу ночью, — часы в машине показывали одиннадцать, — привозил разные вести, разные планы и всегда был уверен, что односельчане поймут и примут их с радостью.

Теперь же дело обстояло совсем иначе… И снова в душе шевельнулось чувство неуверенности.

— Послушай, Горе!..

Шофер обернулся к Моге и словно нажал ненароком на невидимую кнопку: улица тотчас погрузилась во тьму.

Мога вздрогнул, и баранка запрыгала в его руках. Ослепленный непроглядной тьмой, Мога въехал прямо в канаву, засыпанную снегом, как раз перед домом Мирчи. Дом светился окнами, вся нижняя сторона села, раздвигая тьму, точно смеялась Моге в лицо.

Из открытой калитки выскочил черный пес и злобно залаял. Кто знает, может быть, псу не нравилось то, что свет погас, и он счел их виноватыми.

— Вот тебе на! — с натугой засмеялся Мога. — Село встречает нас темнотой и злобными псами. Что бы это значило?

— Это пес вашего крестника, Константина, — ответил Горе.

— Даже пес его гавкает на меня! — с иронией пробормотал Мога. Мирча как назло примешался к его мыслям. Мога, как заправский шофер, вылез из машины, чтобы проверить, все ли в порядке, и удивился.

— Гляди-ка! Мы уткнулись прямо в ворота крестника! — сердито сказал он.

Пес залился лаем еще пуще. Послышался скрип двери и сердитый голос Кристины, жены Мирчи:

— Цыц, бешеный!

Заметив белую «Волгу», Кристина вышла на улицу. Она сразу узнала Могу и, подумав, что он приехал к ним, заспешила навстречу.

— Добрый вечер, крестный. Прошу в хату, прошу! Давненько вы не бывали у нас!..

— Разве человек может войти, когда в доме такой пес?

— Сорвался с цепи, — извинялась Кристина.

— Как и мой крестник?

Кристина тяжко вздохнула.

— Некому его приструнить!

— Н-да… — сердито пробурчал Мога. Он понимал, на что намекает Кристина. — Ты замерзнешь, — произнес он, видя, что на ней всего-навсего легонькое пальтецо. — Пошли в хату, там поговорим. Вижу, ты чем-то огорчена…

— Если бы только одна беда…

Крупными шагами Мога направился к калитке, следом семенила Кристина.

Пес дал ему спокойно пройти к двери — то ли узнал его, то ли почувствовал в Моге силу, с которой следует считаться, — и только ворчал.

«Вот точно так же ворчит и твой хозяин, а укусить боится. Точь-в-точь как ты!» — подумал Мога и почувствовал, как в нем нарастает злость на Мирчу. В министерстве ему сказали, что тот снова «сигнализировал».

Мога поднялся на ярко освещенную веранду, и Кристина с готовностью открыла дверь в комнату. Пальтишко соскользнуло с ее плеч, и она оказалась в белой, длинной, до пят, ночной рубашке. Ворот был широко распахнут, чтобы не стеснять грудь.

Мога отвел глаза и стал рассматривать веранду, словно именно для этого и зашел сюда, чтобы проверить, все ли сделано по-хозяйски.

— Как я понимаю, моего дражайшего крестника нет дома? — сурово произнес Мога, и его глаза против воли уставились на Кристину. Она уже успела накинуть пальтишко на плечи и отошла в сторонку, пропуская его к двери.

— Прошу, прошу вас в хату! Осторожно, не заденьте головой притолоку…

Ох, как не нравились Моге эти низкие двери! Чтобы войти в дом, ему приходилось сгибаться почти вдвое. Вот и сейчас… Он заколебался, но Кристина настаивала.

— Просим! — одной рукой она старалась стянуть пальтишко на груди, но ей никак не удавалось прикрыть свою наготу, а другой рукой придерживала дверь.

— Что это за «просим»?! — ворчливо сказал Мога. — Сперва оденься, как положено, а тогда приглашай в хату! — И стал просовываться в дверь.

Комната была большая, чистая, на окнах — тюлевые занавески, посреди комнаты — стол с четырьмя стульями вокруг. На восточной стене шерстяной ковер ручной работы — на зеленой поляне крупные красные и желтые лилии… Это был свадебный подарок Моги, ковер, сотканный руками его матери… Теперь Моге показалось, что цветы как-то увяли, словно задохнулись.

Следом вошла Кристина, одетая в то же самое пальтишко с черным бархатным воротником, — видно, под руками не оказалось ни платья, ни халатика. Она придерживала полы пальто, чтобы не распахнулись, и несла кувшин вина. Поставив на стол, она примостилась на краешке стула напротив Моги.

— Что за напасть свалилась на вашу голову? — спросил Мога, припомнив недавние слова Кристины.

— С недавних пор Костика ночует где-то в селе…

Кристина поспешила наполнить стакан. Мога молча отпил глоток. Вино было доброе, отдавало клубникой… И было то вино чуть-чуть горьковато, как воспоминание о чем-то, утраченном навсегда…

— Еще стаканчик?

Голос Кристины показался ему чужим и странным. Он бросил на нее короткий взгляд и лишь сейчас увидел ее старенькое, вышедшее из моды пальтишко, которое придавало ей такой жалкий вид и возвращало ее в то время, когда вся Стэнкуца ходила в такой одежде. Словно ничего не изменилось с той поры, словно весь его труд был напрасным…

— Послушай, Кристина! Неужели до того дошло, что ты носишь рваные тряпки Костики? Ладно, Костика беспутный человек… Но ты-то, ты!!

— Крестный! — Кристина была уже не рада, что пожаловалась ему. Она ждала поддержки, а он ее корит…

— Ты помалкивай и слушай! Теперь мой черед! Я дал Костике хорошее место, вы просили меня быть крестным — я согласился, колхоз помог вам построить дом… Где же благодарность? Не мне — колхозу! Ведь он сделал нас всех людьми! На колхозные деньги учился в институте твой Костика… Колхоз тебя одел в шелковую рубашку.

На глаза Кристины навернулись слезы, она выскочила из комнаты, чтобы не разрыдаться.

Дом застыл в глубокой тишине. Мога продолжал угрюмо смотреть на стул, на котором сидела Кристина. Он еще видел ее, сжавшуюся в комочек, как для защиты скрестившую руки на груди.

В доме тихо, тепло, чисто, вещи на своих местах — во всем чувствовалась заботливая рука хозяйки, и это создавало атмосферу домашнего уюта. В комнате стоял слабый аромат клубники. И на все его дневные и вечерние волнения словно спустился тихий вечер, и он уже видел себя не в доме Кристины, а в пахучем винограднике, лунной ночью, прекрасной, как молодая невеста…