Пирамида

— Может, и боюсь. — Дмитрий недовольно посмотрел на него. — Я же дикий все-таки, а может быть, и того… в самом деле чокнутый.

— Дурак ты, братец.

— И это возможно.

— Чего тебе бояться? Как она встретит тебя?

Дмитрий не ответил.

Ольф нерешительно заговорил:

— Вот что я тебе скажу, Димыч… Сам знаешь, в твои личные дела я никогда не вмешивался и советов не давал. А сейчас один небольшой совет все-таки хочу дать…

— Ну, дай.

— Жанна будет нас в аэропорту встречать, я дал ей телеграмму…

— Зачем?

— Она просила… Если помнишь, я всегда относился к ней настороженно и в вашем гипотетическом треугольнике неизменно держал сторону Аси…

— Не было никакого треугольника, — недовольно перебил его Дмитрий.

— Я же сказал — гипотетическом. Не было, так мне мерещилось, что мог быть… Так вот, мимоходом сообщу, что былая моя неприязнь к Жанне быльем поросла. И не потому, что Аси нет. Узнал я ее за эти два месяца — и очень рад, что ошибался. Что она написала там тебе — не знаю и знать не хочу. И какое у тебя к ней отношение — тоже не ведаю. Но об одном прошу — будь с ней поосторожнее при встрече.

— Что значит поосторожней?

— Ну, поласковее… А то она такая стала… от одного неосторожного слова сорваться может. А все твоя одиссея довела…

— Ладно, я понял, — буркнул Дмитрий.

— Кстати, Асе ты телеграмму дал?

— Да.

Ольф чуть было не проговорился, что тоже послал ей телеграмму, но вовремя спохватился.

Задержаться пришлось не на пять часов, как предусматривалось расписанием, а на восемь.

К концу этого срока Дмитрий совсем изнервничался — поминутно бегал в справочное, поругался с дежурным по аэропорту и наконец накинулся на Ольфа:

— Какого черта ты телеграмму дал? Будет теперь ждать там.

— Ничего, больше ждала, — спокойно сказал Ольф. — И не лайся. Впредь будешь знать, что это такое — ожидание.

Взлетели наконец — прямо на огромное закатное солнце. Ольф, устраиваясь в кресле, меланхолически проговорил:

— Однако, суточки у нас получаются — ровнехонько в тридцать два часа. Вот каждый день бы так — то-то бы дел наворочали.

Дмитрий ничего не сказал — и молчал все девять часов полета.

Самолет уже шел на посадку, тяжело и длинно содрогаясь огромными косыми крыльями, размеченными на концах тусклыми, размытыми туманом сигнальными огнями. Стюардесса объявила, что температура в Москве плюс шесть, идет дождь, на что только что проснувшийся Ольф демонстративно передернул плечами и обиженным тоном сказал Дмитрию:

— Слыхал? Ну какого дьявола, спрашивается, унесло нас от такой благодати? Нет, чтоб еще месячишко побыть там…

Дмитрий продолжал молча смотреть в окно. Ольф выждал немного и нудно затянул:

— Сидели бы сейчас у рыбаков, наворачивали бы икру ложками, и никаких тебе забот, дождей…

— Если верить Данте, — отозвался наконец Дмитрий, — болтунам в аду заливают глотки кипящей смолой.

— Чу, слышатся звуки божественной эллинской речи, — развеселился Ольф. — Так ведь до ада еще черт знает сколько лет — это во-первых. А во-вторых, никакого ада вовсе и нет. А в-третьих, я попаду в рай — за выдающиеся заслуги по охране спокойствия душ выдающихся людей. Разве я не охраняю спокойствие твоей души? И разве ты не выдающийся человек?

— Слушай, заткнись, а?

— Слушаюсь, — тотчас же согласился Ольф. — Раз выдающийся человек не в духе…

Дмитрий безнадежно махнул рукой:

— Вот трепло…

Потом шли они по длинному узкому коридору, впереди, за прозрачными оргстеклянными дверями, стояла толпа ожидающих, Ольф разглядел в ней Жанну и посмотрел на Дмитрия — он шел, плотно сжав губы, и, щурясь, неуверенно смотрел перед собой. Ольф чуть отстал и увидел, как фигура Дмитрия неловко протиснулась мимо дежурной, Жанна качнулась к нему, и на пол посыпались цветы. Ольф наклонился, чтобы подобрать, но чьи-то ноги уже наступили на них. Ольф разогнулся, увидел неестественно белую, подрагивающую руку Жанны на шее Дмитрия, встал так, чтобы загородить их от людей, и, положив им руки на плечи, осторожно подтолкнул к выходу:

— Ладно, ребятишки, давайте выбираться.

Жанна споткнулась и судорожно вцепилась в Дмитрия. И выбрались уже на свободное место, а Жанна все держалась за него, низко склонив тяжелую, густую корону влажных волос, и как будто боялась поднять от пола глаза. Потом она провела рукой по лицу, боязливо взглянула на Ольфа и растерянно спросила:

— А цветы? У меня же цветы были…

И стала оглядываться кругом, избегая взгляда Дмитрия, увидела растоптанные цветы и заплакала:

— Ну вот, всегда мне не везет…

— Да будет тебе… — начал было Ольф — и замолчал.

Дмитрий быстрым движением притянул к себе Жанну, она неловко ткнулась губами ему в подбородок, он обеими руками обхватил ее голову и зашептал что-то в ухо.

Ольф отвернулся, полез за бумажником, вытащил багажные квитанции и сказал:

— Ждите здесь, я сейчас.

Он направился в огромный, гудящий множеством голосов зал, и через несколько шагов чьи-то сильные руки резко остановили его.

— Ольф!

Он поднял голову — и увидел Лешку Савина, Игоря Воронова, Майю, Дину, Аллу. Ольф широко раскинул руки, сгреб их в охапку.

— Ну, молодцы, что прибыли! Видали? — Он кивнул на Дмитрия и Жанну. — Привез вашего Дмитрия Александровича, берите его за рупь двадцать. Вам завернуть или так возьмете?

— Так возьмем, — засмеялась Майя.

— Ну-с, ждите еще пару минут, заворачивайте их в целлофан, а я за шмотками. Савва, подойдешь потом, поможешь.

Когда Ольф и Лешка выбрались с вещами, они увидели такую картину: Дмитрий стоял в центре, Жанна по-прежнему так крепко держалась за него, словно боялась упасть, а ребята тесно окружили их, как будто опасались, что кто-то может похитить Дмитрия.

— Ну, пастырь, — сказал Ольф, — как ты находишь свое стадо? А вы, бараны и баранессы, держите своего пастуха покрепче, а то он чего доброго, улизнет в Африку, к белым медведям.

В Долинск приехали почти в два часа. Ребята проводили их до дома, долго прощались во дворе. Прощались бы и еще дольше, очень не хотелось им расходиться, но Ольф скомандовал:

— Стадо, по хлевам! Завтра наговоритесь.

Сам он, остановившись на площадке, тихо сказал:

— Нуте-с, влезайте, я через минуту на минутку загляну, выпьем по рюмашечке. Выпить-то найдется, Жан?

— Найдется.

— А рюмашечку я заслужил?

— Две. — Жанна засмеялась и открыла дверь квартиры Дмитрия.

Пришел он, конечно, не через минуту, а через полчаса. Дмитрий лежал на диване, Жанна сидела рядом с ним и, положив руку ему на плечо, что-то тихо говорила, низко склонившись к его лицу. На шаги Ольфа она повернулась медленно, и лицо у нее было уже не такое, как в электричке, — спокойное, глаза светились нескрываемой радостью. А в электричке сидела она как-то очень неудобно, не поднимая глаз от пола, и почти ничего не говорила.

— Ну и минутка у тебя, — весело сказала Жанна.

— А вы, я смотрю, уже причастились.

— Было дело. Садись, наливай.

— Я, однако же, точно на минутку, — сказал Ольф, налил всем и, не садясь, высоко поднял свою рюмку. — За наш ренессанс — и за вашу удачу.

Дмитрий приподнялся на локте, молча выпил. Жанна дала ему ломтик лимона, чуть пригубила свою рюмку и, заметив движение Ольфа, спросила:

— Уже идешь?

— Да-с. Минута на исходе, а я человек слова. Иногда.

Жанна вышла проводить его, прикрыла дверь в комнату.

— Ну что? — тихо спросил Ольф.

— Все хорошо. — Жанна даже глаза закрыла, покачала головой. — Так хорошо, что даже не верится. Спасибо тебе. — Она пригнула голову Ольфа, поцеловала его и легонько подтолкнула к двери: — Иди. Завтра скажешь, что мы после обеда приедем.

Спустя час Ольф говорил Светлане:

— Столько уже лет знаю я его, а там — поразил он меня.

— Чем?

— Когда он рассказал мне, что в действительности означают результаты нашей работы, — у меня голова кругом пошла. И что меня изумляет до сих пор — ведь вместе всю работу делали, все, что знал он, мне известно было, — а ведь и капли подозрения у меня не возникло, что тут что-то еще, кроме голых этих результатов, может быть. Все-таки, талантище он необыкновенный, может быть — и гений, хотя при жизни такие титулы и не принято раздавать.