Другой путь. Часть первая

Возвышаясь надо мной, они стиснули мне по очереди руку, и Оскари сказал басистым голосом:

— Похоже на то, что наш великий странник решил угомониться наконец? А? Или мы неверно поняли твое новое появление у родных берегов?

Я промолчал в ответ на его слова и только пожал плечами. Поняли-то они, может быть, верно. Против этого мне сказать было нечего. Но толк-то какой? Допустим, я и желал бы покончить со своими странствиями, но где было приготовлено место для моей остановки? Вот что я хотел бы знать.

Мы присели на конце скамейки спиной к столу. Кое-кто из гостей присел рядом, а некоторые просто так остановились перед нами, прислушиваясь к разговору. Ууно достал пачку папирос и протянул ее в раскрытом виде сначала мне, потом Оскари и остальным гостям. Все закурили, и, спрятав пачку, Ууно сказал задумчиво своим приятным, звонким голосом:

— Это хорошо, что ты задумал вернуться. Будет у нас теперь в Кивилааксо по крайней мере хоть один добрый сосед.

Я промолчал, принимая это за шутку. Какое уж там вернуться! Куда? Он же видел, наверно, с высоты своих полей не раз, что на месте моего дома в лощине Кивилааксо теперь лежала груда дров, и знал, чья земля окружала эту груду. Что уж там было говорить о добром соседе! В шутку это можно было сказать, и только. Но они из этой шутки сделали очень серьезный разговор. Оскари затянулся, выпустил дым и сказал, смахивая крупным заскорузлым пальцем пепел с кончика папиросы:

— Да. Добрый сосед — это хорошо. Жить добрыми соседями — это главное, что нужно людям. Будь мы с Россией всегда добрыми соседями, разве свалилось бы на Суоми столько горя? И ради чего? Кто собирался получить выгоду от этого столкновения: ты, или я, или он?

И один из гостей или жителей Матин-Сауна сказал:

— Хо! Того не найдешь и не нащупаешь теперь, кто нас натравил на русских: так ловко он теперь затаился и перекрасился в мирный цвет.

А другой добавил:

— Но смотреть надо в оба, чтобы снова не всплыл такой, где бы он ни оказался: на этом или на том полушарии.

И еще один старый человек сказал:

— А сколько хороших людей потеряно, которым бы только цвести и цвести. Они-то чем виноваты? Бог дал нам жизнь для радостей, а мы, выходит, сами у себя отнимаем этот дар.

Оскари нахмурился, услышав это, а Ууно сказал:

— Да, война — это такое зло, которое тем и отличается, что уносит всегда все самое полноценное из народа, самое цветущее и молодое. — И, видя, что товарищ пригорюнился, он хлопнул его по спине со словами: — Ладно, Оскари! Не ты один принял беду. Зато открылись у народа глаза, и он уже не допустит, чтобы это повторилось.

Оскари согласился:

— Да. Это правда. Трудно было бы заставить нас повторить это еще раз. Попробуй-ка втолкуй теперь финну, что русский его враг. Черта с два! Сама жизнь доказала ему, что этого никогда и не было, несмотря на то, что он дважды с ним подрался. А перестроить его мозги на старый лад обманом, ох, как трудно!

И другие крестьяне, сидевшие и стоявшие рядом, с готовностью подтвердили его мысль:

— Да, да, верно. Не потечет река вверх.

Ууно сказал:

— Я побывал тут недавно в нескольких соседних деревнях и нигде не услыхал о русских плохого слова. Даже богачи из Метсякюля говорят, что русские — это хорошие парни, если их не задирать. А ты, Аксель, слыхал о них после войны где-нибудь плохое? Ты же больше нас исходил финской земли.

И я ответил, что нет, не слыхал. Даже от переселенца с перешейка, оставившего там хорошую землю, я не слыхал слова проклятия в их адрес, хотя приходится ему сейчас нелегко. Тогда Оскари сказал:

— Вот видишь, как получилось. Стоило народу дать право без боязни говорить о соседе то, что у него на сердце, — и не стало вражды. Теперь всякий понял, чего от нас хотела Россия. Ей нужно было одно — ужиться с нами вот так, как сейчас. И теперь она вполне довольна таким положением и ничего больше не требует. А нам разве что другое надо? Или нам от этого вред?

Тут люди заулыбались и зашумели:

— О-о! Побольше бы нам такого вреда! Это такой вред, от которого в Суоми скоро забудут, что такое безработица. Возьми вот эту нашу деревню, где земля сдавлена между озерами и людям некуда расти. До войны всем лишним парням отсюда было две дороги: либо слоняться по стране в поисках работы, либо переселяться в Канаду. А теперь все они нашли работу у себя в стране.

И Ууно поддержал говоривших:

— Да, на судоверфях, например, куда с такой охотой берут здешних жителей, умеющих мастерить лодки. И мои там устроились. А что им помогло? Да русские заказы, которым не видно конца. Благодаря им теперь и лесопильные, и картонные, и бумажные предприятия работают с полной нагрузкой. Это такая огромная страна, возле которой век можно кормиться. Только в драку с ней лезть не надо. Это никогда добром не кончалось.

Оскари кивнул:

— Добром не кончалось. Это так. Но попробуй докажи это нашему Арви. Ведь он уверен, что примирились мы с русскими только временно, и ждет не дождется, когда опять сцепимся.

Ууно раздавил сапогом окурок и сказал, наставительно подняв передо мной указательный палец, как учитель перед учеником:

— Вот отсюда и понимай, кому нужна война и кому не нужна. Арви это что! Это слишком мелкое насекомое, чтобы смогло само по себе навредить. Он чужими гектарами бредит — не больше. А есть кое-где на свете покрупнее звери, для которых целые народы и государства вроде Суоми то же самое, что для него гектары. Вот где главная опасность.

Но тут люди опять отозвались — и справа, и слева, и спереди:

— Ничего, прошло их время. Поумнел теперь народ. И силы набрался. В обиду себя не даст.

А басистый голос Оскари добавил к этому:

— И чернить русских без всякого разбору он тоже теперь не позволит. Хватит. Какими только нам их не представляли! Стыдно вспомнить. И нет чернее преступления перед народом, как это.

Вот какие речи они вели со мной, мои два товарища далеких детских игр, с которыми я встречался в десятилетие раз, несмотря на близкое соседство. Такими они стали теперь. Им, конечно, никогда не доводилось встречаться в зрелые годы с Илмари Мурто, и никогда они не слыхали от него о той истине, за которую он всю жизнь боролся. Но они в точности повторяли его истину. Такая, значит, сила была у подлинной истины.

Но это они говорили мне, а не я им. Говорили они, сидевшие всю жизнь на одном месте и ничего не видевшие. А должен был говорить я, все исходивший, все видевший и все понимавший. Я должен был это говорить, ибо кто, как не я, был прямым наследником истины Илмари Мурто? А я сидел и молчал и слушал других. Я всегда и во всем запаздывал. Так нескладно сложилась моя судьба.

36

И позднее, когда из-под нас вытянули скамейки, чтобы расставить их рядами ближе к веранде, и когда люди временно разошлись в разные стороны веселыми группами в ожидании концерта, Ууно и Оскари опять приблизились ко мне. Видя, что я призадумался, Оскари сделал веселое лицо и сказал:

— Итак, значит, странствиям конец? Одобряем. Пора, давно пора угомониться.

Я спросил:

— Где угомониться?

И Ууно ответил:

— Как где? Да по соседству с нами, в нашем славном Киви-Кивилааксо.

Я спросил с усмешкой:

— Возле той груды гнилых дров?

Но Оскари сказал своим сердитым басом:

— Да хоть бы и там. Что оно, чужое, что ли, для тебя, то место? Родился там, и вырос там, и полжизни работал там. Этого тебе мало?

И Ууно тоже подтвердил его мнение:

— Да, этого вполне довольно, чтобы именно там закрепиться.

Видя, что они оба серьезны, я тоже сказал серьезно:

— Там нет ни крошки моей земли.

Но они оба только усмехнулись, а Оскари сказал:

— Потому и нет, что ты не пожелал. А ты пожелай.

На этот раз пришла моя очередь усмехнуться. Такими нелепыми показались мне его слова. Легко жилось бы людям на свете, если бы желаемое шло к ним в руки только потому, что оно желаемое. Но Оскари добавил к сказанному все так же сердито: