Чужаки

Чтобы хоть чем-то помочь девушке, Алексей поднялся на крыльцо, стащил с другого конца веревки второй половик и, открыв Машутке двери, зашел в избу. Когда Машутка положила к подпечку дрова, он подал ей принесенный половик и, улыбнувшись, спросил:

— Сильно я надоел тебе, Маша?

Девушка вздрогнула и с удивлением посмотрела на Алексея.

— Нет, нисколько, откуда ты это взял?

— Как откуда? Вижу, ты недовольна, сердишься…

— А тебя это очень трогает? — прищурив глаза, серьезно спросила Машутка.

— Конечно.

Машутка взяла с полки подойник, накрыла его полотенцем и, проходя мимо Алексея, ответила:

— Выдумываешь ты, вот что.

В сенях она встретилась с Сергеем, и Алексей услышал, как девушка возбужденно говорила:

— Ходит. Убираться мне помогал. Знаешь, Сергей, он такой добрый…

Что сказала дальше Машутка, Алексей не слышал. Но и того, что он успел услышать, было достаточно, чтобы в груди у него радостно застучало.

Женщины ушли готовить ужин, Алексей с Пустоваловым задержались во дворе около гнедого. Похлопав лошадь по крупу, Пустовалов сказал:

— Хорош конь. Смотри, какая сильная грудь, какие сухие тонкие ноги. Быстрый, выносливый, видать, еще и умный. Недаром Машутка за ним так ухаживает. А может, ради хозяина, — ухмыльнулся Пустовалов.

Алексей смутился и ничего не сказал.

— Да-а, — продолжал Пустовалов. — Не пойму, что с ней случилось. Раньше ни на минуту не умолкала, а теперь ее словно кто подменил. За две недели и десяти слов не сказала. Это ты ее, наверное, перепугал, — и он шутливо погрозил Алексею пальцем.

После ужина все вышли посидеть под окном. Из-за горы поднималось багровое зарево, пахло гарью, где-то горел лес. Поднимая пыль, по улице проскакал патруль, и на сердце каждого, кто видел настороженные фигуры красноармейцев, стало тревожно.

Через несколько минут у школы послышались громкие голоса. Это расквартированные там красноармейцы, поужинав, высыпали на площадь.

— Васька! — выделяясь из общего шума, послышался молодой звонкий голос. — Васька! Сколько тебя еще ждать? Давай бегом, — и потом тот же голос крикнул еще громче:

— Тихо! Тихо, говорю! — Шум стал постепенно стихать, и, вдруг взметнувшись, зарокотал звучный бас.

Десятки голосов подхватили песню, и понеслась она могучая, гордая по улицам и горам Златоуста.

Прислушиваясь к песне, Алексей смотрел на сидящую рядом с ним Машутку. Казалось, она забыла об Алексее, обо всем, кроме песни.

— …На подвиг и на бой зовущий, — переливаясь звенел тенор, поднимаясь над десятками других голосов.

Машутка, наконец, повернулась к Алексею.

— Вот это песня… Я никогда еще такой не слышала.

Кончилась песня так же неожиданно, как и началась.

Сергей поднялся со скамейки, вздохнул.

— Сидите, вам завтра не на работу, а я пойду.

Когда Алексей и Машутка остались одни, она заговорила первой.

— Умеют же люди так хорошо петь. Мне кажется, все они такие славные, а им надо идти на войну. Там ведь убить могут. — И она с тревогой посмотрела Алексею в глаза.

— Не только могут, но, наверное, многих убьют. На то и война, чтобы убивать, — вздохнув, грубовато ответил Алексей.

Машутка задумалась и долго сидела молча, потом снова повернулась лицом к Алексею и тихо продолжала:

— Вот и ты воевать идешь, — и, зябко пожав плечами, добавила:

— Страшно… Поедем лучше к нам в Гавриловну.

— Что же я там буду делать? — удивленно спросил Алексей.

— Жить. Алексей рассмеялся.

— А кормить меня будешь?

— Сам будешь есть, не маленький, — ответила Машутка и, нежно заглядывая ему в глаза, добавила, — если понадобится, буду и кормить. — А теперь пойдем, спать пора.

Алексей поднялся, взял девушку за плечи и, притянув к себе, сказал:

— Какая ты, Маша!..

— Какая? — волнуясь, переспросила Машутка.

— Хорошая! Но в Гавриловку я все равно ехать не могу, — и, опуская руки, добавил:

— Не сердись, Маша. Не то что не хочу, а не могу.

Алексей видел, как потемнело лицо Машутки, как дрогнули брови. Он хотел задержать ее, успокоить, рассказать, почему он так сказал, но она отвернулась и, не оглядываясь, медленно пошла во двор.

В эту ночь Алексей долго лежал с открытыми глазами. «Ну почему-я не сказал ей, что люблю ее. Почему? — спрашивал он себя. — А для чего? Завтра или послезавтра на войну, а там всяко бывает… Уж лучше пусть узнает об этом потом, когда вернусь, — решил Алексей, но тут же заколебался. — А что если… Если я с ней все-таки поговорю».

Хозяева ушли на работу еще до восхода солнца. На заводе заканчивалось изготовление комплекта оружия. Рабочие работали от зари до зари. Нужно было торопиться. Враги окружали Златоуст с трех сторон, положение Советской власти на Урале ухудшалось с каждым днем.

Умывшись, Алексей подложил в шумевший еще самовар углей, надел железную трубу и нерешительно открыл дверь в сени. Машутка спала, раскинув руки и шевеля пухлы-1 ми губами, чему-то улыбалась. Алексей долго стоял на пороге, не решаясь сделать еще одного шага. Решившись, наконец, он подошел к кровати, нагнулся и поцеловал Машуткину руку. Открыв глаза, она быстро поднялась и, взглянув на стоящего около кровати Алексея, с укоризной спросила:

— Тебе не стыдно?

«Ну вот и все, — решил Алексей. — Теперь ясно, что она меня не любит». Однако он не ушел, а присел на край постели, чтобы сказать ей, что сегодня уходит в штаб отряда.

Машутка сидела поджав ноги, глаза ее были опущены.

— Маша! — сказал Алексей. — Спасибо тебе за все, что ты для меня сделала…

— Ты уже уходишь, — перебила его Машутка, — неужели уходишь?!

Взглянув в ее глаза, Алексей понял: она не хочет с ним расставаться, он ей дорог.

— Вот видишь, Маша, — радостно сказал Алексей, — а я думал, что только я тебя люблю…

— Лешенька, — зардевшись говорила Машутка, — ведь я тебя с первого взгляда полюбила.

Весь этот и следующий день Алексей и Машутка жили как во сне. Они то не переставая смеялись, говорили о самых незначительных мелочах, а то вдруг, усевшись на лавку и обнявшись, начинали разговор о том, как теперь им устраиваться. Где они будут жить и чем заниматься. В начале Машутка говорила, что им лучше уехать в Гавриловку, но потом согласилась, что надо поселиться на большом заводе или в городе, где они смогут работать и учиться.

На второй день вечером Пустовалов вернулся с работы раньше обыкновенного. Остановившись на крыльце, он позвал к себе побежавшую было за водой Машутку. Она подошла к нему возбужденная, до самых краев наполненная счастьем.

Взглянув на девушку, Сергей осекся. Но выхода не было, и Пустовалов сквозь зубы сказал:

— Сейчас соседа вашего видел, Редькина Михаила. Он говорит, что отца твоего арестовали.

— Кто, белые? — побледнев, спросила Машутка.

— Нет, свои. Красные. В город, говорит, угнали.

Ведро с шумом покатилось по ступенькам крыльца.

Закрыв лицо руками, девушка пошла в дом.

Когда Алексей узнал, в чем дело, он подошел к кровати и, положив на лоб Машутки руку, сказал как можно спокойнее:

— Убиваться пока рано. Может быть, это недоразумение или ошибка. Завтра же садись на гнедого и скачи в Гавриловку. Лошадь справная, через три дня будешь дома и все сама узнаешь.

Утром Машутка стала собираться в дорогу. Когда пришло время прощаться, она порывисто прижалась к Алексею и, обнимая его, спросила:

— Если наша разлука надолго, скажи, не разлюбишь?

Крепко прижимая к себе девушку, Алексей ответил:

— Пока я буду жив, не разлюблю. — И он долгим взглядом посмотрел ей в глаза.

В ответ на этот взгляд Машутка подала ему свернутую в небольшую трубочку бумажку с прядью своих волос. О дарении волос при разлуке она прочитала в книжке.

Благодарный Алексей пошел зашивать подарок в подкладку гимнастерки, рядом с горстью окровавленной земли, взятой около шахты.