Пламя над тундрой

— Это приказ, его надо выполнять, — первым заговорил Берзин, когда Мандриков отложил в сторону письмо. — Нельзя давать колчаковцам, вернее американцам, времени на укрепление отрядов.

— Эти отряды не боеспособны, — отмахнулся Мандриков. — Они разбегутся при первом выстреле.

— Оружие у людей в руках всегда может стрелять, — Куркутский снял с плиты вскипевший чайник. — Август правильно говорит.

Мандриков недовольно посмотрел на учителя:

— Не надо преувеличивать опасности. И к тому же…

— Зачем спорить? — прервал его Берзин. — Давайте лучше подумаем, с чего начать действовать?

— Какой сегодня день? — буркнул Михаил Сергеевич.

— Вторник, — Куркутский указал на календарь.

— Давайте в ночь с воскресенья на понедельник соберем всех товарищей с копей и радиостанций и наметим план действий, — предложил Мандриков. — В эту ночь собраться удобнее. Шахтеры придут под видом посещения Толстой Катьки.

— Создадим штаб восстания, — предложил Берзин.

— Согласен, — кивнул Мандриков.

— Я тоже, — Куркутский сделал знак всем молчать и подошел к занавешенному окну. За ним слышался скрип снега, ворчанье собак. Мандриков и Берзин тоже прислушались.

— Упряжка, — тихо проговорил Куркутский и посмотрел тревожными глазами на товарищей. Упряжка остановилась около школы.

— Гаси лампу, — сказал Мандриков. — Если беляки, то…

Он не стал договаривать. Уже давно было решено, как надо поступать в случае неожиданной опасности. Товарищи достали браунинги и стали по бокам двери. Куркутский прикрутил фитиль и задул маленький слабый язычок огня. В комнате стало темно и тихо. Только трещал в плите огонь и тонко ныл чайник. Учитель снял с окна темную штору, и слабый рассеянный свет звездного неба чуть осветил комнату.

Снаружи послышались шаги, и кто-то осторожно постучал в окно: два раза громко и два очень тихо.

— Оттыргин! — крикнул Куркутский и выбежал из комнаты.

Мандриков вздохнул, пряча револьвер в карман.

— Наконец-то, — тихо произнес Мандриков и последовал за учителем, надеясь увидеть Новикова.

Берзин зажег лампу. В комнату вошли учитель, Мандриков и улыбающийся Оттыргин. Друзья засыпали его вопросами, но он, взволнованный встречей, так плохо говорил по-русски, что Куркутскому пришлось переводить.

— Молодец, Николай Федорович, молодец! — то и дело восклицал Михаил Сергеевич, читая письмо Новикова. — Значит, и там, в тундре, назрело уже время для восстания. Ждут сигнала, помощи и, конечно, прежде всего правильного руководства.

— Огорчает одно — не найдены следы Шошина, Стайн обнаглел… Хозяйничает, как у себя дома… — пересказывал письмо Новикова Михаил Сергеевич.

— Дома так не хозяйничают, — не согласился Берзин. — Так поступают только в колониях.

— Но здесь не колония, — Куркутский едва сдерживал гнев.

— Мы ему об этом напомним, — пообещал Берзин.

Товарищи вернулись к разговору, прерванному приездом Оттыргина. Мандриков предложил:

— Берзин, как военный специалист, составит план восстания. Каждый должен знать, что ему делать, где быть в день переворота, и готовиться к нему.

— Когда же произведем переворот? — спросил Куркутский.

— Пожалуй, в конце января, — ответил Мандриков. — Надо обсудить. О дне решим позднее.

— Что ж, надо предупредить товарищей на копях, чтобы в воскресенье ночью были здесь, — сказал Берзин.

— Я готов ехать к ним! — Куркутский не скрывал своего нетерпения действовать. — Можно и сейчас?

— Ни ты, ни Отты на копи не поедете, — ответил Мандриков. Рисковать незачем. Туда ездит Рыбин, он и передаст. Страх у него прошел, он даже спрашивал меня, не надо ли чего отвезти на копи. Он примелькался колчаковцам и имеет разрешение на возку угля.

— Что-то мне не нравится Рыбин, больно трусоват, — возразил Берзин.

— Я за него ручаюсь, — заявил уверенно Мандриков. — Он такой же пролетарий, как и все шахтеры.

Берзин хотел возразить, но заколебался и промолчал. «Раз Рыбин просит поручение, видимо, он действительно такой, каким его считает Михаил», — подумал он.

— Завтра нашим гостям надо комнату найти, — вспомнил об Антоне и Наташе Михаил Сергеевич.

— И работу, — добавил Берзин. — Только какую? — Антон, пожалуй, можно на копи, — подумал вслух Мандриков. — Тогда у нас там будет неплохой пропагандист. Человек он свежий, да и на колчаковцев злой.

— Его жену я могу в школу взять, — предложил Куркутский. — Только как с документами?

— Документы в порядке — подлинные, — успокоил его Мандриков и расхохотался. — А причина появления здесь — бегство от родителей, которые были против их брака. Любви не страшны северные вьюги и морозы.

Он вспомнил о Елене Дмитриевне…

Глава одиннадцатая

Мандриков поджидал Рыбина у склада, как и было условлено. До открытия склада оставалось около часа. Михаил Сергеевич, прохаживаясь, думал о письмах товарища Романа и Новикова, о принятом накануне решении. Скорей бы наступил январь, и тогда… В успехе переворота Мандриков был уверен. Берзин разрабатывает план восстания. Вот когда понадобится его военный опыт. Товарищ Роман знал, кого посылать сюда… Он так задумался, что не услышал, как подъехал Рыбин.

— Никак, на золотую жилу напали, Сергей Евстафьевич?

— О чем вы спрашиваете? — не понял Мандриков.

— Да глаза у вас так и светятся, а лицо, как в престольный праздник.

— Будет праздник, будет, Василий Николаевич, — Мандриков понизил голос, подошел ближе к Рыбину. — Колчаковская армия разваливается, бежит.

— Нам-то что, — вздохнул Рыбин. — Далеко все это от нас.

— И здесь наступит свобода, — в голосе Мандрикова звучали радостные и торжественные нотки. — Скоро!

— Кто ж ее, свободу, нам подарит? — Рыбин пристально следил за Мандриковым, что-то угадывая за его словами.

— Сами возьмем, — с такой убежденностью проговорил Мандриков, что Рыбин больше не сомневался в правильности и искренности его слов. Мандриков, убедившись, что за ними никто не следит, быстро и незаметно сунул Рыбину туго скатанную в трубку бумагу.

Передай Булату. Завтра будь на этом же месте.

Они расстались. Рыбин быстро погнал упряжку. Бумага в рукаве жгла ему руку. Когда Ново-Мариинск скрылся из виду, он остановил нарты между сугробами, быстро достал тонкую бумажную палочку.

Так Михаил Сергеевич свертывал листовки на случай, если бы Рыбину пришлось их выбросить. Тонкую, твердую, как карандаш, палочку можно было легко воткнуть в снег, и она не была бы заметна.

В трубочке оказалось два небольших листочка. На первом был текст листовки. Василий Николаевич торопливо пробежал ее:

«Товарищи шахтеры! Час вашего освобождения приближается! Владивостокский областной комитет РКП(б) призывает вас готовиться к вооруженному восстанию против Колчака и его сатрапов…»

Немного успокоившись, Рыбин прочел второй листок. На нем было всего три строчки: «Племяннику исполнилось пятнадцать лет. Приходи всей семьей на день рождения. Погуляем тихонечко, чтобы не беспокоить соседей. Они скоро уедут в тундру».

Рыбин ничего не понял и перечитал записку. «Шифровка», — догадался он и снова скатал листки в трубку, спрятал их и поднял упряжку.

На копи он приехал позднее обычного. Колчаковский милиционер, изнывавший от скуки, подошел к нему:

— Табак найдется?

Рыбин протянул ему кисет. Милиционер подмигнул:

— Клюкнул вчерась, что ли, у Катьки Толстой, проспал. Морда-то у тебя вся красная. А?

— Было дело, — солгал Рыбин, думая, как отвязаться от милиционера. — Голова болит.

Опохмелиться надо, — авторитетно сказал милиционер, проведя языком по скрученной цигарке. — Как рукой снимет.

— Раздавим бутылочку? — предложил Рыбин. Он порылся в кармане и вытащил несколько смятых бумажек. — Тут хватит и на закуску. Сходи, принеси!

Булат, наблюдавший за этой сценой, рывком высыпал уголь из тачки, подошел к Рыбину и громко, чтобы слышали окружающие, спросил: